ТОМАС СТЕРНЗ ЭЛИОТ
ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ
ШАРЛЬ БОДЛЕР
************************************************
ТОМАС СТЕРНЗ ЭЛИОТ
*
ВОСКРЕСНОЕ УТРО
Смотри, смотри, мастер, вот идут две религиозные гусеницы.
Еврейская Мальта
Полигамные, разумные люди от Бога
общаются только через оконные стекла.
В начале было только Слово. Строго
оплодотворялись во время менструального цикла.
В расслабленном состоянии умбрийский художник
рисует пустыню в трещинах, раскалённый гранит,
там по воде худой и бледный передвигает ноги
Отец с красочным нимбом и с ним Параклит.
Священники в чёрном проходят по аллее покаяния мимо.
Молодые, рыжие и прыщавые, ухватившись за поясницу
перед покаянными воротами, смотрят на образ Серафима.
Там преданные души тлеют, образуя тусклую зарницу.
Вдоль стен сада роятся пчелы с волосатыми животами.
Тычинка и пестик облюбовали блестящий офис бесполых.
Суини кушает ветчину, перемешивая воду в ванне.
Эрудиты тонкого искусства ведут полемические споры.
*
ГИППОПОТАМ И ЦЕРКОВЬ
Широкозадый бегемот,
опираясь на живот,
лежит себе в грязи могучим телом,
в нем плоть и кровь имеется всецело.
Живая плоть и кровь слаба, она
расстройством нерв подвержена,
безгрешна Церковь в Божьем Храме,
так как основана на камне.
Нетвёрдый у бегемота шаг,
тернистый путь к добыче благ,
а Церкви думать недосуг,
ей дань со всех сторон несут.
Не сможет даже Гиппо никогда
хоть с дерева достать плода,
а персик и заморский фрукт
в святую Церковь из-за морей везут.
Во время случки бегемот
хриплым голосом орёт.
По воскресеньям каждый знает,
что в Церкви Бога воспевают.
Днём дремлет бегемот степенно,
он в ночь охотится обыкновенно,
а Бог таинственно творит,
одновременно ест и спит.
Я видел, как Потам нежданно
вознёсся в небо над саванной,
и пели ангелы вокруг сопрано,
слава Богу, громко в осаннах.
Кровью Агнца умоется он в одночасье
и станет сразу к святому причастен,
а небеса его окутать смогут и объять,
им на арфе будет он из золота играть.
Он будет вымыт чище и белее снега,
лобзанием мучениц в довольстве нега,
пока святая Церковь пребывает в стане,
в зловонном, заразительном тумане.
*
БЕРБАНК С БЕДЕКЕРОМ, БЛЕЙШТАЙН С СИГАРОЙ
Бербанк пересёк маленький мост,
спустился в небольшой отель.
Принцесса Волюпайн ожидала в срок,
они были вместе, как он хотел.
Грохот, как набат с небес,
прошёл по всей глубине моря,
медленно бог Геркулес
зажигал их всей любовью.
По небу пролетел Пегас
над Истрией с рассветом.
Его закрытый баркас
блестел на воде при этом.
Это был путь Блейштайна,
его локти, ладони, артрит,
его обвисшего изгиба колена.
Прошли Чикаго, венский семит.
Без блеска выпуклые глаза
видят протозойную слизь семени.
В перспективе Каналетто чудеса,
догорает свеча конца времени.
На Риальто поднялась внезапно вода.
Под сваями крысы купаются.
Еврей в гондоле, с ним деньги, меха.
Лодочник просто улыбается.
Принцесса Волюпайн ожидает шквал любви.
Скудная, с голубыми ногтями, с чахоткой,
шагает по водной лестнице, всюду огни.
Она развлекает сэра Фердинанда попкой.
Львиные крылья никто не подозревал.
Блоха не умрёт от порезов когтей в притонах.
Бербанк в голове своей размышлял
об истраченном времени и семи законах.
*
МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ
Посетив страны Бенилюкс, они вернулись в Терре-Хот,
но одну летнюю ночь провели в Равенне.
Они лежали на простыне, под которой клопов несколько сот.
Был летний зной, пахло потом и женским телом.
Лёжа на спине, раздвинув колени, их ноги пухли от укусов,
ворочаясь на матрасе, расчёсывали свои раны до крови.
В миле от них находился Святой-Аполлинере-ин-Классе,
где туристы с энтузиазмом изучали своды и капители.
Они сели на скоростной поезд и в поздний час
продлевали свои страдания от Падуи в Милан.
Там их ожидали «Тайная вечеря» и ресторан.
Он подсчитал расходы и взял их на карандаш.
Они увидели Швейцарию и Францию в свои медовые дни.
Меж тем постоянный аскет святой Аполлинарий,
словно старая Божья мельница, до сих пор сохраняет
в своих потёртых камнях точную форму Византии.
*
ПОСВЯЩЕНИЕ МОЕЙ ЖЕНЕ
Я ей обязан очень, огненным восторгом,
рано утром пробуждались чувства строго,
а сексуальный ритм наш прерывает сон,
когда мы стонем и дышим в унисон.
Пахнут друг другом наши тела,
речь не нужна, излишни слова.
Наши мысли едины, словно блюз,
луч солнца не расплавит наш союз.
Нас ветер зимой не заморозит,
в саду цветут и не вянут розы.
Я этим преданность к ней проявляю,
эти строки публично всем заявляю.
*
В РЕСТОРАНЕ
Немолодой официант от нечего делать
наклонился и тихо говорит:
«На моей родине дожди ещё холоднее,
а солнце жарче землю коробит».
Сам он светлый и тучный в жилете,
спереди фартук, салфетка на руке висит.
Надеюсь, не плюёт он в суп на банкете,
где мы укрылись, чтоб от дождя уйти.
Я тщетно пытался, но она не желала,
так как от ливня промокла до нитки,
её ситцевая юбка к ягодицам прилипала,
я щекотал её, чтоб просто рассмешить.
Ишь ты, старый развратник, в такие годы,
она лет на восемь моложе была,
я залез на неё, как пудель знатной породы,
пришёл и обнюхал, она пугалась меня.
Твоя голова не для блох, успокойся
и соскреби грязь со своей кожи,
вот шесть пенсов, с мылом помойся,
черт побери, это судьба твоей рожи.
Вы, дурацкая, пустяковая реликвия,
не обижайтесь на свой опыт в прошлом,
есть параллельное сходство. Уходя,
скажу, что пообедаю с вами позже.
Флебас Финикский, честный человек,
забыв о достижениях, под крики чаек и гул
две недели барахтался в морской воде,
потерял силы, удачу и в сорок лет утонул.
Берег Корнуолла плачет в пене волн,
он в предыдущую жизнь возвратился,
в портах пребывания, он был молодой,
бывший моряк из прошлого появился.
*
КУЛИНАРНОЕ ЯЙЦО
Пипит в кресле вертикально сидит,
осматривая Оксфорда колледжа вид.
Она заложила вязальной спицей альбом
и отложила недалеко от меня на стол.
Силуэты её дедушки и бабушки,
дагерротипы известной тётушки
сияли на каминной полке глянцем,
как будто зазывали своим танцем.
Я не хочу признания на небесах,
увижу сэра Сидни без промедления,
пусть салюты наводят страх
на других героев того поколения.
Мне не нужен капитал на небесах,
попрошу сэра Монда без абстракции
вложиться вместе в какой-то банк
или в пятипроцентные облигации.
Я не хочу быть в райских кулуарах,
где Лукреция Борджиа будет невесткой.
Её анекдоты будут там всем забавой,
но опыт Пипит обеспечит им известность.
Не желаю видеть Пипит на небесах,
где мадам Блаватская даёт указание.
Только в семи священных трудах
Пикард Донати найдёт моё опознание.
Где мои пенни, что я накопил,
чтоб кушать с Пипит в ресторане?
Из города Кентиш и Гелдер-Грин
бредут бомжи с голодными глазами.
Где фанфары и где орлы?
Под снегом Альп погребены.
Плачут нищие, плачет толпа
над булочкой с маслом. Всегда.
*
ШЁПОТ БЕССМЕРТИЯ
Уэбстер одержимый смертью был
и видел через кожу кости.
Бездомных под землёй любил,
оглядывался, не имея злости.
Он знал, что это не зрачок
так смотрит из пустой глазницы,
и, вожделея к мёртвым впрок,
в нем похоть пытается вместиться.
Донн конкретно был другим
и не искал замену смысла наслаждений.
Завлечь, обнять и овладеть чужим,
он был опытным экспертом похождений.
Он знал, как костный мозг страдает
и боль скелета в лихорадке,
когда контакта с плотью не бывает,
совокуплений и разрядки.
Возлюбленная Гришкина — прелестна, хороша,
то подтверждает её акцент, российская душа,
а бюст её обширный есть совершенство,
всегда сулит пневматику блаженства.
Яркий бразильский ягуар
не заставляет брать минет.
У Гришкиной кошачий дар
и даже есть свой мезонет.
Ягуар бразильский всех сильней
в дикой чащобе и трясине,
разит кошатиной намного слабей,
чем Гришкина в своей гостиной.
Прообразы живых, пришедший гость,
вокруг прелестей её всегда роятся,
но мы, любя и плоть, и кость,
хотим лишь с метафизикой обняться.
*
СУИНИ ЭРЕКТУС
«Вокруг деревья сухие и листья опали.
Пусть буря ревёт и терзает скалы,
а позади меня остаются пустынные дали.
Смотрите, девки, мы их долго искали!»
Оставьте меня в неизвестных Кикладах,
нарисуйте меня в неприступных скалах.
Покажите мне берег с пещерным бризом,
где столкнулись моря с оглушительным визгом.
Покажите Эола мне в облаках,
пусть бурю вызовет на небесах,
чтобы всклокочить Ариадны волоса
и наполнить попутным ветром паруса.
Ранним утром пробуждались части тела
Навсикаи, Полифема, персонажей Гомера.
Жестами в постели вовсе без слов,
поднимался пар от опавших листов.
Сухие веки, реснички с волосами
расщепляются сонными глазами.
Вот овал лица обнажился зубами,
задвигались бёдра с прямыми ногами.
Лёжа на спине да вверх ногами,
выпрямляя колени от бедра до пятки,
вцепившись в подушку своими руками,
трясли кровать, кончая в припадке.
Суини вскочил, чтобы побриться
с пеной на лице, не успев умыться.
Широкозадый, розовый до основания,
знал темперамент женского признания.
История — длинная тень человека,
сказал доктор Эмерсон где-то.
Никто не видел Суини силуэта
в предзакатном отражении света.
Не прикоснулась бритва к ляжке,
Ожидая, пока утихнет визг объятий.
Колотилась и дышала очень тяжко
Эпилептичка на своей кровати.
Дамы себя вовлечёнными считают
и в коридорах борделя пропадают.
Найдите свидетелей присутствия —
и обесцените вкус их отсутствия.
Замечаем, что истерия всегда неприятна
и неправильно может быть всем понятна.
Мадам Тернер сообщает встревоженно,
что в этом доме нет ничего хорошего,
но Дорис возвращается из ванны,
шатаясь на ногах, и как-то странно,
словно припудрив себе чем-то нос,
аккуратно ставит бренди на поднос.
*
СУИНИ СРЕДИ СОЛОВЬЁВ
Суини, раздвинув колени, болтая руками,
гомерически продолжает смеяться,
скулы, как у зебры, с двумя полосами,
в пятна жирафа спешат превращаться.
Круги от взбудораженной луны
двигаются на запад по Ла-Плата.
Смерть и ворон хотят вышины,
Суини охраняет Роговые ворота.
Облака Большого Пса и Ориона
затенили морскую пучину.
На испанском мысе некая дама
садится на колени Суини.
Задев подолом по столу,
чашку разбивает вдребезги
и, расположившись на полу,
зевая, поправляет чулки.
Безмолвный, в коричневом мужчина,
сидя на подоконнике, злится.
Официант подаёт бананы, апельсины,
инжир и виноград из теплицы.
Мужчина в коричневом фартуке впопыхах
контракты и концентраты изымает.
Рашель Рабинович со слезами на глазах
виноград руками своими хватает.
Она и с испанского мыса дама
думают, что они сексуальны,
человек с усталыми глазами
отвергает их гамбит изначально.
Выйдя из комнаты, появляется в спешке,
обозначая на лице золотую усмешку,
а за окном субтропики свисают
и глицин кругом благоухает.
Хозяин с кем-то непонятным
разговор ведёт невнятно.
Соловьи надрывают свои голоса,
рядом монастырь Святые Сердца.
И пели в кровавом лесу мимолётом,
Агамемнон кричал во всё горло,
орошая саваны жидким помётом
и без того осквернённый город.
*
ПЕСНЯ О ЛЮБВИ АЛЬФРЕДУ ПРУФРОКУ
Я так и думал, что дал тебе ответ,
человек не вернётся в этот мир.
Это пламя не погаснет больше, нет,
я не вернусь в тот фонд живым.
Всю правду эту я просто знаю,
перед позором страха отвечаю.
Давай пойдём с тобою, ты да я,
когда поднимется вечерняя заря,
как пациенты под наркозом на столе,
пройдём по улицам пустым везде.
Уединимся в ночлежке для ночей бессонных,
в дешёвом кабаке, в бормочущих притонах,
где на полу опилки и скорлупки устриц,
как аргумент коварных, скучных улиц.
Чтобы к истине вас когда-то привести,
не надо спрашивать, зачем такой визит.
В гостиной дамы оголтело
беседуют про Микеланджело.
Дым с туманом тычут желтизной в стекло,
вылизывая сумерек углы,
всё, что за ночь с водостоков натекло,
и даже сажу копоти трубы.
Скользнув к террасе, дом нежно обнимают,
обвив собою дом, мгновенно засыпают.
Конечно, будет время для жёлтого дыма,
который скользит по окнам, потирая спину.
Настанет время встретиться лицом к лицу,
чтоб созидать и убивать, творцу и подлецу.
Да будет время для всех работ, чтоб не тужить,
и не возникнет вопрос, что на тарелку положить.
Вот час придёт для множества сомнений,
воспоминаний, ревизий и видений.
Настанет время для вас и для меня
перед домашним чаем на исходе дня.
В салоне дамы оголтело
щебечут о Микеланджело.
И действительно, время пройдёт.
Интересно, смею ли я? Наперёд
по лестнице вернуться и спуститься
с лысиной, что будет светиться.
Они скажут, что его волосы сильно поредели!
Моё пальто, мой воротник, что на меня надели,
мой галстук богатый, но с булавкой убогой.
Они скажут: «Но какие тонкие руки и ноги!»
Разве я смогу беспокоить Вселенную?
Каждая минута имеет точное время
для решений, отступлений, сомнений.
Да, мне знакомы эти лица и в профиль, и анфас,
глаза, что держат нас в границах общих фраз,
когда к стене приколот шпильками этих глаз,
я корчусь средь границ, стенаю,
тогда страдать я просто начинаю.
Выплёскивать негодование неприлично,
и как, я это должен сделать лично?
Ибо я их всех знал, про всё немножко,
про утренники, вечера, календарные дни.
Я жизнь измерял кофейной ложкой
и знал отголоски дальней болтовни,
там под музыку в гостиной дамы спелись.
Так как же я могу, как я осмелюсь?
Я видел голову свою плешивую на блюде,
Я не пророк и мало думаю о чуде,
но я поймал момент, когда моё величие угасло,
как лакей, держа пальто, ехидно улыбался.
Короче говоря, я испугался.
Это стоило того, что после приговора,
мармелада, чашек чая, среди фарфора,
среди негромкого меж нами разговора
с улыбкой прервать общение в разгар,
чтоб мироздание втиснуть в земной шар
и катить его, как твой желанный дар.
Сказать: «Я Лазарь, вернулся и восстал в гробу,
чтоб рассказать вам всё. Я всем всё расскажу».
Вот некто, на подушке устроив голову свою,
вам скажет: «Это то, что я не имел в виду.
Это совсем не так».
А как?
Это стоило того, в конце концов,
на улицах после закатов и дворцов,
после романов, после чашек, после покоя,
юбок, тянувшихся вдоль пола, и многое другое.
Невозможно сказать, что я имел в виду такое!
Вот если бы фонарь волшебный
на экране сбросил сгустки нервов,
а некая особа, сбросив шаль,
уставившись в окно, сказала: «Жаль.
Это совсем не так, и хватит,
нет, это всё некстати».
Нет, я это не имел в виду.
Я не Гамлет и не должен принцем быть.
Я господин, который делает беду,
чтобы прогресс и сцену запустить.
Советую принцу простой инструмент:
положительным быть и полезным,
осторожным, дотошным, как джентльмен,
политически тупым, но трезвым.
Порой действительно почти смешно,
Дурачимся, и это всё разрешено.
Я старею. Старею. Нет слов.
Я надену мотню от штанов.
Я не хочу расстаться с волосами?
Смогу ли кушать персик зубами?
Буду в белых брюках по пляжу гулять
и слушать, как русалки поют,
но они не будут мне петь и плясать,
качая на волнах морской приют
и расчёсывая белыми волосами
воду белую под ветер волнами.
Мы задержались на морском пейзаже,
с девчонками раздетыми на пляже.
Мы тонем, пока людские голоса
нас не разбудят на небесах.
*
ЧЕТЫРЕ КВАРТЕТА
1. Бёрнт Нортон
1.1
Настоящее и прошлое, впрочем,
будут происходить и в будущем,
как грядущее посещало прошедшее.
Значит, время всегда настоящее
и оно никогда не приходит,
несвершившееся есть абстракция,
будем наблюдать, что происходит,
нам даётся лишь возможная акция.
Только в области размышлений
желаемое и уже наставшее
оседают в памяти без промедлений
и приводят на грань настоящего.
Шаги по тропам нехоженым
к не открытым ещё дверям,
как слово чьё-то тревожно
бьёт по моим мозгам.
Не беспокойте прах розовых лепестков,
тогда сад заполнят отголоски иные.
Поспешим за поворот, где щебет скворцов.
Может, и нам суждено пойти за ними?
В наш первый мир и первые двери,
с обманной песней скворца
и незримо в это поверив,
войти и оставить сердца.
В осеннем тепле, сквозь воздух звенящий
птица зазывала, словно в ответ,
мы невесомо ступали по листве опавшей
под музыкальный в кустах сюжет.
Незримые взгляды пересекались,
казалось, на розы глядел кто-то тут.
Хозяева будто в гостях оказались
и шли посмотреть на высохший пруд,
который был окружён кустами самшита.
Высох бетон, порыжел по краям,
а ведь был заполнен солнечным светом,
там кротко рос лотос, словно бурьян.
Когда-то поверхность под лучами света
блистала, и мы стояли, отражаясь в воде,
тучи уходили, и пруд опустошался следом,
лишь детский смех из кустов доносился везде.
«Смелее», — человеку вторила птица,
не выжить в слишком реальной жизни.
Прошлое и будущее уже не случится,
мы только в настоящем, на грани мысли.
