Чужеземец

Екатерина Кора
        Я увидела его случайно. Он одиноко стоял, кособоко притулившись к немытому окну, в которое падал тусклый, осенний угасающий свет. Мимо с равнодушием проходили люди. У него был вид никому не нужного живого существа: маленький росточком, с пышно-кудрявой, грязно-кудлатой головой и очень неказистым туловищем, кривоног – к тому же.
        В первую минуту знакомства стало понятно без слов, что это –  не россиянин, не славянин, а скорее – чужеземец. Мне сразу же захотелось забрать его к себе, окружить заботой и приласкать эту всклокоченную голову. Наверное, по-бабьи пожалев его вначале, а после -  привыкнув, я искренне привязалась к нему, называя это любовью.
        Объект моей страстной любви, действительно, оказался иностранцем.
Он совсем не понимал по-русски, и я не знала с какого боку к нему подойти.
Я, конечно, догадывалась, что со мной он пошёл из-за безнадёги, в глубине своей патлатой головы продолжая думать о далёкой и жаркой Родине. Историю его путешествия теперь уже не узнать. Одно было ясно: он – существо очень одинокое и этим «разбил» мне сердце.
        Я создала в квартире для него хорошие условия: отмыла, откормила, приодела и удивилась: «Как хорош!» Правда, по российским меркам,
уж очень экзотичен. Берегла, конечно же, от завидущих глаз, от ненужных и лишних вопросов. В общем, старалась своего любимого меньше людям показывать: всё же он – иностранец, не вышло бы чего нелепого.
        А чужеземец со временем обжился у меня и стал наглеть: чуть, что не так – сразу же в каприз, очень любит в задумчивости греться у окна на солнышке. Со стороны кажется, что он всей кожей и кудрями африканскими жадно пьёт эти жаркие лучи. Видимо,  свою страну не может забыть. От этого он и в росте никак не прибавляет, но стал немного полнеть. А я пред ним «бисер сыплю»:
- Тебе водички дать, любовь моя? Нет? Может ты проголодался? Ладно-ладно, милый! Я просто рядышком посижу, на тебя посмотрю. Ты ведь не против?
Кудрями в ответ шевельнёт и молчок: немтырь-немтырём. Так вот и живём с ним: он жирует от безделья, а я пред ним раболепствую. А в последнее время мысль окаянная засела в голову: «А, вдруг, он раньше был пьяницей? Отчего-то же дали ему такую кличку – «бутылочный».
        Сомневаться я стала в силе своей любви. Сколько же можно ему угождать без пользы для себя? Тут необходимо ангельское терпение. И новая мысль в голову лезет, глядя на стоящее на светлом подоконнике  и
очень медленно растущее «Африканское бутылочное дерево» - Нолина:
«А не отдать ли мне его кому-нибудь: в другие – более терпеливые руки?!»

2013 год