1.2
По ось в грязи телега застряла,
скрип обода, кровь в аорте рыдала,
поклажи с чесноком, сапфиром упали,
а рана забытой войны стонала.
Жизнь по вращению звёзд читаем,
по кольцам дерева года считаем.
Стоим себе в свой малый рост,
вступив на шаткий жизни мост,
и слышим топот беглецов,
бежит кабан от гончих псов.
Погоня длится средь веков
под взором звёзд, других миров.
В застывшей точке вращения мира,
ни плоть, ни бесплотность, ни туда ни сюда,
есть движение, нет остановки ритма,
встречаются прошлое с будущим в точке всегда.
Можно сказать, мы где-то были, но где?
Как долго? Время в точке не поместить!
От житейских желаний свободу в судьбе
от страха и состраданий не оградить.
Светом разума, белым, спокойным,
от воли своей и чужой благодать,
без движений внимание полное,
отрешённость нельзя толковать.
Постигнуть новый и старый мир,
ощутить их неполный восторг,
погрузившись в частичный кошмар,
с учётом будущих и прошедших снов,
слабостью ненадёжного тела солгать,
спасти человечество от проклятия неба.
В прошлое и будущее не вынести плоть,
сознанию не остаётся места и следа.
Сознавать — значит не зависеть от времени,
помнить себя среди роз, но без бремени.
Миг под ливнем, запах ладана при курении,
время в настоящем покоряется временем.
1.3
Мрак между прошлым и будущим правит без света,
он облекает тело прозрачным покоем,
тень постигает неизменность, эфемерная красота
очищает душу во мраке ночи, и такое
лишает ощущений, отрешает любовь от суеты.
Не избыток и не угасание, а мерцания,
рассеянная вялость чередует пустые мечты.
Напряжённые лица сменяют смятения,
словно клочья бумаги, ветер крутит людей
между прошлым и будущим.
Вихрь продувает лёгкие до самых костей,
душ изнеможённых и немощных.
В блеклом воздухе очень вялые души,
постепенно ветер выметает холмы
Лондона, Хэмпстеда, Кемпдена, Патни.
Здесь мрак отступает за пределы тьмы.
Спускаемся ниже, делаем последний шаг,
в царство, где одиночество вечно,
в мир иной, в антимир, где внутренний мрак.
Там избавление от вещей безупречно,
отрешённость от чувств и мира грёз
в неподвижном духовном мире,
где путь в никуда, к недвижимости звёзд.
Там прошлое и будущее стало едино!
1.4
Колокольный звон.
Время хоронит день.
Пустой небосклон,
от солнца укрывает тень.
Подсолнух есть солнечный лик для нас.
Уже зимородок устремился ввысь,
летящего мира свет не угас,
ответил светом на свет и затих.
1.5
Слова и музыка всегда в движении,
не после смерти и только во времени.
Речь умолкает, идут причитания,
и слово обретает форму молчания.
Слова и музыка могут достигнуть
немоты бессмертной китайской вазы.
В вечном покое может сгинуть
скрипичный ключ в кантиленной фазе.
А предшествующий финал и начало
сходятся вместе в начале кольца,
и всё это в настоящем настало,
до начала и после конца.
Слова всегда в настоящем движении,
надрываясь, трещат и тухнут,
иногда разрываются от напряжения,
от неточности гниют и гибнут.
Им не под силу стоять на месте, поныне
их постоянно атакуют в пространстве,
вопли, упрёки осаждают в пустыне
призрак, орущий в загробном танце.
Громкая жалоба неутешной химеры,
движение есть подробность ритма,
как у лестницы перила, ступени,
а у слов существует рифма.
По сути, любовь не движение,
лишь причина его во времени.
Вне времени и вне желания
есть лишь одно стремление.
Вырваться на истинный путь
из небытия в бытие,
неожиданно солнечный луч
сотрясает смехом детей,
в листве затаивших свой восторг.
Скорее сюда, к причалу.
Нелепым становится времени срок
между концом и его началом.
2. ИСТ КОУКЕР
2.1
В моем начале мой конец, и год за годом
дома возводятся, рушатся и снова возникают,
после них остаётся голое поле или дорога,
камни уходят в новое здание, а брёвна — в пламя,
пламя переходит в золу, а зола — в землю,
которая снова плоть, покров и помёт,
кости людей, скота, кукурузные стебли.
Время строить, рожать. Время зовёт.
Время ветру трясти, ослабевшие рамы,
стены тряхнуть, за которыми бегает мышь,
растрясти шпалеры и гобелены,
а также безмолвный и тихий девиз.
В моем начале виден мой конец.
Свет, проникая на голое поле, освещает аллею.
В полдень под сенью ветвей птенец
прижимается к ограде, уступая дорогу фургону.
Сама аллея направляется к деревне
в предвидении зноя, грозового дождя,
поглощают жар и свет серые камни,
ожидая первой совы, георгины спят.
В открытом поле, когда будешь слишком близко,
можно услышать в полночь звуки летнего мрака —
барабан, свирели, увидеть у костра танец диско,
мужчина и женщина постигают таинство брака.
Эта чета и есть необходимый союз,
держатся за руки, как муж и жена,
прыгают через костёр, танцуют блюз,
по-деревенски смешливо, в жанре
удоев, урожая и влюблённых соитий,
вздымают неуклюжие ноги, ноги земли,
как в случке животных в извечном ритме,
смрада и смерти, а также питья и еды.
Восход открывает новый день,
жара на взморье. Ветер в молчании
щекочет волны. Вот моя тень,
или она где-то в моем самом начале.
2.2
Что ноябрю до первых гроз и весеннего пробуждения,
до возрождения длинного, летнего зноя,
подснежника, бьющегося из-под ног до изнеможения,
до мальв, что ввысь стремятся к небу стоя,
до раннего снега среди поздних роз?
Гром хочет очень сравниться
с триумфальным движением звёзд,
грохоча в колеснице с зарницей,
в войнах погрязший весь Скорпион,
восстав на солнце, ждёт затмения.
Кометы плачут, и меркнет Дракон,
летят Леониды в вихре сражения.
В огне полыхают земля, небосклон,
пламя сжигает поверхность планеты,
до оледенения продолжится сон,
пока не опишут катаклизмы поэты.
Ввергнет в бездну мучительной схватки
со словом и смыслом, поэзия ни при чём.
Поэзию не приглашали к такой лихорадке,
надежды желанны, им всё нипочём.
Осенний покой или мудрая старость?
Быть может, нас обманули, или себя?
Старцы для обмана туман завещали,
оставив в наследство фальшь векселя.
Их просветлённость — как разумная тупость.
Бессильна пред мраком, туда же их взор.
Истина мёртвых коллекций — это их мудрость.
Знания — вот единый и ложный обзор,
но в каждый миг они могут меняться.
На полпути в терновнике, в тёмном лесу,
у края обрыва, где мы будем бояться
чудовищ, где наваждения нас завлекут.
Поэтому не говорите о мудрости старцев,
их слабоумие и безумство необозримо.
Мы можем уповать на покой страдальцев.
Мудрость смирения всегда незрима.
2.3
Уходят все в космическую пустоту, как во мрак.
Меркнет луна, «новости бирж» и «Готский альманах».
Офицеры, литераторы, политики, меценаты,
слуги народа, председатели комитетов, магнаты…
Стынут чувства, и действовать нет побуждения.
Тихо, сказал я душе, тьма обнимает тебя.
Мы идём с ними молча на поминки того,
кого не хороним, ибо нет его.
Это будет Всевышнего мрак, как в театре ночь,
словно пышный, броский фасад убирают прочь,
когда гаснет рампа, декораций замену ведут,
гул за кулисами, а тьма наступает на тьму.
Как в подземке, остановка меж станций,
заметно, как с ужасом опустошаются лица
и разговор, начавшись, в пустоте угасает,
мучительный страх безумия всё нарастает.
Когда под наркозом сознание ожидает,
душа ждёт надежду и замирает.
Разум постигает всю пустоту
и безнадёжно гасит мечту.
Без любви остаётся одна только вера.
Жди без раздумий, мысль ещё не созрела,
но вера, надежда, любовь есть рабы ожидания,
мрак становится светом и начинает движение.
Журчание первых ручьёв и грозы зимой,
невидимый дикий тмин и дикая земляника.
Смех в саду — это отголоски восторгов порой,
извещают, что рождение и смерть — это мука.
Чтобы быть там, где вас ещё нет,
вы должны идти по пути незнания,
познавая тайны лишённых страстей,
владеть тем, что не имел с рождения.
Чтобы покинуть свой прежний образ,
иди по дороге утрат, где не ходил никогда,
в твоём неведении будет знание и немощь.
Тебя никогда нет там, где ты есть! Всегда!
2.4
От раны страждущий сам врач
людские раны ножом лечит,
как сострадающий палач,
он нас спасает от увечий.
Болезнь даёт нам исцеление,
сиделка хоть сама больна,
но призывает к исцелению,
испить недуг во всем до дна.
Для всех больных весь мир больница.
Мы в ней умрём от всяческих забот.
Её хозяин успеет разориться,
и мы никогда не выйдем из её ворот.
Озноб вздымается от ног,
в сознании полыхает жар,
чтобы согреться, я продрог.
Пламя есть Божий дар!
Святую кровь привыкли пить,
Господню плоть едим поныне,
но веру в Бога продолжаем мнить,
а Пятницу мы чтим святыней.
2.5
Двадцать лет позади, пройдено полпути,
загублено время в прошедших войнах.
С каждым шагом пытаюсь слова найти,
но они покоряются только в книгах.
Начинаем штурм невыразимости суровой,
бессильным во всеобщем беспорядке,
с эмоциональным войском всех порывов,
неуправляемых в жестокой схватке.
Однажды, и дважды, и множество раз
не миновать открытий умными людьми,
следует вернуть, что утрачено сейчас,
когда условия все так озлобленны.
Быть может, нет уже потерь, побед,
другое не наш удел, а лишь попытки.
Наш дом — начальный путь на исходе лет,
небытие и бытие переплелись в убытки.
Сгорает жизнь мгновением,
не только люди, но и камни,
хранящие тайну смирения,
при свете луны или лампы.
Когда любовь обретёт себя
со старым семейным альбомом,
то и старость проходит любя,
безразлично, здесь иль за домом.
Там, где наш путь к иным ожиданиям.
Сквозь тьму и холод, в безлюдной пустоте,
стонет ветер, волны и море разочарований.
Альбатрос и дельфин. Моё начало в моем конце.
3. ДРАЙ СЭЛВЕЙДЖЕС
3.1
О богах известно немного, но думаю, что река,
бронзовая, сильная, неукротимая богиня,
терпеливая и понятная граница во многие века,
была для доставки товара полезной гордыней.
После того как на реке навели мосты,
бронзовую богиню в городе забывают,
но время наводнений она старается блюсти.
Бушует, сметает преграды и напоминает,
что для неё нет жертв, она их созерцает,
во власти машин ждёт и наблюдает.
Ритм реки я ощущал в своей детской спальне,
трясущуюся гроздь винограда при газовой лампе.
Река внутри нас, а море вне,
оно граница между землёй и гранитом,
где в бухтах бьётся наедине
и говорит о другом мироздании, промытом:
о медузе, китовом хребте и рыбе-звезде.
В заливах оно являет нашему взгляду
нежные анемоны в морской среде,
море выбрасывает наши утраты, досаду
в виде рваного невода, обломка весла,
утварь мертвецов, остатки их горя.
В море много богов, их тихие голоса,
как жалобы воды, шумят прибоем.
Волны ласково разбиваются о гранит,
предупреждает об их угрозе прибой,
прикованный бакен сиреной шумит,
он к берегу молча стремится, как немой.
Чайки кричат, сотрясая туман безмолвный.
Стонет колокол, отмеряющий наше время,
он старше любых хронометров намного
и времени измученных женщин, их бремя —
ночами гадать о грядущем,
стараясь расплести, распутать,
соединить прошедшее и будущее,
чтоб о настоящем не думать.
Между рассветом и ночью,
когда прошлое ложно,
будущее не видно воочию,
но перед зарёй, возможно,
бесконечное время застынет
и вздыбится морская зыбь,
тишина и покой разом сгинут,
с лязгом колокол начнёт бить.
3.2
Где конец немого роптания,
цветов запоздавшего увядания,
опадающих в осеннем преддверии?
Где конец корабельным крушениям
и мольбы мертвецов без слов на причале,
молитвы, когда о несчастье нас извещали?
Здесь идёт продолжение без окончания,
продление дней и часов отчаяния.
Бесчувственным стало чувство потери,
прожитых лет среди разрушений,
того, во что верили безусловно,
и оттого отречение будет достойно.
Нам остаётся в старости негодовать,
на иссякшие силы тихо роптать,
об утраченной чести и о безверии,
в тонущей лодке плыть по течению,
грести в тишине, тревожно мечтать,
звука набата последнего ждать.
Но где же конец неугомонным
рыбачьим лодкам в тумане сонном?
Обломки, утраты проходят в мгновении,
океан для нас накопитель времени.
Волны из прошлого не оставляют следа,
как и в будущем без назначения всегда.
Невозможно представить, что эти скитания
в безграничную зыбь есть простое желание
плывущих на промысел рыбацких судов,
бессмысленный путь под звездой рыбаков.
Здесь нет конца немому страданию
давно поникших цветов к увяданию,
замершей боли недвижных артерий,
волнам, приносящим обломки крушений.
Молитвы о мёртвых, погибших в смирении,
мольбы невозможной о Благом Избавлении.
Когда становишься старше,
иные черты проявляются краше.
Это не просто черёд событий,
взгляд на эволюцию и развитие,
которые служат обычным средством,
чтоб от прошлого навсегда отречься.
Миг счастья не чувство благополучия,
влюблённости, расцвета, другого случая.
Это не просто хороший обед, озарение,
обретённый опыт, к смыслу сближения.
Бесспорно, опыт нас возрождает,
нам кажется, счастье нас осаждает,
и не только опыт жизни одной,
а череда поколений их смертной ценой.
Взгляд назад сквозь все уверения
открывает на миг их разоблачения.
Нескончаемые и вечны во времени
исторической литературы творения.
От непонимания безнадёжность и страх,
по страданиям и состраданиям размах,
пережитое прошло в мутных свиданиях,
терзает в изношенных воспоминаниях,
тогда люди изменяются и улыбаются,
но только мучения их не кончаются.
Время есть творец и разрушитель,
как река для утонувших обитель.
Словно горькое яблоко или укус,
как заливаемый водой утёс,
покрытый туманом и в ясный день,
похожий на памятник, а его тень
становится меткой для лоцмана
в разгар сезона навигационного,
а в затишье и в бурю порой
остаётся он сам с собой.
3.3
Я знаю, что сказать хотел Кришна,
ведь будущее есть увядшая песня.
Рассуждая по-разному об одном и том же,
как засохшая меж страниц лаванда, уже
ни разу так и не открывшаяся тетрадь,
дорога вперёд всегда есть дорога назад.
Будущее — как скорбь, лишённая сожаления.
Путь наверх — это путь вниз, к удивлению.
С этим трудно смириться, хотя, несомненно,
время не исцеляет, больных здесь нет.
Поезд отходит, провожающие уходят с перрона,
пассажиры читают газеты и бегут в буфет.
Покой стирает с лиц следы огорчений
под ритм колёс и бесконечных часов.
Вперёд! Вам не уйти от прошлых значений,
в новую жизнь из будущих снов.
Вы уже не те, кто уехал с того вокзала,
но уже совсем другие в конце пути,
только поезд не изменился сначала,
а рельсы, сужаясь, исчезают вдали.
За кораблём расширяется борозда,
но не покончено с прошлым,
будущее на горизонте маячит всегда
и кажется нам бесконечным.
С наступлением ночи у сетей и антенн
чей-то голос поёт на чужом языке
и не для уха, раковины всех времён.
Плывите, путешественники, в темноте.
Вы не те, кто отплыл, удаляясь от гавани,
и на берег сойдёте, другой облик обретя,
между двумя берегами, ближним и дальним,
задумайтесь над прошлым и будущим бытия.
Пока время застыло и есть миг в запасе,
если отсутствуют действия и бездействия,
ваш ум сосредоточен на смертном часе,
который произойдёт в момент бедствия.
Эта мысль единственное ваше действие,
дающее другим людям для жизни плод.
Не думай об этом, продолжай путешествие,
стань чьим-то телом, вернувшись в порт.
Испытаешь суд и приговор океана,
и всё, что случится, твоё предназначение,
так думал и Кришна на поле брани.
Не доброго всем пути, ожидайте знамения!
3.4
Заступница, чей на мысе стоит алтарь,
молись за плывущих на лодках вдаль.
За тех, кто отправится к рыбам на дно,
и тех, кто ведёт их честно давно.
Повтори молитву от имени матерей,
проводивших своих мужей, сыновей.
За тех, кого ждёт судьба неизвестная,
Figlia del tuo figlio. Царица Небесная.
Ещё помолись за них и честное плаванье,
чтоб закончить путь на песке океана.
Кромешная пасть пусть их не извергнет.
Пусть колокол бьёт и никогда не померкнет.
3.5
Общение с Духом, общение с Марсом,
изучение чудовищ в морской пучине,
гадание на кристалле и с гороскопом,
чтение болезней по ладони, морщинам.
Ворожба на кофейной гуще,
предсказание судьбы по картам,
пентаграмма, снадобья присущи
навязчивым мыслям и страхам.
Изучение чрева, могилы и снов —
всё это распространённые развлечения,
наркотик во время народных бунтов,
человек потребляет для самоочищения.
Точка пересечения вне времени —
это нечто, доступно только святого.
Сгорая, жертвовать в самозабвении,
что даёт и отбирает смерть у любого.
Есть моменты входа во время и выход,
будь то молния, дикий тмин, водопад.
В музыке глубину в основном не слышно,
лишь догадки, всё остальное молитвы каскад.
Мы действуем под чьим-то влиянием совсем иначе,
наши движения силам преисподней подвластны.
Движение есть свобода в том, что будет и прошло.
Этого не может достигнуть основное большинство.
В конце концов, мы рады узнать, что порочны
и питаем собой жизнь полнозначной почвы.
От поражений мы спасаемся упорством попыток.
Вблизи от корней тиса покоится наш избыток.
4. ЛИТТЛ ГИДДИНГ
4.1
Весна в зиме есть особое время года,
зависшее между экватором и полюсами Земли,
словно вечность, на плечах небосвода.
Кроткий день, озарённый холодом, в пламени,
слабое солнце блестит на льду у прудов,
которое, отражаясь в зеркале талой воды,
ослепляет блеском ярче горящих дров,
пробуждая в глубине немоту души.
Это пламя Духова дня в смутное время года.
Таяние сменяет замерзание, и не пахнет земля.
Кустарник мимолётно белеет, нет запаха живого.
Снег цветёт внезапней, чем бутоны летнего дня.
Это весна вне расписания,
она плодов не приносит.
Лето стоит на нуле в ожидании
там, откуда обычно приходит.
В мае, например, увидишь на месте —
изгородь кустов цветёт, словно сад,
конец путешествия всегда известен,
в любое время виден унылый фасад
и, конечно, надгробный камень.
Это то, для чего необходимо зайти,
всё шелуха, либо цель за краем
есть суть осмысленного пути.
Но если изменится цель в движении
и горизонт света принимается краем,
то будет ближе пространство и время,
в пустыне, в тумане и за сараем.
Сегодня край в Великой Британии,
если придёте сюда откуда хотите,
в любое время, даже из Месопотамии,
конец изменится, чувства и мысли.
Вы зашли просветиться, составить отчёт,
чтобы встать на колени и помолиться.
Молитва не просто разных слов черёд,
а дисциплина для ума, чтоб смириться.
Это мёртвые вам расскажут тогда,
их глаголами огненных отголосков,
только в Англии так будет всегда.
Здесь, на вневременном перекрёстке.
4.2
На рукаве старика лежит зола
от розы, сгоревшей дотла.
Ветер пепел кружит столбом,
видно только разрушенный дом.
Пыль, оседающая на груди,
напоминает, что всё позади.
Нет желаний, мечту уже не иметь,
гибнет воздух, это его смерть.
Потоп и засуха в свой черёд
напрягают глаза и рот.
Мёртвая вода и мёртвый песок
выжидают собственный срок.
Поля в ожидании, на которых не жнут,
узнают, что бесплоден тягостный труд.
В истерике плачут, смеются поля,
так гибнет и умирает земля.
Вдруг хлынут огонь и вода
на поля и пастбища, на города,
они завершат все разрушения,
всего, что предано нами забвению.
Исчезнут храмы при свете дня,
придёт смерть от воды и огня.
Ночь завершалась на рассвете
у края нескончаемого круга,
голубь чёрный, неприметный
исчез за горизонтом в муках.
Омертвевшая листва грохочет,
как звонкая жестянка по бетону,
а дым её по улицам волочит,
с ней пешеход бредёт знакомый,
склонив своё лицо к земле.
В нём разглядел я смутный облик
случайно встречного во мгле,
похоже, знаменитый был художник.
Я встретил взгляд такой знакомый,
неразличимый, близкий мне,
в глазах отражался облик обожжённый,
заметный только при луне.
Приняв двойную роль, ему я крикнул,
в ответ услышал: «Как! Неужто! Это ты?»
Но нет его, то призрак мне воскликнул,
мы призрачным дозором шли из темноты,
мы встретились ни до, ни после.
Мне было с ним легко на диво,
но к чудному приводит лёгкость.
«Скажи, чего не понял я ревниво?»
И он: «Я не хотел бы повторять
забытые тобой слова и мысли.
Я отслужил им, мне нечего терять,
теперь за вами слово, помолитесь.
Пусть все простят тебе добро и зло.
Злак прошлогодний съешь, насыться.
Зверь отпихнёт порожнее ведро,
вчерашним смыслом насладившись.
Назавтра будет новый глас,
неукрощённый, дикий дух
легко найдёт между мирами вас
и аналогий между двух.
Я нахожу умершие слова
на улицах, с которыми простился,
покинув плоть, родные берега,
для избавления от косноязычия.
К прозрению стремлюсь понудить ум,
нам старость принесла в награду
соединение нашего труда и чувств,
не предвещая от этого отраду.
До горечи без вкуса мнимый плод,
до отделения души от тела,
надрывный смех, людской порок,
затем мы негодуем до предела.
А под конец терзает боль, деяния,
что сделано не так, во вред и в месть,
позор вскрывает суть сознания,
язвит хвала глупцов, марает честь.
Терзающийся дух бредёт во мгле,
от зла к греху он возрождается в пути.
Ты не воскреснешь в очистительном огне,
обязан будешь ритм свой обрести».
Среди развалин начинался день.
Дух, кажется, меня благословил,
затем угас под вой сирен,
казалось, он про всё забыл.
4.3
Три состояния, и все похожие:
привязанность к себе, вещам и людям,
отрешённость и равнодушие,
растущее в жизни к разным вещам.
Бесплодное между живой и мёртвой крапивой
походит на живых, как жизнь на смерть.
Память используют для любви строптивой
и выход её за пределы страстей.
Свобода от времени при этом возможна.
Любовь к стране начинается с верности,
а то, что вами сделано, это ничтожно
на поле вашей суетливой деятельности.
История есть свобода и рабство в законе.
Смотрите, как уходят от нас вереницей,
исчезая и возрождаясь в новой форме,
вместе с собственным «Я», люди, их лица.
Грех неизбежен, дай его исполнить,
дела наладятся, и мы будем помнить
о разных людях, не всегда достойных,
не слишком близких и не очень добрых.
Объединённых в пожизненной борьбе,
их расчленивших повсюду, везде.
Вспомни короля, что канул в полночь,
и тех, других, навсегда ушедших прочь.
Немногих, но погибших в безвестности,
в изгнании или там в неизвестности,
и того, кто умер слепым в покое,
не надо мёртвых славословить?
Призрак Розы не вызвать заклинанием,
мы не можем умерших воскрешать,
старые распри не возрождаются нами,
чтоб набатом кошмар вызывать.
Те, кто был против, в безмолвии
очищают свой символ смертью,
в земле, к которой взывали,
объединившись в единую партию.
4.4
Надежду нам на очищение
даёт на свете только смерть,
снижаясь, голубь в устрашении
огнём раскалывает твердь.
От выбора между кострами
зависит наших душ спасение.
Нас от огня очистит пламя,
любовь ввергает мир в страдания,
как сотканное из небесной пряжи,
пылающее от страсти одеяние,
при этом забывает своё имя даже.
Нас сгубит полымя иль пламя.
4.5
Начало — это часто есть конец.
Дойди до конца и начни сначала.
Каждое слово и фраза — венец
для связи прошлого и настоящего.
В разговоре слова точны и не вульгарны,
в книгах они чёткие и сухие.
Каждая фраза заканчивается изначально,
которые есть эпитафия, стихи.
Каждое наше движение извне —
шаг в пропасть, на плаху, в огонь,
к стёршимся буквам на камне,
оттуда мы начинаем вновь.
Мы умираем с теми, кто умирает,
они ведут нас за собой и уходят.
Мы возрождаемся с мёртвыми,
возвращаясь вместе с ними.
Мгновение тиса во времени есть розы мгновение.
Народ без истории несвободен от времени,
ибо история есть воплощение
мгновений вне времени.
Мы не сможем прервать скитаний
и в конце прибудем в начало пути,
чтоб открыть родные места за краями,
там, за неведомыми ещё вратами.
То, что осталось открыть ещё на земле,
это то, что было последнее в начале.
За яблоней не видно детей,
слышны лишь звуки теней,
на них не может быть злого взгляда,
у истока реки слышен шум водопада.
Спешите сюда сейчас и всегда,
всё образуется, будут дела,
вы обретёте уверенность дня,
когда переплетутся языки огня
в едином узле короны,
где пламя и роза едины.
*
«КАМЕНЬ»
1.
Орёл парит высоко в небесах.
Охотник и собаки преследуют цель.
Вечное движение звёзд окружает нас,
повторяя времена года, как карусель:
зим и вёсен, рождений, смертей,
бесконечных действий, циклы идей.
Изобретения и эксперименты должны
двигать познания за предел тишины.
Мудрая речь, а не молчание,
понимание слов и Слов незнание,
используют знания в большой круговерти,
а невежество приближает только к смерти.
Но смерть не приближает к Богу ближе.
Где та Жизнь, что мы потеряли в жизни?
Мудрость растворилась в наших учениях,
а знания в информации теряют значение.
Уже двадцать столетий Небеса нас кружили,
мы всё дальше от Бога, приближаемся к Пыли.
Я отправился в Лондон, город времени и людей,
там мне сказали: у нас слишком много церквей,
тут река, что приносит от иностранцев богатство,
но мало коттеджей, говорят представители рабства.
Церковь нужна, где не работают, а проводят свой выходной.
Пусть викарии уйдут все на пенсию и обретут свой покой.
В городе нет нужды звонить всем колоколам,
пусть они будят пригород чей-то иной.
Я был в пригороде, и мне сказали там:
они работают шесть дней, а на седьмой
держат Хиндхеду или гуляют по Мейденхеду.
Мы остаёмся дома и читаем газеты в непогоду.
Мне сказали в промышленных районах,
что всё это по экономическим законам.
В сельской местности особо для стариков,
сейчас страна подходит лишь для пикников.
В городах церковь нужна, но без иронии,
только для важных свадебных церемоний.
Тишина сохраняет значительное расстояние.
Я понимаю, что приближаюсь наконец.
Скала должна ответить на наши сомнения.
Я вижу, что приближаюсь к ней наконец,
Скала — это Наблюдатель, наш Незнакомец,
Тот, кто всё видел, что произошло,
Свидетель, Критик того, что снизошло,
и видит, что должно потом произойти.
Бог потрясён, как смогла истина в неё врасти!
Скала: много людей дают постоянный труд,
а временный труд не все переживут,
или безделье, которое сложнее вдвойне,
войдите в скалу с Ним во главе.
Меня судьба испытала в одиночку, я знаю,
уходя в отставку, я точно понимаю,
что трудно быть действительно полезным,
когда люди счастье ищут бесполезно.
Добрые дела бесследно проходят,
любовь к никому с аплодисментами уходит,
её принимают равно как позор, и потому
мужчины готовы вкладывать деньги в казну,
но большинство лишь дивидендов ожидают,
только правильные посевы урожай встречают.
Я вторю вам: совершенствуйте волю свою
и не думайте о жатве, я вам говорю.
Мир превращается, он всегда разнолик,
но одно остаётся неизменным.
За все годы одна вещь не меняет свой лик,
сохраните её непременно.
Это бесконечная борьба добра со злом.
Забываясь, вы игнорируете святыни и церковь.
Мужчины, которых высмеиваете потом,
всё делают хорошо, их результат проверьте.
Вы найдёте объяснение тому, что сделано хорошо,
чтоб удовлетворить разумные, просветлённые умы,
не пренебрегайте пустыней и не принижайте её,
в южных тропиках она живёт, там есть Каракумы.
Пустыня не только есть за углом,
она присутствует рядом с вами,
находится в сердце и заходит в дом.
Хороший человек строит хорошо руками.
Я покажу вам то, что делают сегодня,
и некоторые вещи, что с давних времён.
Прими это к сердцу и совершенствуй волю.
Вот смиренная работа. Слушай потом.
Свет погас, во мраке хриплыми голосами
звучало пение в свободных местах.
Мы будем строить новыми кирпичами,
есть машины и глина для кирпича.
Вот известь для нового раствора,
подаём кирпичи, строим новыми камнями,
не сказано ещё последнее слово,
будем строить новой речью и мечтами.
Существует общая работа, и Церковь служит для всех.
Каждому человеку своя работа, она каждому не грех.
Вот группа рабочих на фоне тусклого небосклона,
с другой стороны безработные в разных местах.
Никто не нанял их, руки в карманах, их лица дома,
и слышится дрожь в их неосвещённых комнатах.
Только ветер движется по пустым полям,
где плуг покоится под углом к борозде.
Есть только одна сигарета двум мужикам
и женщинам полпинты горькой на той земле.
Конец нам на этой земле, не наняли нас,
жизнь не приветствуется, а наша смерть,
не упоминается это даже в «Таймс».
Рабочие могут это только спеть.
Река течёт, года успевают круг совершить.
У воробья и скворца нет минуты тратить время.
Если мужчины не строят, как они будут жить?
Пшеница — это хлеб, когда на поле взошло семя.
Они не могут умереть в укороченной кровати,
словно осенний лист на обочине тротуара.
Нет начала движения, не видно конца проклятий,
еда без вкуса, нет шума без разговора.
Давай построим начало и конец этой улицы,
без спешки выстроим нужное значение,
Церковь для всех и работа каждому лицу,
каждому человеку работа по его велению.
2.
Значит, наши предки формировались временем.
Сородичи святых появились на фундаменте Храма
из пророков, а Христос стал краеугольным камнем.
Вы обитаете беспомощно в развалинах того дома?
В нём рождаются от безделья, живут до смертельной боли,
озлобленно презирая тех, кто имеет медовые ульи.
Те, кто строит, восстанавливает, имеют на руках мозоли
и тщетно хотят получить милостыню от чужой земли.
У вас нет своего здания, вы существуете стыдливо,
как вы можете быть в одном жилище Бога и Духа
и двигаться с лицом подобно фонарю горделиво
в обратную сторону, как большая черепаха.
Некие говорят: «Мы не можем ближнего любить
и объединять желание с желаемым реально жить.
Мы можем отдать только труд, который неинтересен,
забившись по углам, мы можем только петь и пить,
и нам нечего дать, кроме наших песен.
Никто не хочет слушать песни о том,
что нас бросят в конце на кучу с дерьмом».
Если вам хорошо, вы вспомните про Христа?
Если понять отношения мужчин к Богу везде,
то наше гражданство находится на небесах,
как модель для нашего гражданства на земле.
Когда ваши отцы установили место для Бога,
расселив неудобных святых, к ним пришло наитие,
они предложили имперскую экспансию строго —
сопровождать промышленное развитие.
Экспорт чугуна, угля и хлопка, включая интеллектуал,
несколько версий Слова Божьего и, конечно же, капитал.
Церковь распадается и снова возрождается.
За каждое дело в прошлом наступают последствия.
Гордость, разврат, лень, обжорство — всё осуждается,
пренебрежение Словом Божьим, иные действия.
У всего этого имеются наследство и дети,
любые поступки принадлежат человеку одному,
когда он стоит на другой стороне смерти,
но на земле, тогда есть путь от зла и к добру,
сделанный теми, кто прошёл перед вами.
Всё, что болит, можно вылечить даже у подлецов,
если у вас будет смиренное покаяние,
а также искупление грехов ваших отцов.
Церковь строит и всегда разрушает,
её атакуют как извне, так изнутри.
Ибо закон жизни вам напоминает,
что, пока есть время, надо цвести,
люди будут Храмом пренебрегать,
а во время невзгод будут его осуждать.
Какая у вас жизнь, если отсутствует совместная дорога?
Нет жизни, которой нет в сообществе очно.
Ещё ни одна община не жила, восхваляя Господа Бога,
даже анахорет, который медитирует одиночно
и для кого дни и ночи повторяют восхваление Бога.
Православные церкви Тело Христа воплощают,
теперь все живут разобщённо, по разным дорогам,
а кто ваш сосед, никто и не знает.
Если сосед не беспокоится о беде,
но все бросились к нему на автомобиле,
он не знаком с дорогами и поселился нигде.
Семья не перемещается вместе, нет сил,
кабы у каждого сына был свой мотоцикл,
а дочери уезжают прочь на случайных такси.
Очень многое надо сделать, мой друг.
Продолжай работу не покладая рук.
Пусть глина не закончится в яме,
пусть пила вырезает камень
и в кузнице не погаснет пламя.
3.
Слово Господне пришло и рассказало мне
о жалком поколении просвещённых людей,
о городах, спланированных в несознательности,
созданных в лабиринтах изобретательности.
Я дал вам руки для поклонения и крещения.
Я дал вам речь, чтоб бесконечно иметь упоение.
Я дал вам Закон, назначайте комиссии для повеления.
Я дал вам губы, чтобы чувствовать все наслаждения.
Я отдал вам сердца для взаимного недоверия.
Я дал силу выбора, вы чередуйте свои убеждения
между спекуляцией и нерассмотренным деянием.
Многие занимаются написанием книг и изданием.
Многие хотят видеть в печати свои имена.
Многие читают только отчёты во все времена.
Многое есть ваше чтение, но не Слово Божье,
Многое есть ваше здание, но не Дом Божий.
Постройте мне дом из гипса и кровлей из гофры,
застелите из воскресных газет мне постель.
Мужской голос кричит с востока: «Постойте,
что делать с берегом, где дым кораблей?»
Оставьте забытыми там людей,
в оцепенении к труду и в безделье.
Остались сломанный дымоход и труба,
чистый корпус и груда ржавчины,
по разбитой улице поднимается коза.
Моё Слово ещё не сказано.
Мужской голос кричит с севера, запада и юга,
тысячи путешественников ежедневно откуда?
В стране лобелий
и теннисных фланелей,
кролик должен зарыться в колючем терновнике,
крапива будет цвести на гравийном дворике.
Ветер всем скажет, что здесь были безбожные люди,
их единственный памятник — асфальт на дорогах улиц.
Тысячи мячей для гольфа, потерянных где-то.
Мы строим зря, если Бог не строит с нами это.
Не сохранить город, если Господь не держит его с вами.
Тысяча полицейских направляют трафик за нами.
Не могу сказать, почему ты пришёл.
Колония полостей, орда активных сурков.
Постройте лучше, чем те, что без Господа забивают сваи.
Будем ли мы поднимать ноги среди вечных развалин?
Я любил красоту, мир святилища Твоего,
я сделал пол и украсил алтари,
где нет храма, там нет домов,
есть приюты и арендная плата за них.
Существуют подсобные подвалы, где выращивают крыс,
санитарные жилища с номерными дверями.
Когда Незнакомец про город говорит: «В чем его смысл?
Вы любите друг друга, сближаясь с друзьями?»
На что вы ответите: «Мы все живём вместе поныне
и делаем деньги друг от друга». Или: «Это бизнес. SOS».
Тогда Незнакомец уйдёт и вернётся в пустыню.
Будьте готовы к приходу Незнакомца, он задаст вопрос.
Люди, отвернувшиеся от Бога из-за усталости,
от искусства, изобретений, человеческого величия,
полностью дискредитированы к старости.
Эксплуатация морей, развитие гор, а также различие
звёзд на обычные и необычные.
Изобретение идеального холодильника,
издание множества книг про маразм,
и на пустых бутылках построить счастье,
используя ваш лихорадочный энтузиазм,
для нации, расы, для всего человечества.
Если вы забыли путь к Храму, то есть след
Того, кто запомнил дорогу к вашей двери.
Жизнь можно изменить, но не смерть.
Отрицать приход Незнакомца вы не должны.
4.
Есть те, кто может построить Храм,
и те, кто никогда бы его не построил.
В далёкие времена, Нееми был там,
и не было исключений из общих правил.
Он служил королю Артаксерксу виноделом
в Шушане, в тот месяц Нисан
король разрешил восстановить город ему,
и он вошёл с иудеями в Иерусалим.
Всюду, у ворот навоза, у колодца дракона,
у королевского бассейна, у ворот фонтана,
огонь опустошал и пожирал всё земное,
и не было места для всего живого.
Вокруг только шпионы и враги,
желающие уничтожить город изнутри.
Тогда он и его люди начали восстанавливать стены,
они строили от души, так, как честные люди должны,
держа меч в руке одной
и шпатель в другой.
5.
Господи, избавь меня от людей
с непонятным намерением о том
и нечистым сердцем от идей,
ибо сердце отчаянно, со злом
обманывает прежде всего.
Санаваллат и Гешем,
Товии — моавитяне арабского происхождения —
были всегда, без сомнения,
людьми общественного духа и рвения.
Сохрани меня от врага, у которого есть что забрать.
Сохрани от друга, которому есть что терять.
Вспоминая слова Неемии Пророка: «Шпатель в руке,
а пистолет находится свободно в кобуре».
Тот, кто сидит в доме, о котором забывают,
это разморённые на солнце змеи, лежащие на ступенях,
другие бегают, словно собаки, нюхают и лают,
говорят, что дом — змеиное гнездо, его уничтожить надо.
А делают эти мерзости и потрясения христиане,
но это не для всех оправдание.
Если нет смирения в сердце, оно не в доме,
если оно не в доме, то и не в городе.
Человек, строящий в течение дня, вернётся к очагу
и будет благословлён даром молчания, уходя ко сну.
Но мы охвачены змеями и собаками, поэтому кое-кто
должен трудиться, а другие обязаны держать копьё.
6.
Трудно вам, если вы не ощущали преследований
и никогда не знали сущности христианства.
Нельзя верить в рассказы христианских гонений.
Тем, кто живёт около здания банка,
трудно усомниться в безопасности сбережений,
даже если рядом с вами живёт шериф.
Можно поверить в торжество разных насилий,
если вы считаете, что вера покоряет мир.
Почему львам больше хранители не нужны?
Надо сказать, что всё уже было и может быть?
Скажу, что даже ваши скромные достижения
перед обществом не могут веру сохранить,
которой они обязаны своим знамением.
Мужчины! Полируйте зубы, когда будете заходить.
Женщины! Полируйте свои нежные ногти.
Почему мужчины должны Церковь любить?
Вы полируйте зуб собаки и кота когти.
Церковь расскажет о смерти и жизни.
Церковь то место, где им хорошо и уютно,
а когда им будет тяжело и трудно,
то Церковь поведает им о грехе и зле.
Они пытаются бежать каждый день
из тьмы снаружи вовнутрь к ней с мечтой.
Человек притворяется, он есть тень
в системе, настолько для всех совершенной,
что никто не должен быть хорошим всегда.
Иисус Христос не был распят для всех однажды.
Кровь мучеников не пролилась раз и навсегда,
и жизнь святых навсегда не даётся дважды,
но Сын Человеческий остаётся распятым,
кровь мучеников будет течь по ступеням.
Мы должны вначале пройти все этапы,
в нашей памяти останутся мученики и святые,
и если должен быть уничтожен этот Храм,
то сначала мы должны его построить там.
7.
Вначале Бог создал мир. Отходы, пустота,
и на его лице глубокая зияла темнота.
Затем люди по-разному воспринимали Бога,
слепо и напрасно, ибо человек — это вещь тщетная.
Человек есть семя на ветру без Бога,
без места прорастания, может сгинуть незаметно.
Люди, следовавшие за светом, пришли к свету.
Кто шёл за тенью, она привела их в темноту,
к поклонению змеям или деревьям
и даже поклонению дьяволам наяву.
Плакать о жизни вне жизни —
это для экстаза, а не плоти и мысли.
Отходы и пустота. Отходы и пустота.
Да глубокая на лице темнота.
Дух двигается по поверхности водной стихии.
Люди, обратившиеся к свету, уже знали свет,
они придумали свои высшие религии,
которые привели людей от света на свет,
к непременному знанию Добра и Зла.
Их свет был окружён и захвачен тьмой,
воздух морей содержал много тепла
и был пронизан арктической зимой.
Наступал конец, тупик шевелился от мерцания жизни.
Они походили на тощего ребёнка, умершего от голода.
Поклонение мёртвым, отрицание этого мира, молитвы,
подтверждение ритуалов с забытым значением холода.
В беспокойном песке, взбитом ветром, или на холмах,
где снегу не позволят отдыхать на постоянных ветрах.
Отходы и пустота.
И глубокая на лице темнота.
Затем, в заданный момент времени,
момент во времени мы называем историей.
Мир делим на время и на момент времени.
Момент времени и время сделаны теорией,
ибо без смысла нет времени, а момент не даёт смысла.
Люди должны исходить от света к свету, в свет Слова,
благодаря Страсти и Жертве, сохраняя существо мысли.
Предчувствие, плотское самовыражение, которое снова
эгоистично и нелепо сопротивляется,
подтверждает свой марш, возобновляя,
что освещалось светом и ломается,
останавливаясь и обратно возвращаясь.
Похоже, случилось то, что не случалось нигде.
Хотя мы знаем, когда и почему, но как и где?
Люди оставили Бога, чего не было раньше,
они отрицали богов и поклонения им,
исповедуют сначала причину, а дальше
называли силу и деньги смыслом жизни.
Церковь отреклась, свергнуты её правления.
Встаньте с пустыми ладонями, повёрнутыми вверх,
в эпоху, которая прогрессирует, без сомнения,
так, что слышен голос безработных и чей-то смех.
Должна быть одна сигарета только двум мужчинам,
а двум женщинам — одна пинта горькой, её половина.
Мир блуждает, как автомобили на запасном пути.
Безработных никто здесь не нанял, им некуда идти.
Отходы и пустота. И глубокая темнота на Его лице.
Неужели Церковь терпит неудачу в человечестве?
Или человечество потерпело неудачу в Храме?
Церковь больше не держит людей в обмане.
Все боги, кроме ростовщиц,
вожделения, власти и жриц.
8.
Отец, мы приветствуем ваши слова в настоящем.
Мы думаем и о будущем, вспоминая о прошлом.
Язычники осквернили Храм и вошли в наследие.
Кто эти люди из Эдома? Они коснулись виноделия.
Осквернили святые иерусалимские места.
Пётр Отшельник, бичующий слова Христа,
немало хороших людей слушали его уста.
Многие из них были злыми во всех местах.
Некоторые пришли к славе от большой любви,
другие стали беспокойными и любопытными,
из них некоторые стали похотливыми и хищными.
Многие улетучились, покинув тела, или сгинули
на бескрайних просторах морской пучины,
другие оставили свои души в Сирии.
Жизнь тонула в коррупции морального потока.
Многие вернулись, не сломались, переболели.
К потрескавшемуся от солнца дому Востока
пришёл Незнакомец и открыл все двери,
огласив семь смертных грехов Сирии.
Наш король прекрасно справился с грехами,
несмотря на переломанные жизни.
Веру в Бога предавали и оскверняли местами,
но было то, что рассказали старики.
Только вера нескольких и вера многих,
не жадность, слепота, предательство и зависть,
и не лень, обжорство, ревность, гордость
принесли пользу в крестовых походах.
Вспомните веру, что вывела мужчин за врата
по призыву блудного пророка.
Нашему возрасту присуща умеренная доброта
и умеренного порока.
Никогда люди не сложат свой Крест,
они не допустят эту вольность,
нет невозможного ничего, но есть
человеческая вера и убеждённость.
Давайте совершенствовать нашу волю.
О Боже, помоги нам занять свою долю!
9.
Сын Мой Иисус, созерцай глазами и слушай ушами,
внимательно изучи всё показанное Тебе Отцом.
Кто-то сказал, что дом Божий — это дом печали,
мы в нём ходим в чёрном и с угрюмым лицом.
Смущённо бормоча, бредём между стен где-то,
среди мерцающих, рассеянных огней, достойно
наделяем Бога своей скорбью. Он чувствует это.
С грехами и недостатками мы живём спокойно
и гуляем, как чистокровные псы, готовые к гонкам.
Занимаясь торговлей, проводим светские встречи,
праздники и хорошо себя чувствуем, зажигая свечи.
Гены позволяют плакать в исповедальне и каяться,
дают узнавать нам сообщения святых и радоваться.
Душа человека создаёт нечто из простого камня,
когда художник объединяется душой с камнем,
в его душе всегда весна и новые формы жизни.
Формы без смысла, что живут или безжизненные,
поглощаются глазом художника в новом цвете.
От моря звука получается жизнь музыки на планете.
Из грязи слов и словесных неточностей чувства и мысли
формируют порядок речи, то есть заклинание.
Господи, разве мы не принесли эти дары тебе для жизни,
все силы достоинства, порядка, исповедания.
А интеллектуальные удовольствия чувств?
Господь должен нам их создать при желании.
Используйте творение из Его уст,
это уже его служение в создании.
В человеке соединяется дух и тело, он им служит.
Два мира встречаются в человеке то и дело:
видимый и невидимый, это Храм Его души,
но вы не должны отрицать своё тело.
Теперь вы видите, что храм завершён и готов
после долгих устремлений и многих препятствий,
дело творения не бывает без тяжёлых родов.
Образованный вновь камень есть видимое распятие,
в восходящем свете как алтарь одетый,
видимо напоминает о невидимом свете.
10.
Вы видите Храм, его украшения посвящены Богу
и тем, кто пришёл ночью, он теперь посвящён Богу.
Это теперь видимая церковь на холме, ещё один свет.
Можно ли построить единую Церковь? Или нет?
И что мы скажем будущему на весь эфир?
Или видимая Церковь продолжит завоёвывать мир?
Великая змея лежит на дне мира, свернувшись в дремоте,
она не перемещается, пока не проснётся в голоде,
Её голова смотрит направо и влево, ожидая свой час,
чтобы пожирать, но тайна беззакония — это яма,
слишком глубокая для смертных глаз.
Выйди из числа тех, кто поклоняется глазам змея.
Выбери свой путь — и будешь выделяться,
не слишком любопытно для Добра и Зла.
Считать будущие волны Времени не пытайся,
будь уверен, что есть свет, а не мгла.
Достаточно сделать свой шаг и
свою точку опоры найти.
О Свет Невидимый, мы Тебя почитаем.
Яркий для смертного видения, мы понимаем.
О Великий Свет, мы восхваляем Тебя.
Восточный свет касается утром бытия,
вечером западные двери освещает.
В сумерках летучих мышей глаза мигают.
Свет звёзд, луны,
свет моли и совы.
Светляки всю ночь светятся в траве.
Свет Невидимый, мы поклоняемся Тебе!
В нашем ритме жизни мы устаём от света.
Мы рады, когда день заканчивается этим
и когда завершается игра,
экстаз продолжается до утра.
Мы очень быстро устаём от детей,
не можем отдохнуть от бессонных ночей.
Мы устали от концентрации внимания,
спим и рады спать без сознания.
Контролируя ритм крови иногда,
днём и ночью, во все времена.
Мы должны тушить свечу и стараться
не тушить свет и воздержаться.
Навсегда утолить желание,
зажигать новое пламя.
Мы благодарим Бога за наш свет,
который исчезает в тени планет.
Мы благодарны Тебе, что заставил строить, искать,
кончиками наших пальцев и лучами глаз созерцать.
Когда мы сделаем алтарь Невидимому Свету,
то поставим на него маленькие огни в построенном Храме,
чтобы видеть, как тьма напоминает нам о свете.
О Свет Невидимый, мы признательны Твоей великой славе!
*
КОРИОЛАН
1. Триумфальный марш
Камень, бронза, сталь и лавры,
камень, звон подков по мостовой,
всюду полно орлов, знамён, фанфары,
не перечислить это в давке таковой.
В этот день не узнать себя и город,
толпы идут по дороге мимо храма.
А сколько ждут? Их очень много!
Пока лишь орлы идут да фанфары!
Вот и они наконец-то появились,
бодро сотрясая наше восприятие.
Мы на стульях ждём, держа сосиски,
и прежде всего замечаем приятное:
Это пять миллионов карабинов и 102 тысячи пулемётов,
53 тысячи разных орудий и 13 тысяч аэропланов,
50 тысяч интендантских упряжек и 28 тысяч миномётов,
11 тысяч полевых кухонь и 24 тысячи авиамоторов.
Идут капитаны гольф-клуба, за ними скауты.
Сколько это всё продлится? Конца не видно.
Появилось гимнастическое общество Пуасси,
вот и лорд-мэр с членами гильдии. Очевидно,
его пустой взгляд, он не видит ничего впереди,
но ждёт, пристальность и во всем безразличие,
скрытое под крылом голубя, в черепашьей груди,
под бегущей волной, в миге текучего мира безличия.
Все направляются к храму, там приносится жертва,
девственницы несут урны, в них прах,
снова камень, сталь, лавры, звон подков и бронза,
мостовая гулом звенит в ушах.
Это то, что мы видели: много орлов и фанфар!
За город мы уже не поехали на праздник Пасхи,
отвели Серила в церковь, он там услышал
колокольчик, сказал разносчику: не бросай сосиску,
она ещё может сгодится впрок.
Простите, есть ли у вас огонёк?
Огонь! Огонёк! Огонь!
Солдаты образовали кордон!
2. Муки чиновника
Всякая плоть, включая траву, награждена орденами.
Декларируй, ну что ещё возглашать!
Рыцарей Британской империи — орденом Бани!
Кавалеров Почётного легиона есть чем восхищать!
Орденом Восходящего Солнца,
Орденом Чёрного Орла возвещай,
или медалью Последнего Гасконца,
заявляй, декларируй, завещай!
Первым делом создавай комитеты,
для консультаций комиссии,
подкомитеты, всякие тайные советы,
одного министра хватит на разные миссии.
Что мне ещё провозглашать?
Артур Паркер назначен телефонистом
с окладом фунтов этак пять
и надбавкой за год десять шиллингов.
Плюс недельный отпуск за весь год.
Образуем комитет для инженерных акций
по вопросу, как создать водопровод.
Откроем комиссию для дел фортификаций.
Уже работает комиссия по переговорам
о вечном мире оружейников и кузнецов,
избрали комитет протеста против споров,
уже охрана играет в кости у ворот спецов.
Лягушки квакают мирно в болотах,
вспыхивают на миг светлячки при свете зарницы.
Что же ещё заявить о заботах?
Может, ряд портретов или бюстов тусклые лица.
Они все похожи между собой,
их факельщик сонно освещает,
что-то у голубя под лапкой,
ветка, когда он спит и отдыхает.
Там в полдень под кроной тенистого древа,
когда нет дуновения для перьев на груди,
цикламен лепестками свисает над дверью.
Дорогая, среди этих бюстов нет твоего пути.
Моя голова среди всех остальных,
на крепкой шее, способной её носить,
хотя шмыгает носом, но не из больных.
Нас скоро не будет, нам вместе не жить.
Если посвящения, приношения соблюдены,
то нас не будет даже под сильным страхом,
придут, ударив крылом, словно светляки,
возвышаясь и падая, будут увенчаны прахом.
Малые существа стрекочут и дальше следуют.
Мне остаётся заявить. Отставка?
Мы требуем высокой комиссии и расследование.
Отставка! Отставка! Отставка!
*
БЕСПЛОТНАЯ ЗЕМЛЯ
1. Погребение мертвеца
Апрель. Беспощадный месяц выводит
подснежник из мёртвой земли живьём,
страсть и память тревожно бередит
сонных корней весенним дождём.
Зима под снежным покрывалом
сохранила иссохших корней букет.
Лето ливнями всех удивляло,
мы шли в «Хофгартен» на солнечный свет.
Пили в Штарнберге кофе, болтали,
она из Литвы была, чистокровная немка,
сюда ещё в детстве они приезжали
к эрцгерцогу в гости, кататься на санках.
Кузен усадил её в санки и сходу
сказал: «Держись, Мари, да покрепче!»
Мы вниз помчались, ощущая свободу,
я люблю зимой уезжать на юг недалече.
Какие корни пробились сквозь гранит?
Сын человека, ты этого не можешь знать,
тебе доступен образ, где солнце палит,
а дерево умершее и тень не может дать.
Из камня не выжать влаги, её в нём нет,
не утешит сверчок нас на том пути,
где нет тени под скалой, идущей вслед.
Я покажу тебе все ужасы в целой горсти.
«Ты подарил мне гиацинты год назад,
меня прозвали гиацинтовой невестой».
Когда той ночью мы покидали дивный сад,
ты шла с букетом, как моя принцесса.
Я онемел и был ни жив ни мёртв,
слова застряли внутри меня,
глядел я молча в сердце ярких звёзд.
Ode und leer das Meer.
Мадам, известная гадалка в Старом свете,
больная, но слывёт мудрейшей девой,
всегда с коварной колодой карт в ответе
и на любой вопрос парирует умело.
Вот Белладонна — владычица скал,
утопленник — финикийский моряк,
за ним торговец одноглазым стал,
товара нет, пустая карта — так, пустяк.
Мне не дано зреть, чего не вижу вдруг.
Повешенного нет, страшитесь смерти от воды.
Я наблюдаю толпы, сомкнувшиеся в круг,
во всем необходима осторожность от беды.
Призрачный город очень прост.
В буром тумане толпы выглядят убого
и стремятся на Лондонский мост.
Не знал я, что смерть унесла так много.
В воздухе кроткие, редкие выдохи оживают,
каждый под ноги смотрит, спешит
туда, на Сент-Вулнот, где часы отбивают
мёртвым звуком по Кинг-Уильям-стрит.
Я вдруг увидел и крикнул знакомцу: «Стенс!»
Мы вместе сражались на морском корабле.
Скажи, зарытый тобой год назад мертвец —
он пророс или процветёт весной на земле?
Может, мороз сковал его, где он лежит?
Пса не подпускай к тому месту в сад,
он друг человека и землю разворошит.
Лицемерный читатель, ты есть мой брат!
2. Игра в шахматы
Она сидела в кресле, как на троне,
среди зеркал из-за мраморных колонн,
к ней выглядывал Эрос в короне,
закрыв глаза другой своим крылом.
Флаконы из слоновой кости преломляли свет
и отражённый в зеркалах алмазным блеском,
они источали странный аромат, дурмана след,
тянувшийся дымкой к кессонным фрескам.
Аквариум сиял травой и медью на каменьях,
в их грустном свете плыл резной дельфин,
как райские кущи в картине над камином,
где образ Филомел хранил камин.
Вот она поругана и скорбно рыдает,
пустыню соловьиной трелью наполняет.
Обломки времени со стен глядели
и тихим шорохом для нас галдели.
На лестнице послышались шаги,
пылал камин, способный вспыхнуть
в её причёске, а огненные языки
могли вспылить и в ярости затихнуть.
«Всё раздражает и действует на нервы.
Побудь со мной, скажи мне что-нибудь.
Ты всё молчишь молчанием стервы.
О чём ты мыслишь? Скажи, в чем суть?
Я думаю, что мы на крысиной тропе,
куда мертвецы накидали костей в суете.
Что там шумит? Наверно, ветер воет?
О чём шумит? Да всё о том же, ни о чём.
Ты ничего не помнишь, сердце ноет?
Из глаз твоих текут жемчужины дождём.
Ты жив? Ты можешь мне ответить?
Ох, уж этот мне шекспировский регтайм,
он элегантно, импозантно это метит.
Так что же делать, минуя этих тайн?
Растрёпанной на улицу бежать?
А завтра что, горячий душ принять?
Так, может, будем в шахматы играть?
Тереть глаза и стука в дверь упорно ждать.
Демобилизовали мужа Лил, я ей сказала,
что надо срочно привести себя в порядок,
иди к дантисту, исправь свой вид оскала
на деньги, что Альберт давал тебе в задаток.
Подумай о нём, он три года просидел в окопах,
ему хочется пожить, не ты, так будут другие.
Она говорит: «Не буду я сидеть в оковах
и буду знать, кому взглянуть в глаза иные».
Не хочешь — продолжай и в том же духе,
его отобьют, и говорю — пиши пропало.
Постыдись, ты уже похожа на старуху.
«Ну что теперь, судьба», — она сказала.
Всё от таблеток, что я всё время принимала
после рождения пятого ребёнка.
Аптекарь врал, что всё безвредно. Я рожала.
Ты дура, ей говорю, ведь не за подонка
ты вышла замуж, чтобы рожать детей.
Поторопись. Прошу поторопиться. Время.
Вернулся он, меня позвали на жаркое поскорей,
чтоб не остыло. Это было в воскресенье.
Прошу поторопиться: время. Спок ночи, Билли!
Спок ночи, Лу! Спок ночи, Мэй!
Покойной ночи! Покойной ночи, леди дорогие!
Спокойной ночи всем!»
3. Огненная проповедь
Речной шатёр убрали,
листья цепляются за мокрый берег.
Нимфы быстро сбежали.
Темза усмиряет течение, ветер веет.
В реке не видно окурков, бутылок, носовых платков.
Нет прочего реквизита летних ночей.
Покинули берег шалопаи из Сити, наследники директоров
ушли, не оставив адреса своих друзей.
Я сидел и плакал на берегу Лемана,
когда порыв вдруг ударил ледяной,
негромким и недолгим было пенье,
ехидный смех раздался за спиной.
В траве тихонько крыса прошуршала,
тащась со скользким брюхом по земле,
но я сидел у вод затихшего канала,
за фабрикой, закинув поплавок к воде.
Скорбел об умершем брате короля
и об отце его, погибшем прежде.
В сырой низине лежали белые тела,
на чердаке крысиный слышен скрежет.
По сваленным костям который год,
под звуки рёва клаксона от машины,
порой весной мотор взревёт —
и едет к миссис Портер Тодд Суини.
И только льёт сияние месяц золотой
на миссис Портер с дочкой молодой,
и омывают ноги содовой водой.
Et O ces voix chantant dans la coupole!
Фью, фью, грех и упрёк, чертей.
Поруганная зверски, грубо. Терей.
Призрачный город под пеленой тумана.
Лондон в зимний полдень, виден Биг-Бен.
Купец Евгенидис с набитым карманом
коринки пригласил на обед в уик-энд.
В сумеречный час, когда спина и взгляд
от стула в конторе оторвутся, я знаю,
что сердце дрожит, стучит мотор не в такт,
и я, Тиресий, меж двух жизней зависаю.
Слепой старик с обвислой грудью,
Я наблюдаю, как в лиловый час,
закончив дела, домой плетутся люди,
домой, под крышу, на родной матрас.
Вот секретарша разожгла плиту,
консервы достаёт, готовит ужин,
уже бельё трепещет на ветру,
рискуя вниз упасть на лужи.
На диване чулки, бюстгальтер и юнец,
а я, старик с увядшими сосками,
увидел всё и предсказал конец,
когда-то я и сам захаживал с гостями.
Прыщавый страховой агент был до предела
нахальным и всегда уверенным в афере,
как будто без него всё страховое дело,
он сам в цилиндре схож с миллионером.
Ужин завершён, и времечко настало,
он полагает, можно без опаски
начать ласкать её, когда она устала
и бесстрастно терпит эти ласки.
Вот он взвинтился и переходит в наступление,
блудливым пальцам нет сопротивления,
и бум тщеславия не видит ущемления,
когда в объятиях нет взаимного влечения.
А я, Тиресий, знаю наперёд
всё, что бывает при таком визите,
я у фиванских восседал ворот
и брёл среди отверженных в Аиде.
Он снисходительно её целует
и прочь идёт по лестнице впотьмах.
Ещё не осознав, что он уходит,
она у зеркала стоит мгновение,
в её мозгах возникло что-то вроде:
«Вот и всё», — и выдох с облегчением.
Потом в грехе красавица сполна
по комнате бредёт как бы спросонья,
поправит прядь, когда уже одна,
и что-то заведёт на граммофоне.
Та музыка подкралась по воде
вдоль Стренда, вверх по Куин-стрит.
О город, иногда я слышу — ты в беде,
об этом вздыхает мандолина, говорит,
там рыбаки бездельничают днём,
внутри пивной гудит народ хмельной,
блистают ярким золотым огнём,
и мужики бухие бранятся за стеной.
Мазутом и нефтью потеет река,
баржи дрейфуют в зыби прилива,
и ждут облегчающего ветерка
красные паруса ещё терпеливо.
Бревна плывут вниз по реке,
к Гринвичу, мимо острова Псов.
Елизавета и Лестер в ладье,
украшенной позолотой морской.
В Хайбери, где моё место рожденья,
Ричмонд и Хью меня совратили,
в узкой байдарке раздвинув колени,
прямо в ней меня чести лишили.
Хожу я ногами по земле в Мургейти,
а ноги сердце моё затоптали,
он плакал, я не кричала, поверьте.
Он клялся, что жить начнёт сначала.
На Мургейтских песках — я никто в пустоте,
обломки грязных ногтей совсем не пропажа.
Мои старики уже не ждут ничего вообще.
Боже! Я иду в Карфаген. Я — часть пейзажа!
4. Смерть воды
Флеб, финикиец уж мёртв две недели,
по нему похоронную волны пропели.
Он тонул и всплывал,
в пучину погружаясь,
свой путь завершал,
смертью наслаждаясь.
Ты, иудей или эллин, под парусом прочным.
Вспомни о Флебе, он был видным и мощным.
5. Что сказал гром
Факелы отражались на потных лицах,
морозный сад наслаждался тишиной скворца,
бессильный стон стоял во всех темницах,
раскаты молний зависали над сводами дворца.
Грохочет гром весенний за горами,
он прежде жил и умер отныне.
Мы жили раньше и умираем сами,
едва найдя терпения причины.
Повсюду камни, нет вокруг воды,
тропинка дальше в горы длилась,
была бы вода, могли б напиться мы,
но мысль на камне остановилась.
Высох пот, ноги вязнут в песке,
встать и лечь негде. Где присесть?
Нет ни капли воды. Скала в скале.
Всё в горе пересохло здесь.
И нет никакой тишины на скалах,
лишь бесплодный гром без дождя,
нет уединения в этих местах,
и мрачные лица с ухмылкой, любя,
смотрят из глинобитных окон
и видят камни, только камни везде.
Где же ручей, колодец, воды звон?
Словно дрозд-отшельник поёт на сосне.
Чок-чок, дроп-дроп, кап-кап.
Нет здесь воды! Вот так!
Кто же тот третий, идущий подле тебя?
Ведь нас только-то ещё, всегда идущего позади.
Тихо ступает в плаще, лицо внутри капюшона,
непонятно, кто это — женщина или мужчина.
Но кто он, шагающий рядом с тобой?
Непонятная тень или тайный герой?
Звучал глухо плач материнский
Из-под небес, роились
какие-то орды, закутав лица,
спотыкаясь о трещины в почве. Молились.
В окружении плоского горизонта
что за город навис над горами?
Стены, башни на глазах у солнца
подвергаются с неба лучами.
Александрия, Иерусалим, Афины, всегда
и Вена, Лондон — это есть призраки города!
Струясь со струн её волос, парили
скрипичный звук и шорох в тишине,
а свет лиловый рассекали крылья
нетопырей, висевших на стене.
Они висели вниз, как младенцы,
и куполами вниз по небу плыли башни,
чьи-то голоса в пустых колодцах
вызывали бой колоколов вчерашних.
В той гибельной долине среди гор,
в заброшенных надгробиях у часовни,
поёт трава в мерцании лунных чар
и двери без окон скрипят в безмолвии.
Тут только ветер прибежище нашёл,
сухие кости не опасны никому.
Вот вспышки молний, ливня шквал пошёл!
Дождь нарушает шумом тишину.
Ганг обмелел, и безвольные листья
из чёрных туч ожидали дождя,
над Гимавантом они сгущались,
замерли джунгли, молчание храня.
И тогда
гром сказал: «Да!»
Datta: «Что же мы отдали?»
Друг мой, кровь сердца! Дрожали и ждали.
Ужасную дерзость соблазна безумного,
воздержанной жизнью не искупить их,
не найти в некрологах разумного
и в скрытых адвокатом комнатах пустых.
Да. Damuata. Я слышал однажды,
как в замке повернулся ключ другой,
мы думаем о ключе, когда каждый
в своей темнице смирился с тюрьмой.
Только в полночь, в эфирный шёпот,
что-то будит поверженного Кориолана.
Да. Damuata. Лодки весёлый ропот
рукам, управляющим классно парусами.
Тихо на море. Сердце может молчать,
радостно и послушно пульсом стучать.
Я сидел у канала, был пост.
Смогу ли привести в порядок всю равнину?
Вот и рухнул в Темзу мост.
«И скрылся там, где скверну жжёт пучина».
«Аквитанский принц у разрушенной башни».
Обрывками я укрепил свои камни.
Снова безумен с нами Иеронима.
О, ласточка! Мир, покой, гармония.
*
ПЯТЬ УПРАЖНЕНИЙ ДЛЯ ПАЛЬЦЕВ
1. Строки персидскому коту
Птицы на деревьях облюбовали приют,
на площади Рассела в сквере поют.
Под тенью деревьев нет утешения
для слабоумных и острых волнений,
и нет спасения от быстрого взгляда
шерстяного кота на променаде.
Нет облегчения, но именно в горе
сердце уймётся, успокоится в соре.
Почему день летом так медленно течёт?
Когда же время в самом деле истечёт?
2. Строки йоркширскому терьеру
Дерево стояло одиноко в поле,
его сухие, кривые стебли
упирались в тучи на чёрном небе,
сила природы истощала вопли.
Крик и визги по небу неслись,
малому щенку ничего не грозило,
небо, как одеяло, охраняло жизнь,
но бурое поле трещало пугливо.
Засохшее дерево торчало на поле,
когда-то и мохнатые щенки
станут прахом в могиле поневоле.
Об этом я и прошу тишины.
Я, маленький пёсик, глаза закрываю,
уткнувшись в передние лапы, зеваю.
3. Строки утке в парке
Солнца луч скользит по воде,
собирается утренний восход.
Заря по склону движется к земле,
нет тритонов, змей у этих вод.
Утка да селезень сонно гребут,
смотрю на утренний рассвет,
выпил вина, ем хлеб, они плывут,
из рук крошу пернатым хлеб.
Пусть пощиплют руку с хлебом,
что дал Господь под нашим небом.
Мы знаем, что потом червяк
пощиплет плоть и наш костяк.
4. Строки Ральфу Ходжсону, эсквайру
Я рад повстречаться, мистер Ходжсон!
Эта встреча для каждого счастье.
Он гуляет с баскервильским псом,
который может разорвать на части.
Его обожают все официантки,
он редкий клиент, им дорог,
одарённый особым талантом,
может скушать целый пирог.
Когда встретите мистера Ральфа,
над его головой девятьсот канареек,
и касатки, и волшебные феи,
словно нимб, порхают и реют.
5. Строки для Кускус-Каравая и Мирзы Мурада Али Бека
С мистером Элиотом я встрече не рад!
На бюрократа похож он и осторожен.
Губы сжаты, хмурые брови, а взгляд
заканчивается словом «возможно».
Я не рад буду видеть мистера Элиота
в меховом пальто и с облезлым котом.
Уверен, не обрадуется с ним встрече кто-то,
и неважно, что скажет при этом он.
*
АРИЭЛЬ
1. Паломничество волхвов
Они вышли в дальний путь
в очень студёную зимнюю пору.
С ног валился даже верблюд,
падая в талый снег, теряя опору.
Иногда вспоминали о летних террасах,
о девках в шелках и с щербетом в руках.
От нас убегали, бранясь во всех красках,
погонщики, требуя виски и девок в чулках.
Костры затухали, всем шатров не хватало,
враждебные взгляды в городах, деревнях,
дороги размыты, цены и грязь доставали
в трудное время для странствий в гостях.
В конце мы всю ночь продвигались
наперекор своим взглядам в усталость,
а на заре к долине спустились,
где из-под снега трава пробивалась.
Журчала река, мельница ночью воздух гоняла,
а старая лошадь паслась на сочном лугу.
В таверну зашли, где лоза винограда свисала,
там в кости играли, опьяневши в дугу.
Ничего не узнав, мы двигались дальше
И, конечно, дошли до места Христа.
Мы прибыли к ночи, ни позже, ни раньше,
проделав весь путь в канун Рождества.
Мы очевидцы и, бесспорно, верили в то,
что рождение и смерть отличны по сути,
и стали свидетелями: это же Рождество!
Было бы мукой идти к нашей смерти.
Мы вскоре вернулись к порогам домов,
в своих владениях не находили покой,
где люди чужие поверили в наших богов.
Я рад был мечтать о смерти иной.
2. Песня для Симеона
Распустились гиацинты вновь. О Боже!
Солнце поднялось над снежным склоном,
а время года будто бы всё то же,
и жизнь моя, как ветер смерти, невесома.
Словно дрожащая пушинка, ожидает,
когда пылинки на свету и память в тайниках
к земле холодным смерчем прижимает
и путь забвения верстает в небесах.
Я исходил за эти годы весь свой град.
Был предан вере и себе пообещал,
что нищим помощь оказать я буду рад.
Почёт и честь я получал и воздавал.
Никто отвергнут не был у моих дверей.
Кто вспомнит дом мой и дом моих детей,
когда придёт бегущим от врагов печальная пора?
Укроет от вражеских мечей тропа зверей и их нора.
Пока не грянул час меча, неволи,
дари мгновение мира и покоя!
Пред тем как мы достигнем одичалость, запустение
и матери постигнут ужасы во времени рождения,
чтобы Дитя и Слово томиться втайне позволяли,
потерянное колено корней еврейских даровали,
не тем, кому уже за восемьдесят лет,
а тем, кто по Твоему же слову даст обет.
Они и пострадают в каждом поколении,
над светом по лестнице святых взойдут
во славу и в великое презрение,
ни муки, ни восторг молитв их не влекут.
Моё же сердце меч пронзит и тоже
твоё пронзит! О, дай же мне покой!
Позволь уйти рабу! Позволь мне, Боже!
Отягощён я смертью тех, кто следует за мной!
Дай мне спокойно уйти на вознесение!
Но прежде увидать хочу Твоё спасение!
3. Душечка
Душа выходит из Господних рук
в просторный мир изменчивых огней.
Душа познает холод и жару вокруг,
перемещаясь среди мебели, дверей,
ступая робко, падая, вставая,
она к игрушкам с поцелуем губ
сигнал тревоги принимает,
укрываясь под защитой взрослых рук.
Доверчива душа и радуется солнцу,
сиянию огней на Рождество у ёлки
и ловит солнца луч через оконце,
не различая явь и кривотолки.
Как труден гнёт взрослеющей души,
страдания, горести в себе, внутри нести
и радоваться картам, дамам, королям,
делам волшебным и нянечки словам.
Так каждый день мучения терпеть,
чтоб совместить дозволено иль нет.
Мечту и явь, запрет и неуёмного желания,
наркотиков дурман и горечи сознания,
её сомнения очень крепко привязали
к «Британники» уставу в читальном зале.
Под гнетом времени становится душа
эгоистичной, нерешительной, убогой
и неспособной сделать в жизни шаг,
за что её пугают даруемые блага.
Не внемлющая зову крови и своей тени,
а также отражению, когда свой мрак грядёт,
она впервые обретёт покой в тиши,
когда предсмертное причастие отвергнет гнёт.
Молитесь за желание власти Гутерера,
за Будена, разорванного взрывом,
и тех, кто выбрался в миллиардеры,
за тех, кто просто шёл своим путём.
Молитесь, когда кого-то насмерть затравили,
в час нашего рождения и сейчас молитесь!
4. Марианна
Что за место, какая страна
и это что за часть мира?
Какие моря омывают эти берега,
утёсы и острова из гранита?
Там, за кормой,
запах сосны и пенье дрозда
за туманной пеленой,
что они воскрешают? Дочь, тебя?
Тот, кто точит собачьи клыки, делает грех.
Кто достиг павлиньей славы, имеет грех.
Тот, кто погряз в удовольствиях, грешен,
и кто впадает в животный экстаз — грешен.
Но все они развеяны ветром,
дыханием леса и пением птиц где-то.
Благодать снизошла в это место.
Чей это лик, всё яснее,
и пульс всё бьётся сильнее.
Дано или предоставлено Богом?
Дальше, чем звёзды, но перед взором.
Там, на деревьях, листья шепчут, смеются,
и чьи-то тени быстро несутся,
словно во сне, когда воды сомкнутся.
Краска потрескалась в жару, бушприт расколот льдом.
Я сделал и забыл, что совершал меж летом и сентябрём.
Оснастка ослабла, и парус прогнил, всё свершено без сознания,
течёт обшивка, и швы конопатить пора, сей облик лик очертания.
Отрекусь от своей жизни, что в прошлом осталась,
ради другой промолчу, чтобы речь оборвалась.
Как новый корабль, речь пробудилась,
когда уста и надежда открылись!
Какие моря,
берега и утёсы,
гранитные острова
и поющие птицы
сквозь облако тумана.
О, дочь моя Марианна!
5. Поклонение рождественскому дереву
Можно по-разному воспринимать Рождество.
Мы пропустим коммерческие — например,
буйное в кабаках, открытых в полночь и до,
или как пренебрежительное от манер.
Вот детское — откровенное восприятие ребёнка,
для которого свеча — это звезда, а золотой ангел
с распущенными крыльями на верхушке ёлки
не ёлочное украшение, а настоящий ангел.
Ребёнок относится к праздничной ёлке с восторгом,
и его восторг распространяется на весь праздник сладко,
это очарование и восхищение блеском ещё долго
от первой ёлки, западает в память рождественским подарком.
Ожидание рождественского гуся или индюшки,
тихий трепет во время их подачи и всё лучшее,
что создаёт благоговение, а весёлые игрушки
оставляют неизгладимую память на всё будущее.
Предстоит жить с этими надоевшими привычками,
усталостью и скукой, и мыслями о скорой кончине,
и осознанием своих жизненных неудач за кавычками,
или в ханжестве притворной веры и её личине,
что может быть вызвано самообманом,
а противление Богу, и равнодушие к детям,
и накопившиеся за жизнь воспоминания
приближают нас к концу своего столетия.
Это может стать последним для души порывом
к великому счастью в Рождестве,
которое может обернуться страхом и срывом,
когда начало напоминает о конце,
а первое пришествие —
о втором пришествии.
*
ГЕРОНТИОН
Слушает мальчика старик Элиот
и дождь ожидает в сухую погоду.
Дальше читаем такой перевод
«Геронтиона» и его породу.
Он не бывал у огненных врат
и кровью чужой не умывался,
не попадал в кромешный ад,
от мух в болоте не отбивался.
Его дом разорил приезжий еврей,
который родом из Антверпена,
забурев, он переехал в Брюссель,
умер в Лондоне, такая вот скверна.
Коза кашляла ночами с холма,
кухарка чай ему подавала,
хлюпая носом, убирала сполна
всё, что под руку ей попадало.
Мозги старика были очищены ветром,
он знамения принимал за чудо мира.
К нему часто с утренним рассветом
Христос являлся в образе тигра.
Древо Иуды, кизил, всё цвело,
майский тёплый день сиял.
Всё доедал синьор Сильверо,
тот, что в Лиможе ночью гулял.
За стеной, среди картин Тициана,
мадам взглядом двигала свечи.
Привидения боялись такого дурмана
и сквозняков в домашние встречи.
Такие познания не терпят прощения?
История знает тайны и вправе
предавать нас в порядке возмещения
и морочить голову, бормоча о славе.
Дальше слава движет тщеславие,
одаряя нас, когда мы бредим,
и даёт нам голодное право,
когда мы ни во что не верим.
Либо памятью обессиленной страсти
сует в руки то, что кажется лишним,
пока, в ужасе не спохватившись,
нас не спасут ни кураж, ни Всевышний.
Пороки проистекают из героизма.
Подвиги происходят из преступлений.
Слёзы падают от гнева трагизма.
Тигр пожирает всех без сомнений.
Цепенел старик в наёмном доме,
обнажил себя без цели интересов,
но по принуждению святой иконы
и не по воле расторопных бесов.
Он остался честным и сердцем своим
не отдалился и не убил красоту.
Ушла страсть его без особых причин,
изменявшая себе и ему одному.
Он потерял зрение, слух, осязание,
они не могли приблизиться к себе
и оттянуть наступление беспамятства,
используя тысячи уловок в беде.
Чтоб оживить орган с убитым нервом,
продлить кипение остылой крови,
приправой острой будоражить тело
и плоть в пустыне зеркал до боли.
Ибо как пауку не плести паутину
или жалу уже никогда не жалить?
Чайка летит против Гольфстрима,
перья в снегу, но берег её призывает.
Старик Элиот загнан тем же ветром
в сонный уголок, к своему умору.
Кто будет жить потом в доме этом?
Мысли в сухом мозгу и в сухую пору.
*
РАПСОДИЯ ВЕТРЕНОЙ НОЧИ
В полночь, при лунном свете,
во власти сложных лунных чар
память стирают магические сети,
а каждый встречный уличный фонарь,
как фатальный барабан, уносит прочь
сломанные судьбы и, куда ни глянь,
сотрясает память в эту лунную ночь,
как безумец мёртвую герань.
Через час фонарь шептал и бормотал:
«Вот женщина в дверях без видимых прикрас,
её подол на драном платье в грязь попал,
дрожат булавки уголков её прекрасных глаз».
Память швыряет на ветер ворох никчёмных вещей,
обглоданную ветвь на берегу, как на мир костей,
а у заводского забора ржавая зажалась пружина,
будто взвиться сможет и в ней есть ещё сила.
Минуло два часа. Фонарь говорит всем нам:
«Гляди, в водостоке кошка доедает старое масло».
Так рука ребёнка прячет игрушку в карман,
в его глазах увидел я, что это лишь машинально.
Зато на улицах в глазах прохожих
увидел желание взглянуть за шторы.
В луже краба увидеть мне довелось,
корявой клешней он схватил мою трость.
Минуло три часа. Фонарь шептал в ночи, жужжа:
«Взгляни, вот луна, она никогда не помнит зла,
моргает её сонный взгляд, утратила память она,
лаская блаженной улыбкой траву и променад.
Лицо луны изъедено оспой, бумажная роза в её руке
пахнет пылью, одеколоном, оставаясь совсем наедине
с ночными запахами, в утомлённом сознании,
образ увядшей герани приносит воспоминание.
Женский дух и запах каштанов на старых бульварах,
табачный дым в коридорах, запах коктейлей в барах.
Фонарь сказал: «Прочти свой номер на двери. Уже четыре.
Память, в мерцании лампы найди свой ключ от квартиры.
Разденься, взберись по лестнице, рухни на кровать не спеша,
на полочке зубная щётка, приготовься жить, усни, дрожа».
Последним будет удар ножа.
*
ПРЕЛЮДИИ
1.
Опустился зимний вечер,
запах стейка в переулках,
в шесть часов момент отмечен,
дней докурены окурки.
Листву вдоль улиц разметал,
сорвал газеты с пустырей,
в дымоходах зимний шквал,
словно залпы батарей.
Лошадь месит грязь и ждёт.
В щелях ставней слышен гром,
вместе дождь и снег идёт.
В окнах свет зажгли кругом.
2.
Просыпается рассвет,
воздух пахнет перегаром,
башмаки оставляют след,
в кофе стенд на тротуаре.
Маскарад настал, в котором
сотни рук меняют ориентир,
открывая ставней шторы
меблированных квартир.
3.
С кровати сбросив одеяло,
лёжа на спине, она дремала,
рой омерзительных видений
в её душе во сне летал,
под потолком мерцали тени,
свет не проникал сквозь ставни.
Мир пришёл в себя внутри,
стал слышен щебет воробьиный,
она села, снимая бигуди,
сжимая пятки жёлтые в ладонях.
4.
Его душа была распята в небесах,
исчезнув за городским кварталом,
а небо, как нога под бой часов,
настойчиво его топтала.
Зажаты в пальцах трубка и табак,
он мрачность дум умеет озирать,
его уверенный и твёрдый шаг
по тёмной совести готов весь мир топтать.
Его волнуют те мечты,
которые живут на грани
и бесконечной доброты,
и бесконечного страданья.
Посмейся, утерев себе уста,
мир отвратителен своей поклажей,
как нищенка на свалке по дрова.
Прелюдии здесь неуместны даже.
*
ПЕПЕЛЬНАЯ СРЕДА
1.
Я вовсе не надеюсь вернуться опять.
Чужих знаний не желаю большого обилия,
волю, власть не вернуть, и не надо роптать,
нет уже сил, чтобы тратить на это усилия.
Я не уповаю увидеть и больше познать,
как сияет неверной славой минута,
не испить источник, которого не отыскать,
как быстротечную власть абсолюта.
Я знаю, что место и время лишь миг,
а вещь остаётся вещью во всем и всегда.
Посему отвергаю глас и священный лик
и радуюсь, что могу созидать для себя.
Я молюсь, чтобы Бог проявил свою милость,
и молю о забвении не судить нас так строго.
Всё, над чем мудрость и душа моя билась,
совершенное, пусть хранится ещё очень долго.
Ибо крылья мои не нужны уже для полёта,
они воздух лишь бьют, который как дряхлая воля.
Научи нас вниманию и безразличию к высотам.
Молись за нас грешных до смерти и дай нам покоя!
2.
О, жена моя, заступница вечная!
Три леопарда лежат в тени,
сгрызли мозг мой, сердце и печень.
Дано ли выжить костям моим?
В иссохших костях уже отлежалась,
потому что прекрасна жена,
она добродетель и чувствует жалость,
чтит она Деву в душе сполна.
Мы сияем и светимся, а я, разъярённый,
посвящаю забвению мои труды и любовь
потомкам пустыни, в песках рождённым,
лишь так возвращаются к жизни вновь.
Струны души и глаз несъедобные части,
что леопарды отвергли, костей белизна
искупает забвение, нет больше жизни,
я веру обрёл и благодати сполна.
И сказал Господь, увидев меня:
«Только ветер внемлет тебя».
И кости запели, защебетали,
словно кузнечики, застрекотали.
Жена безмолвная,
на части разделённая,
в покое, терзании
изнеможённая.
Роза памяти
души не чает,
тревогой утешает,
ставшая Садом.
В нём только конец
пределам томления,
любви венец,
взаимность спасения
на неизвестном пути,
конца бесконечного,
завершение всего,
ожидание вечного.
Речь без слов
и Слово без речи.
Слава Матери, сотворившей Сад,
где не будет любви, только рай и ад!
Расчленённые кости под можжевельником пели
о том, что мало добра и покоя они натворили,
лёжа в тени с благословения песков.
Вот вам земля — на веки веков!
Разделите по жребию и разделите единство!
Не бессмысленно! Вот земля вам в наследство!
3.
За первым изгибом и первой ступенью,
в зловонной пучине, в клубах испарений
мой призрак и дьявол боролись, как тени,
в своей личине, в отчаянии, в смятении.
За вторым изгибом и второй ступенью
мрак поглотил ничтожные тени,
и тьма накрыла всю площадь, страсть,
как рот закрылся или акулы пасть.
За первым изгибом на третьей ступени,
за окном широкоплечий, как фиговый плод,
весну очаровывал звуками флейты,
боярышник расцветал и сиял небосвод.
Стихала сила, она превыше надежды или смятения,
вился волос под звук флейты, вёл к третьей ступени.
Я недостоин, недостоин, Боже!
Хоть слово хотя бы вымолви всё же!
4.
Она брела в одежде любимого цвета Марии.
Болтала о делах мирских, о вечной скорби,
общаясь в толпе с одними и другими,
дарила силу родников и оживляла струи.
Время годы, чередуя, проносит,
звучание флейт и скрипок просит
и унося в пространство временное,
меж сном и пробуждением внеземное.
Она облачена в сияние света,
с новой рифмой приходят года,
стихи, рождённые поэтом,
больное время, спасение череда.
А мимо в жемчугах единороги
влачат златые траурные дроги.
Безмолвная сестра под вуалью бело-голубой
знамение творит, склонившись головой.
Запела птица, и забил родник,
спаси и сохрани время и мечту,
то знак немого взгляда миг
после изгнания слова в пустоту.
5.
Пусть слово иссякло или исчезло,
не услышали слово, не изрекли,
но есть безгласное Слово вне слова,
слово для мира, как свет для тьмы.
Народ мой, что я сделал плохого?
Наперекор беззвучной мольбы
вращается на оси безмолвное Слово,
где оно, отзовись. Просто нет тишины!
Нет её на морях, островах и в пустыне,
для бредущих при свете и в темноте.
Благодать не придёт для тех, кто отныне
Голос отверг и погряз в суете.
Разве станет молиться сестра под вуалью
во имя бредущих во тьме, кто против тебя.
Кто рвётся на части меж родом и властью
и годами ожидает великого дня.
Молись за тех, кто избрал и восстал!
Не молись за не желающих смириться,
кто отрицает мир и живёт среди скал
и в пустыне сада не даст вам напиться.
6.
Я не надеюсь уже возвратиться назад
и с трудом в полутьме хожу от бессилия,
между знакомых видений маржи и утрат
летят паруса и распрямляются крылья.
Погибшее сердце забывает о горе,
а немощный дух устремляется в бой,
рвётся к сирени и в шуме прибоя
помнит про лютик и запах морской.
Плач перепёлки и полет кулика,
соль земли на губах засыхает
и добавляет привкус морского песка,
а слепота теней у ворот различает.
На том месте, где сошлись все видения,
не позволь нам дразнить себя ложью
в час движения от смерти к рождению,
научи нас вниманию и безразличию.
Пресвятая Сестра, благословения Мать,
дух воды речной и морской прибой,
не дозволь мне это всё потерять.
Да будет мой стон услышан Тобой!
*
ПОЛЫЕ ЛЮДИ
1.
Мы полые люди, как манекены,
труха в голове, бормочем бессменно,
тихо и сухо,
без чувства и сути,
как ветер шуршит по траве
или крысы в подвальной норе.
Нечто без формы, без тени и цвета,
мышца без сил, светило без света.
Вдаль смотрящие души,
видно, что не заблудшие,
в царство истиной смерти,
не в злобе тоски и мести.
Бурные души населяют полых людей,
как болваны, без всяких идей.
2.
В призрачном царстве смерти
солнечный свет не светит.
Не увидеть глаза, сокрыт там взгляд,
на обломках колонн светом солнца распят.
При поющем ветре ветви стонут,
их всхлипы вдали все тонут,
быстрее, чем гаснущая звезда,
там не слышны людей голоса.
Избавь меня от свидания
в шуточном одеянии,
в призрачном царстве смертей
прозябать до скончания дней,
в перьях вороньих, в крысиных мехах
пугалом стану всем пернатым на страх.
Только избавь от последней встречи
в сумрачном царстве теней и увечий.
3.
Бесплодная там земля,
из кактусов вокруг поля,
всюду мертвецы, воздевая руки,
молятся в своей бесполой муке
каменным идолам, сомкнувшим ряд,
молитву изваяниям камня творят.
Неужто утром проснусь один,
нежностью царства смерти любим,
губами, данными для поцелуя нам,
бормочущим молитву битым камням?
4.
В том царстве незрячий взор,
хранит звёзд угасший простор.
В полую пропасть влачимся вместе,
на другой берег царства смерти,
к месту своей последней встречи,
ждём переправы, лишившись речи.
Незрячие, когда-то вещие очи
уже не вернутся к звёздной ночи.
Ждут нас розы в царстве смертей,
символ надежды полых людей.
5
Здесь мы водим свой хоровод
вокруг шипов, колючий плод.
Между зачатием и рождением.
Между замыслом и воплощением,
между сущностью и проявлением.
Жизнь длинна, в судорогах и влечении,
желание любви и соитие
делают суть жизни и бытие.
Тень разделяет твоё царство,
уйдём в бесполое пространство!
Так кончится мир и всё живое!
Только не взрывом, а диким воем!
*
ОБРАЗ ДАМЫ
«Ты — прелюбодей, согрешил, пусть за границей,
хотя уже нет в живых, наверно, той блудницы».
(Мальтийский еврей — Марлоу)
1.
Сквозь сумрак декабрьской ночи
ты ждала меня, чтобы отдаться,
на потолке плясала тень свечи,
мы с ней хотели повстречаться.
В фамильном склепе у Джульетты,
без недомолвок, заготовленных речей
и не под звуки одинокой флейты,
а под стуки клавиш и кончиков ногтей.
Шопен — известный польский пианист,
его уместней заклинать в интиме,
при исполнении «Прелюдий» он чист,
и, кажется, душа воскреснет на помине,
среди друзей, которые едва ли
«Прелюдий» хрупких надорвут цветок,
очнётся разговор в концертном зале,
на ноте, когда со скрипками звучит рожок.
Вам не понять, что для меня дружить,
как удивительно, что в жизни столь нелепой
мы обретаем во всей грязи и во лжи.
(Я не люблю её, вы это знали, вы не слепы?)
На качествах, в которых живёт дружба,
вдруг вы найдёте друга, у кого есть дар
по части истинно душевных недр не чуждых,
без этих связей жизнь такой cauchemar!
Звучала ариетта и скрипичный гам,
бессмысленно корнет хрипел,
в мозгу стучал глухой тамтам,
не слышно было фальши беспредел.
Глотнём воздух и табачный дым,
свои часы по городским проверим,
обсудим новости да поговорим,
немного посидим за кружкой эля.
2.
Вот, например, сирень в разгар цветения,
дама сжимает ветку в букете из сирени
и говорит: «Вы знаете, право, мой друг,
что жизнь ускользает из наших рук,
вы тот, кто держит её в руках».
Она веточку вертит, чувствуя страх,
что молодость жестока, бессердечна,
улыбкой подтверждая, что это конечно,
и смеётся над тем, чего не замечает,
не отрываясь от горячей чашечки чая.
«И всё же в тех апрельских закатах
напоминающие мне про это как-то
ту погребённую жизнь и Париж весной,
когда я чувствовал несносный покой
и был уверен, что мир прекрасен,
опять по нраву и мне не опасен».
Тот голос в августе звучал невпопад,
как фальшивая скрипка, только в такт:
«Ах, вы поймёте меня, друг мой любезный,
и без сомнений протянете руку над бездной.
Неуязвимы вы, у вас нет ахиллесовой пяты,
но вы доберётесь до своей высоты
и скажете, что остальные не сумели
дойти до конца, до заведомой цели.
Но что, мой друг, я смогу вам вернуть
от той, кто уже завершает свой путь?
Чего я смогу взамен вам отдать?
Лишь дружбу и пыл свой, души благодать!
Останусь хозяйкой я чаепития,
держу шляпу и тороплю события,
мне не искупить вины своей,
я по утрам хожу обычно в сквер.
Пора, пора, конечно, нам проститься.
Мне недосуг читать газет страницы.
Там прочитаешь, например:
«Убили грека в польском кабаре.
Английская графиня — на подмостках.
Ещё один грабитель банка пойман».
Я, как всегда, спокоен и на высоте,
меня непросто удивить извне,
вот разве если вдруг фортепьяно
фальшь повторяет или запах пряный
гиацинтов мечту других напоминает.
Нет в мыслях правды, есть плод самообмана?
3.
Спускалась октябрьская ночь, обычно,
я по лестнице поднялся по ступенькам
и рукоятку двери повернул привычно,
кажется, вполз туда на четвереньках.
«Так, значит, вы собрались за границу?
Когда вернётесь? Пустой вопрос, игрушки!
Вы многому смогли бы там учиться».
Моя улыбка рухнула на безделушки.
«Хотелось бы, чтоб вы мне написали».
Я вспыхиваю, правда, лишь на миг,
не понимаю, почему друзьями мы не стали.
Выходит, точно я её постиг.
Такое чувство, словно улыбнулся вдруг
и в зеркале увидел выражение лица,
Исчезла выдержка, и так темно вокруг,
все наши начинания не ведают конца.
Все близкие нам вторили друзья,
что между нами могут возникнуть чувства.
Нет, я не пойму, и этого понять нельзя,
распутство это или то безумство.
«Вы всё же напишите мне из-за границы,
а я останусь здесь, совсем невинной,
быть может, дружбы уцелеет хоть крупица,
я чаем буду угощать друзей в гостиной.
Мне надо изменить свою личину
и обрести лицо, плясать, плясать.
Вопить, как обезьяна, скорчив мину,
и табаком, и воздухом дышать».
А вдруг однажды на закате
она умрёт в седой иль жёлтый вечер,
а я с пером в руке почувствую утрату,
замру и с дымом стану не замечен,
не разобравшись в чувствах, не предав сознанию,
я погружусь в свои тревожные сомненья,
наверно, лучше будет ей за той, последней гранью!
Пусть торжествует музыка в умершие мгновенья!
Там музыка смолкает виновато!
И если уж о ней наговорились мы вполне,
не зная, поздно, мудро, глуповато,
наверно, стыдно будет улыбнуться мне?
***********************************************
ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ
НАСЛЕДИЕ
Vermachtnis
Ничто не исчезнет бесследно,
всё имеет своё продолжение.
Счастье проходит мгновенно,
а бытие сохраняет значение
и движется по всей Вселенной,
сохраняя живое наследие.
Правду нашли давно
и получили её благородно
из старых истин о том,
что на орбите Земля ежегодно
совершает свой оборот
вокруг Солнца, а не наоборот.
Несомненно, сейчас вы внутри
того центра, где можно найти,
без сомнений, ту благородность,
которая всегда по вашему пути,
как независимая чья-то совесть,
готова за вами всё время идти.
Чувства, если вы их уже испытали
не в том виде, как этого хотели бы,
когда ваш ум получил все детали,
видимые свежим взглядом из тьмы,
тогда и приходится быть послушным,
а внешний дар принимать насущным.
Наслаждайтесь благословением,
причина существует всегда,
сначала жизнь течёт счастливая,
разочарования приходят иногда.
Будущее потребует от вас активности,
чтобы оставаться в моменте вечности.
Вот наконец воздастся и вам,
проникнись этим чувством,
плодотворность — как истина,
ты воплощаешь её в искусство.
Всё получится, несомненно, в твой век,
хотя ты в толпе небольшой человек!
С давних времён становились заветом,
согласно своим пожеланиям,
созданные философом или поэтом
благостные достижения и их издания.
Вот они и трогают благородство души,
желаемой профессии творить стихи.
ВОСТОЧНЫЙ ПРИТОН
Nicht mehr auf Seidenblatt
Не на шёлковой простыне
я эти рифмы слагаю,
их не трогайте по причине,
что популярность их золотая.
Пыль движется в пространстве,
и ей совсем не нужен ветер,
влечение, любовь и сила власти
всегда находятся в центре.
Странники туда приходят.
Это место для похоти, измены,
иногда любовники заходят,
ведут их неугомонные члены.
«Вот до тебя любовник заходил.
Фархад! Неутомимый Джамил!
Ещё нежный Маджид!
Сотни одиноких мужчин,
счастливые и несчастные,
но любят так сладко».
Зулейка, вы же в порядке
на вашей мягкой кроватке.
Вам не бросить своего увлечения,
продолжайте стонать с изумлением
и называйте всех «мой Хатем»!
Повторяйте: хочу! О, Хатем!
США
Den Vereinigten Staaten
США лучше место в этот момент,
чем наш постаревший континент.
Их возраст ещё не разрушил замки,
поэтому там не встретишь базальта.
Все американские жители
оживлённо творят развитие.
Это всем хорошо известно,
и спорить об этом бесполезно.
Используйте своё счастье,
если там ваши дети родятся,
то получат лучший навык и умение,
но нет там рыцарей, одни привидения.
РОЗЫ
Als allerschonste
Они признаны эталоном красоты!
Достойно их общее признание,
дорогие, королевские цветы,
символ душевных очарований.
Розы не просто реальность любви,
свободно от плоти воскресают,
нет доказательств об этом у земли,
про это лишь поэты воспевают.
ЛУННЫЕ СУМЕРКИ
Dammerung senkte sich von oben
На землю сумерки спустились,
был первым виден шар луны,
на небе звёзды появлялись
на фоне первой, яркой звезды.
Всё изменяется определённо,
туман только вверх поднимается,
а чёрный мрак непринуждённо
в тихой глади озера отражается.
Где-то на востоке приливы
незаметны в лунном движении,
и очень тонкие ветви ивы
играют с надвигающейся тенью.
Отлив же, как шутка взгляда,
под мерцанием лунного шара.
Глаза поглощают прохладу,
ослабляя сердцебиение удара.
МАНДАРИНЫ
Sag was kunnt uns Mandarinen
Скажите, могут ли мандарины
оставаться сочными всегда,
даже если будем мы на льдине,
где царствует вокруг вода?
Могут ли они созревать,
когда наступает весна?
Или нам придётся писать,
что в них несвежая кожура?
КУКУШНИК
Der Kuckuck wie die Nachtigall
Кукушка так же, как и соловей,
занята весной, слагает трель,
но летом иссякают её силы,
она из репейника и крапивы
переносит насиженные яйца
к птицам, что на дереве гнездятся.
Так изящный обман происходит,
от её взгляда с ума птицы сходят.
Кукушник украшает крыши,
их выступ каркаса ещё выше
и поднимает к небу потолок
направлением строго на восток.
ПРОРОЧЕСТВО
Aus den Gruben hier im Graben
Из вырытой могилы
доносилось пение пророка.
Праздно ангелы парили,
исполняя мечту рока?
Лев и львица всегда вместе,
они рядом и не терпят чужих.
Нежная религиозная песня
звучала только для них.
Ангелы парили вверх и вниз,
освежая скорбные чувства.
Пение зазывало на небо жизнь!
Если там дети, это безумство!
Нежная религиозная песня
отключила преднамеренное зло.
Ангел парил на том же месте,
это означало, что всё произошло.
На земле царствует Господь,
его не видно, он там, за горизонтом.
Львы любят ягнёнка плоть,
а колодец наполняется экспромтом.
Обнажённый меч в крови!
Вера, надежда выживают в битве!
Чудотворная порция любви
проявляется только в молитве!
СТИХИ НА СТЕКЛЕ
Gedichte sind gemalte Fensterscheiben
Стихи написал на оконном стекле,
можно увидеть в храме у входа,
там, где мрачно, почти в темноте,
рядом с филистимлянским богом:
«Мысли раздражённо передаются
и капризными всю жизнь остаются.
Только в приход святая часовня
встречает яркими цветами дня.
Украшения сверкают в свете.
Всё от Бога, вошедшие дети
принимают благородный вид,
чтобы взгляды свои изменить!»
В СКЛЕПЕ ШИЛЛЕРА
Bei Betrachtung von Schillers Schodel
Я в склепе наблюдал наедине
покой останков известного рода.
В старости думаешь о седине,
ожидая участь своего исхода.
Поражённые смертью кости
накрест аккуратно лежали
в амуниции, что до смерти,
но их уже не вспоминали.
Меня зашатало от возбуждения,
когда я зашёл в этот склеп,
споткнулся от внезапного падения,
я быстро вернулся на свет.
Мало кто любит засохшие останки,
но они реальность того поколения.
Я написал об этом, будучи кратким,
как адепт, признавший исцеление.
Когда порой я в склеп заходил,
то в пространстве ветхих костей
я сущность их в себе находил,
получая тёплые чувства страстей.
Я чувствовал источник беды,
засевший в таинственной форме,
Богом хранимые следы
манили в мифическое море.
На воздухе я почувствовал свободу,
человек Всевышнего не превосходит,
солнечный свет определяет погоду.
Только сам Бог мог создать природу!
Прах не может стремиться духом стать?
Дух лишь в склепе можно удержать?
УТРО АВГУСТА 1826 ГОДА
Am acht und zwanzigsten August 1826
Мужчина все дни загружен заботой,
он постоянно находится в работе,
если вдруг он становится свободным,
то ходит грустным и очень одиноким.
Потом вновь уходит в суть естества
для удовлетворения своего мастерства.
Когда с другом окажетесь вместе
и будете совершенно свободны,
то и радость свою разделите,
значит, станете сокровенны.
Вот и работа пойдёт с наслаждением,
с утроенной силой и убеждением.
Бесспорно, находясь на каком-то пределе,
останетесь друзьями в совместном деле!
С хорошим настроением, обоюдным взглядом,
неустрашимо будете творить иначе,
сохраняя всегда доброжелательность рядом,
проверяя её на удачу.
ПРИМЕТА
An Ulrike von Levetzow
Студент Гарварда похож на чудака.
Оглянет утром всю округу,
и если туман стремится в облака,
то он ожидает бурю в испуге.
Если облака горы обнимают
и не видны альпийские вершины,
над ними мимолётно пролетают
перистые, воздушные массивы.
Ниже спускается черней нельзя
слой облаков грозового дождя.
Вдруг если в сумеречной тишине
появится родное лицо в темноте
да начнёт приветствовать вас.
Знай, не миновать дождя в этот час!
ПОД РОЖДЕСТВО
Weihnachten
Деревья сверкают яркими огнями,
сладости, подарки повсюду с нами.
Люди передвигаются по улицам с блеском,
возбуждённые рождественским всплеском.
В такой праздник свято близких любить
и с обожанием дорогие подарки дарить.
Хочется с восторгом повсюду смотреть
на бесконечную Рождества круговерть.
О Боже, озари своим пламенем лица,
и пусть наконец же это свершится,
на вечере с любимой нас благослови,
чтоб были счастливы вместе в любви.
Пусть праздник принесёт достаток
и в каждой душе оставит задаток
в виде возросшего духовного взгляда.
Восторг Рождества — как души отрада!
ВСЁ ЕДИНО
Eins und alles
На просторах всей безграничности
незаметны отдельные личности,
им в усталости суждено растворяться.
От диких желаний они растлевают
и раздражённо нас призывают
от удовольствий своих отказаться.
Душа Всевышнего всех оберегает,
мы верим в неё, это нам помогает
быть умными и профессиональными.
Мы сможем добрые дела воплощать,
что есть хранить и ещё создавать,
созидая виртуозно универсальными.
Все преобразования извращаются
так, что не видно, как изменяется
действующая в жизни благодать.
То, чего ещё не было, может случиться.
Земле и солнцу не суждено измениться,
но они никогда не должны отдыхать.
Дождь идёт самостоятельно,
затем прекращается обязательно,
на первый взгляд замирают моменты.
Движение продолжается всегда и везде,
так как всё подчиняется только звезде.
Значит, продолжаются эксперименты.
ВРЕМЯ ТЕЧЁТ
Wenn du am breiten Flusse wohnst
Если на большой реке вы живете,
то иногда и она промерзает до дна,
а когда на лугах потопа вы ждёте,
наступает пир над заторами льда.
Корабли на мели в морозные дни,
рыбаки в холод колдуют в лунках,
лёд вмерзает в дно и даже в камни,
а мальчишки резвятся на горках.
Нам всегда нужно главное видеть,
что необходимо достигнуть самому,
и не стоит спешить всё предвидеть.
Время течёт лишь в одну сторону.
НА СВОЁМ МЕСТЕ
Parabase
Был много лет назад порыв
души моей и страсти,
исследовать, познать язык
в его природной сласти.
Я вдруг себя нашёл в себе,
не мало и не много,
мысленно живу в строке,
она моя дорога.
Всегда держусь по сути слов,
то приближаюсь, то удаляюсь,
так в творчестве своих стихов
я к удивлению воплощаюсь.
В ПОЛНОЧЬ
Um Mitternacht
Люблю в полночь ходить неторопливо.
Помню, в детстве по кладбищу гулял,
звёзды мигали и светились красиво,
вели меня к Пастеру, где я отдыхал.
Жизнь моя была бы вовсе иная,
если бы я любовь свою сохранил,
но помню лишь северное сияние
и странное чувство от могил.
До самой зари луна отражалась,
и я наблюдал, как сияла ночь.
Мысли легко и быстро рождались,
любовь исчезла из памяти прочь.
ВЕСНА ШАФРАНА
Fruhling uber Jahr
Заправлены луга
весенним покрывалом,
словно хлопья снега,
белеют колокола шафрана.
Он вновь расцветает
и, как массивное пламя,
изумрудом сверкает,
словно кровь на ране.
Его пышный первоцвет
очень запахом крут,
а обманчивый фиолет
скрывает чей-то труд.
Что хочет новизна?
Откуда стимул следует?
Виновата весна,
она идёт и действует.
А что цветущий сад?
В нём бурное цветение,
и радуется взгляд
в прекрасном настроении.
Всё светится в глазах,
весна проходит песней,
и рифмы на словах
взлетают в поднебесье.
Сердца живых цветов
всегда раскрыты утром,
и радуют любовь
всем видом и уютом.
А когда розы и лилии
лето приносит,
шафран ждёт любви,
весну вернуться просит.
АДЕПТУ
Erinnerung
Вы продолжаете по всему миру скитаться?
Смотрите, там дома, так прекрасно!
В хорошем смысле вам надо тут остаться,
тут вы всегда найдёте своё счастье!
ПРЕЛЮДИЯ
Prooemion
Для всех, кто сам стихи творит,
проявляя о профессии заботу,
имя порождает веру в вердикт,
в доверие, в любовь и работу.
Имя очень часто называют,
а сущность неизвестной остаётся,
глаза своих ушей не замечают,
известность не сразу признаётся.
Ваш ум, и страсть, и мыслей взлёт,
изображение достаточно известно,
и тянет к вам, присутствие влечёт
и украшает вами это место.
Вам недосуг так время рассчитать,
чтоб каждый шаг в бессмертие ступать.
ПЕРЕСКАЗ
Lesebuch
Странной книгой из всех книг
является книга о вечной любви.
Я внимательно весь текст постиг,
удовольствия так и не получив.
Во всех разделах книги
только поток страданий.
В каждой главе интриги,
горя объём фрагментарный.
В книге разъясняют и объясняют
бесконечно, без меры всю суть.
В конце концов заставляют
найти нас единственный путь,
который ведёт к тому же и вновь,
как влюблённым постигнуть любовь.
ЖЕЛАННОЕ ИСПЫТАНИЕ
Lust und Qual
Мальчик в море рыбу ловил,
сидя на камне с сетью,
на леску приманку он насадил,
напевая шутливую песню.
Внезапно вниз потянул поплавок,
его тащила подводная шалость,
песню оборвал злорадный рывок,
и рыбка уже на крючке болталась.
Увы, она на берег скользнула,
в расщелину от подошвы следа,
лишь хвостом успеть вильнула,
как её подхватила вода.
Не высказать словами изнанку,
какой пацан оказался умелец,
он насадил её как приманку,
то был пойманный им младенец.
Богу известно, как пастушок,
смог поймать ещё раз эту рыбку.
Наверно, стихия преподала урок,
как необходимо забрасывать леску.
Когда рыбаки начинают сеть доставать,
там кишат разные рыбы рядами,
всегда хочется очень большую поймать
не удилищем, а своими руками.
ЭХО
Nachklang
Печальный голос поэта-оратора
разносился отрывистым эхом.
Ирония на своего императора
на закате звучала утехой.
Редкие облака поглотила
небесная голубизна,
щека его побледнела,
по ней скользила слеза.
Не покинула его печаль,
осела на лунном лице,
и, как фосфор, сияла свеча,
словно яркое солнце!
КАК-ТО РАЗ
In einer Stadt einmal
В одном городе как-то раз
внутри особняка,
в большом зале, в ночной час,
когда исчезла еда,
хорошенькая дамочка,
похожая на мышку,
перебрав шампанского,
раскрутила интрижку.
Она выпила больше, чем лишку,
и висела на моей шее похотливо,
не прогнать было такую малышку,
она в экстазе была смазливой.
Я держал её плотно и крепко,
мы целовались на брудершафт,
вдруг она обернулась резко
и, как мышь, исчезла под шкаф.
На востоке или юге, на поверхности всей Земли
Бог дарит нам жизнь исключительно для любви!
В ПОЛНОЛУНИЕ
Vollmondnacht
Любимая, что означает твой шёпот?
Он заставляет по губам читать.
Ты постоянно бормочешь что-то,
потягивая вино и продолжая зевать.
Думаешь, рот занят настолько,
что нам не сблизить губы опять?
«Я хочу целоваться! Горько!»
Смотри, в сомнительной темноте
все цветущие ветки сверкают,
даже звезда стремится к звезде,
изумрудами в чаще играет.
А ты всё дальше, и только
это больше меня забавляет.
«Я хочу целоваться! Горько!»
Твой любимый хочет оказаться
в таком состоянии, как ты сейчас,
в ощущении полного счастья,
когда луна приветствует глаз.
В этот момент буду святых восхвалять.
«Я вечно хочу тебя целовать, обнимать!»
ГОЛУБКА
Suleika
Что означает суть перемещения?
Восточная мудрость гласит:
«Сомнение есть основа движения», —
рану сердца может заживить.
Голубь так мило в небе порхает,
парит в облаках искомых,
виноградные листья охраняет
от разных плохих насекомых.
Под солнечным лучом палящим
он горячие гроздья охлаждает,
лозу целует в воздухе горячем
и над виноградником порхает.
Он заносит с воркованием
тысячи приветов от знакомых,
я каждый вечер ожидаю
послания от друзей искомых.
Уйдём от людей подальше,
скучая по верным друзьям,
туда, где ожидает счастье,
там, где понравится вам.
Только тут почувствуем свой лик,
где только шумом будет желание
произнести свой собственный крик,
если вдруг не перехватит дыхание.
ГИНКГО БИЛОБА
Gingo Biloba
Листья этого дерева — реликт Востока,
оно давно в моем саду растёт.
В нем тайный смысл исцеления порока,
зная свойства, что оно несёт.
Дерево как долгожитель обитает.
Это единственный на планете род,
оно двудомное, и тот, кто знает,
расцветает лишь на тридцатый год.
Чтобы закончить это следствие,
я оказался прав однажды,
попробовав его воздействие
вовсе не один раз и не дважды.
ОТКРОВЕНИЕ
Suleika
Очень признателен тебе за любовь,
эту возможность я не предвидел,
будучи признанным среди воров,
такой грабёж меня очень удивил.
И зачем тебе себя доверить?
Дай мне с собой определиться.
Я должен этому поверить.
Да, я краду и не могу измениться.
То, что ты хочешь подарить,
прибыль даёт, очень приятно.
Удача пришла богатыми быть,
я всё верну тебе обратно.
Я не шучу! И всё не разрушаю!
Ну, не дано нам любить богатых?
Держу тебя я на руках и знаю,
что я счастлив в грехах проклятых.
ПОНЯТИЕ
Hatem
Ворами не становятся по случаю,
и это знает каждый знатный вор,
эта страсть их вечно мучает,
вонзившись в сердце, как приговор.
Когда проходишь рядом с ним,
твоя жизнь для него проценты,
она будет обездолена им,
он заберёт все твои дивиденды.
В нём нет сострадания и страха,
а есть лишь взор злодея, паука,
восхищается в его ловких руках
моя разведённая судьба.
ЭТО ХОРОШО
Es ist gut
В потерянном раю при свете луны
первым из нас оказался Адам.
Он к Богу взлетел через сны,
его прах спал, а душа уже там.
Сам остался в земле, и потому
Бог его мысль отделил от тела.
Спросит современник: почему?
Он не желает это больше делать?
Идёт об этом вечный спор,
но взор оттуда не проявляет интерес.
Как это мы смогли до этих пор
жить тут, где думают о нас с небес?
Он призывал когда-то нас
преодолеть греховные барьеры,
мы так стремимся к этому сейчас,
а мысли о Всевышнем — наша вера!
НАМЁК
Wink
Вы правы все меня за то бранить,
что я могу слова так применить,
и это происходит произвольно,
слова с иронией звучат прикольно.
Сначала глянь в прекрасных пару глаз —
и только в них увидишь смысл фраз,
если девушка своё лицо скрывает,
она, о чём ты говоришь, не понимает.
Самое прекрасное, что у девушки есть,
это глаза, мигающие в вашу честь.
БЕЗГРАНИЧНО
Unbegrenzt
Что нужно, чтобы стать знаменитым?
Талант не начнёшь, он есть звезда.
Творчество должно быть в зените,
в начале, в конце — короче, всегда.
В середине пути всё очевидно,
в конце будет то, что было в начале.
Радость на всём пути неустанно
имеешь, а наслаждение — в финале.
Да, губы поцелуй всегда желают,
выпивка напрягает желудок и кровь,
грудное пение настроение поднимает,
а доброе сердце изливает любовь.
Будем жить, любить и за это пить!
Пусть песня звучит, как мой огонёк.
Это гордость моя и жизни тупик,
Я стал уже старше, но ещё новичок.
КУДРЯВЫЙ
Versunken
Голова от такой шевелюры кругом идёт,
кудрявые волоса просто невозможно
постоянно расчёсывать назад и вперёд
и чувствовать при этом себя комфортно.
Всё время глаза кудри застилают,
от этого ничего, конечно, не болит,
но расчёска постоянно застревает,
распрямляя кудри, что меня злит.
Ухо терпит неудачные движения,
там хрящ и кожа вдвойне,
такая шутка любовная, нежная,
будто трава растёт в голове.
Да, эти кудри просто необходимо
расчёсывать вверх и вниз, теребя,
поддерживая свою причёску незримо,
и так каждый раз начинать с нуля.
ТАВЕРНА
Schenke
Сегодня он много выпивал
и долго оставался молодцом,
забывая закусывать, смаковал
и уткнулся в тарелку лицом.
Визит его стал завершением дня.
Его возжелали, как гостя знатного,
и сопроводили, как моего лебедя,
на волне хвастовства о богатстве.
Но красивому лебедю известно,
что это сведёт его в могилу,
пропускаю текст повсеместно,
он указывает на его кончину.
НОЧНЫЕ МЫСЛИ
Nachtgedanken
Жаль, что я неудачник в любви,
она красиво и славно светилась,
как ночью корабельные огоньки,
Богом забытая, молча молилась.
Не любил — не знаешь, как любить!
Время протекает неудержимо,
буду бесконечно строфы творить,
чтобы любовь не промчалась мимо.
Об этом нельзя и в полночь забыть.
Останусь среди близких любимым.
ТОСКА
Nur wer die Sehnsucht kennt
Только тот, кто тосковал,
знает, как я страдаю!
Кто одиночество испытал,
тот радости не замечает.
Я смотрю на небо и
неустанно молюсь,
услышь меня, полюби,
я далеко нахожусь.
Я от головной боли устал,
чувствую, внутри догораю.
Только тот, кто тосковал,
знает, как я страдаю!
ВЫМИРАЮЩИЕ
Was Volker sterbend hinterlassen
Народы на грани вымирания
под внешним воздействием.
Их захватывают, они исчезают,
не избежать им это шествие.
Если кто-то обращается к ним,
не находит в пустоте их отклик.
Они геморрой, как тень в тени,
как мрачная ночь, это их облик.
ИСКУССТВО ОБЩЕНИЯ
Keinen Reimer wird man finden
Любые рифмы к слову
немногие могут подбирать,
лучше брать за основу
мой ритм, читать и рифмовать.
Я не могу обвинять никого,
большинство не могут творить,
а уходят в себя для того,
чтоб со стихами жить и любить.
Я понимаю до возможного предела,
в некоторых случаях порой нельзя,
где вы знаете, но не можете сделать,
а для других это мышиная возня.
Желание повернуть и ненавидеть,
словно энергичная новая метла,
это надо чувствовать, предвидеть,
как бы она вокруг себя ни мела.
Там, где отдельные народы
презирают и не могут примириться,
они не исповедуют те взгляды,
как к дружбе решительно стремиться,
а грубое собственное чувство
заставляет людей ругаться,
искажая во многом искусство,
на что другие могут опираться.
УРОКИ ПРОШЛОГО
Im Gegenwortigen Vergangnes
Розы и лилии на ранней росе
в саду у соседа расцвели,
посеянные когда-то на скале,
там, где нет вовсе земли.
Чем выше в гору, лес исчезает,
а замок стоит на самой вершине,
под голым небом изнывает,
пока не спустишься вниз, к равнине.
Там снова слышен аромат долины,
мы от любви своей страдаем
и, как струна моей Псалтыри,
с утра друг друга донимаем.
Если в лесу охотники курили,
то пепел жизнь обезглавит,
пожар истребит земное обилие,
земля, как женская грудь, страдает.
Вновь рассада в лесу прорастает,
мы воодушевляемся этим фактом,
природа пользу нам доставляет,
листья есть наслаждения фактор.
Никто не сможет нас угомонить,
и в одиночку нас не преодолеть,
люди должны природу хранить
и наслаждаться этим впредь.
Вот с этой песней и её повтором
думать надо о завтрашнем дне,
помнить о том, что было в прошлом,
ценить, наслаждаясь жизнью вполне.
ЯВЛЕНИЕ
Phanomen
Если дождь идёт тропический
и небо закрыто облаками,
то радуга сверкает магически,
разделены её цвета штрихами.
Всё вокруг накроет туман
и дугой пелена как граница,
лишь покинешь этот обман,
в небе радуга видна зарницей.
Оставайся весёлым, старик,
и не надо печалиться,
седые волосы украшают лик,
продолжай влюбляться.
БЛАГОДАТЬ
Im Atemholen
В дыхании есть жизни благодать,
что воздух помогает освежать
и кровь, и душу каждый раз,
жизнь прекрасна и неоднозначна.
Благодарим Бога, что создал нас!
Благотворим, чтоб нас забрал обратно!
СВОЙСТВО
Eigentum
Я знаю, что не владею чем-то объективно,
во мне рождаются идеи непрерывно
и вырываются неведомым потоком
для совершенства мышления потомков.
И каждый раз мой взгляд фиксирует момент,
я мастерство использую как инструмент.
ЗАНОВО РОЖДЁННЫЙ
Gefunden
Как-то из леса домой возвратился,
ничего не заметил, устал, видно, очень.
Вдруг увидел, как цветок распустился,
похожий на глазки, как звёздочки ночи.
Если сорвать его, то он завянет,
подумал я, цветок не будет живой.
Я бережно его со всеми корнями
в сад перенёс, как будто домой.
Там вновь посадил его на тихое место,
где он и сегодня расцветает прелестно.
КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН
Die wandelnde Glocke
Он ребёнок и в церковь не хотел ходить,
но в день воскресный ему мама говорит,
что колокол зовёт молебен посетить
и обязательно Богу послужить.
Ребёнок побежал на звон — проверить,
где колокол висит, но ужас охватил его,
в это было невозможно не поверить,
образ колокола в его душу вошёл.
С тех пор он стал верным и невинным,
всегда стремился в храм, под купола.
В любой день не может быть причины
не зайти в церковь, если звонят колокола.
ПРИСУТСТВИЕ
Gegenwart
Бог сделал всё мгновенно!
Это видно при солнечном свете.
Вероятно, в ближайшее время
ничего не изменится на планете.
Вы гуляете по вечернему саду,
вокруг вас лилии и много роз,
это незаметно вашему взгляду,
а вокруг вас небо, полное звёзд.
Ночью светит луна, небесный глянец.
Всё происходит непременно ночами.
Вокруг цветы, луна, протуберанец.
Все преклоняются перед вами
и обязаны Творцу славных дней,
жизни и вечности на нашей Земле.
АЛКОГОЛИЗМ
Parabolisch
Она жадно поглощала крепкие напитки,
их соблазн ничего не прекращало.
Она ощущала свои жилы, словно нитки,
её тонкие ноги давно парализовало.
Не было давно взмаха онемевших крыл,
мозг не управлял движением судьбы.
Жизнь потеряла удовольствие и смысл,
а ноги были непригодны для ходьбы.
Она по-прежнему пить продолжала,
а толпа за её смертью наблюдала.
ИМПЕРАТРИЦА МЕНЗУРКИ
Der Kaiserin Becher
Твой маленький цветок жизнь украшает.
В гирлянде он, как живописный цветок,
приходит время — и его на счастье дарят
или, скорбя словами, возлагают в венок.
Он был изысканным для нас,
талант и муза дружили меж собой,
его стихи мы чувствуем подчас,
он не напрасно писал своей рукой.
Уста его несли благоволение
и жизнерадостность от всякого пуанта,
он приближался к счастью на мгновение,
заставляя чувствовать горячие брызги.
Все хотят получить удовольствие от таланта,
вдыхая свежий бальзам для жизни!
РЕПЛИКА ДЕВУШКИ
Das Madchen spricht
Твой монумент на любовника похож
и благородно выглядит из мрамора,
жизни признаков совсем не подаёт,
камень выглядит вовсе не траурно.
Враг прячет за своим щитом лицо.
Друг мой, открой своё забрало.
Я вижу, ты избегаешь взгляда моего,
а хитрость от меня тебя скрывала.
Кому теперь из вас двоих принадлежу?
Иль мне страдать от обоюдного холода?
Я с полумёртвым или полуживым живу?
Не буду больше объяснять словами суть
и этот камень целовать до гроба я,
пока из ревности его сама не разнесу.
ВЛЮБЛЁННЫЙ В ВАС
Die Liebende abermals
Почему я возвращаюсь к этой теме?
Вы решительно меня спросить хотите,
мне нечего ответить на самом деле,
в последний раз пишу вам, посмотрите.
Я не могу достигнуть то, чего хочу,
мой беззаветный вклад в сердцебиение
надежду дарит и радость чувств,
а радость приводит к наслаждениям.
Люблю я современный день не так,
как мыслят чувства, ну что ещё сказать?
Вновь сердце трепещет с вами в такт,
вот я стою пред вашими глазами,
не выразить того, что мог я пожелать.
Вся суть моя заполнена лишь вами.
ИЗВЕРЖЕНИЕ СЮРПРИЗА
Machtiges uberraschen
Поток раскалённой лавы с дымом
вырывается из кратера горловины,
покрывает поверхность пеплом,
совершая следующий шаг в долину,
где демонически внезапно сползает
в лесной массив, застывая валунами.
Магматическая порода замерзает,
принимая форму округлой лавы.
Волновые спреи образуют узоры.
Гора готова испить себя и набухает,
валуны твердеют в лавовых озёрах.
Демон изнутри тяжело вздыхает.
Звёзды смотрят в эти зеркала, мигая,
гора дышит, новой жизнью засыпая.
Я ПОКИДАЮ ЭТОТ МИР
Gretchens Stube
Я чувствую, покидаю этот мир
и не вернусь сюда уже отныне,
не принял я смерти эликсир,
но чувствую уже себя в могиле.
Сходит больная голова с ума,
расчленены давно мои мозги,
достаточно добраться до окна
и выпрыгнуть туда, где нет ни зги.
Там только Он и Его фигура,
а речь Его — как волшебная река.
Его незримый взгляд, фактура,
Конечно, поцелуй и крепкая рука.
Мой верный образ в объятия призывает.
Да, я мог бы целовать Его и поддержал,
виновным будет тот, кто первым нападает,
но я хочу, чтоб Он меня вперёд поцеловал.
ЛЮБОВНИКИ
An Charlotte Stein
Место, где мы родились, там есть любовники.
Мы бы на свет не появились без любовников.
Что помогает это преодолеть? Любовники.
Разве можно найти любовь без любовников?
Кто не может так долго плакать? Любовники.
Кого надо объединить? Всех любовников.
РЫЦАРИ И НЕВЕСТЫ
Ritter Gurts Brautfahrt
При желании оказаться женихом
рыцарь предлагает своей даме
на церемонию двигаться верхом
в красивый, знатный замок.
Определив свою цель, как рок,
он, словно бесстрашный воин,
не стесняясь и без лишних слов,
быстро исполняет желание воли.
Со временем и волны затухают,
но вера в победу — никогда!
Рыцари всегда преодолевают
точку невозврата навсегда.
Но уже скоро рыцарь пройдёт
все шаги брачного закона
и ответственность свою поймёт
за скрытую любовь вне дома.
Если дама его заманила
и было так всё молниеносно!
Нам не узнать, что там было,
Может, это было у них серьёзно?
Ведь он уже самостоятельный
и больше не хочет желать
быть под опекой какой-то няни
и девственность свою оберегать.
Слуги давно ведут разговоры
о том, что богатые невесты
будут на улице рыцаря скоро,
на ежегодном рынке феста.
Рыцарь сделал выбор и зреет
дать обещания любви и благодати,
но с приходом сюда иудеев
чувство долга пришлось утратить.
Теперь только через суды
доблестные рыцари проходят.
Эти демонические истории
и героические биографии уходят.
Чего же ждать нам всем сегодня?
Всё изменилось, совсем наоборот.
Идут состязания любви и долга.
Увы, но рыцарь на это не идёт!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Nachtgesang
Вот дайте мягко мне прилечь
и сны без звука видеть.
В моих строках сокрыта речь.
О, сны! Что вы хотите?
В моих строках сокрыта речь,
я призываю армию, блюдите,
чтоб чувства вечные беречь.
О, сны! Что вы хотите?
Чувства, вы обрели покой,
окрылите меня, поднимите
над грешной земной толпой.
О, сны! Что вы хотите?
От грешной земной толпы
меня в сей час отделите,
очарован я уединением таким.
О, сны! Что вы хотите?
И в таком чудном уединении,
только без звука приходите.
Мягко стелете для упоения.
О, сны! Что вы хотите?
БЕСПОКОЙСТВО
Eines ist mir verdriesslich
Меня досаждает возмущение,
оно оставляет во мне неприязнь,
чувствую ночами изнеможение,
не хочу, чтобы это знали друзья.
Хорошо, если на встречу к любви,
будут розы и одни удовольствия,
не расслабляйся на этом пути,
главное — не тонуть в беспокойстве.
Девушка разделит со мною радость,
и я буду всегда хранить ей верность.
Молодёжь минует запреты дозволения
и не любит комфорт и наслаждения.
Заменяет поцелуй на блаженство кушать,
на безопасные условия спокойно дышать.
Ночью получают удовольствие послушать,
как дует ветер, как капли по крыше стучат.
Так до утра, пока звон часов не разбудит.
Цветы украсят праздник, подарив нектар,
мы хотим счастьем одарить кого-нибудь.
Всё, что мы делаем, есть Божий дар!
ШТИЛЬ
Meeres Stille
Царит молчание ветров,
без волнений покоится море
и завлекает суда на простор,
бороздить морское раздолье.
Нет ветра ни с одной стороны,
а на огромной акватории воды
стоит штиль мёртвой тишины,
нет плеска даже ни одной волны.
СЧАСТЛИВОГО ПУТИ
Gluckliche Fahrt
Прорвёмся сквозь туман
к голубым небесам.
По ветру держись,
тревожная жизнь.
Пусть ветра шёпот бриз —
для шкипера каприз.
Быстрей и быстрей,
скорей и верней
пройти глубину.
Ура! Я вижу страну!
МИНЬОН
An Mignon
Каждый день, сделав утренний забег,
чувствую себя как уставший человек.
Так же как и у всех, эта боль
остаётся в сердце со мной.
Новь не сделает меня благочестивым,
мечта, родившись, производит насилие.
Я ощущаю эту боль
в самом сердце бедой.
Я наблюдал, как корабли к причалу возвращались,
они не шли против течения и никогда не прощались.
Всегда разлука и сожаления боль
поражает сердце и связано судьбой.
Сегодня праздник, я достану платье,
но грусть моя останется проклятьем.
Это зубная боль.
на сердце соль.
Я плачу и делаю вид, что ничего не происходит,
хотя давно предчувствую, что смерть подходит.
Это смертельная боль,
в моем сердце вой.
СОНЕТ
Das Sonett
Вновь использую стихосложение
как обязательство удовлетворения.
Вы это поймёте по мере прочтения,
осмыслив в рифмах их назначение.
Нет препятствий любить друг друга.
Дождь с небес льёт слёзы недуга,
не пойму, кто это делает из ниоткуда,
вот и стихи, творение души, заслуга.
Я хочу в искусственных сонетах
красноречивее, что есть силы,
дать рифмам чувствовать при этом,
что они целиком из древесины.
И только тут, в долгожданный час,
приходится клеить их прямо сейчас.
КЛАДОИСКАТЕЛЬ
Der Schatzgruber
Сумка на плече, тяжесть на душе,
лямку трудных дней тяну шагом,
живу в вынужденной нищете.
Богатство есть сокровенное благо!
Бедность вынудила клад искать в парке.
Поймёте меня, даже не будучи другом.
Своей кровью на воображаемой карте
я обозначил место огненным кругом.
Соединились миражи от побоищ,
заклятие подготовлено точь-в-точь,
я отправился на поиск сокровищ.
Была чёрная и очень нервная ночь.
Вдруг я увидел свет из-под земли,
словно звезда указала мне направление.
Ровно в полночь на моем пути
появился мальчик с хорошим настроением.
Его глаза мигали, словно молнии,
он дал глинтвейн и зашёл в мой круг.
Он был необычным, но в гармонии
и добродушный, как близкий друг.
Его политику легко было понять,
ему хватило мужества без злости
разрешить на этом месте копать.
Весь день я рыл, а потом были гости.
Кислые недели сменили праздники наяву!
Мечта сбывается благодаря волшебству.
РЯДОМ С ЛЮБИМОЙ
Nahe des Geliebten
Я думаю о тебе, когда солнце сверкает
и отражается от глади морской,
я скучаю по тебе, когда луна мерцает
и освещает мой путь домой.
Увидимся, когда пыль разойдётся
на дальней от нас обочине,
если на узком мосту встрепенётся
странник, гуляющий ночью.
Я услышу тебя, когда с рёвом глухим
поднимутся огромные волны.
Я люблю слушать, как роща молчит,
когда вокруг всё безмолвно.
Я всегда буду рядом с тобой,
даже если ты далеко бесконечно,
без солнца, звёзды идут за мной,
я с любимой всегда буду вечно!
PHILINE
Не сожалей, если нет любви
с женщиной в ночном забвении,
даже если в ней нет красоты,
поддерживай с ней отношения.
Если женщина станет женой,
то будет одной половиной,
соблюдай свой долг ночной,
она будет всегда повинной.
Будет ли эта радость завтра,
удовлетворение станет ли таким,
будет повод разойтись внезапно,
значит, ей будет лучше с другим.
А если вдруг в ночное время
сладко сумерки идут
и жажда губ прикосновений
шутками любовь влекут,
если будет парень шустрый,
в диких, огненных порывах,
а в любви такой искусный,
как когда-то в детских играх.
Когда звонкий соловей
песню о любви споёт,
захват страждущих затей,
словно горе, позовёт.
Тогда в душе грядёт ненастье
и внемлет колокол чужой,
двенадцать раз за все несчастья
напомнит, как хранить покой.
Поэтому в один прекрасный день
вспомни об этом беспокойстве,
каждый день не минует проблем,
а всякая ночь даёт удовольствие.
МИНЬОН
Mignon
Вы знаете страну, где жёлтые лимоны,
сверкает апельсин оранжевого тона,
где небо нежное, чистейшей синевы
и добрый лавр средь дивной тишины.
Туда, туда, где сладостно и мило,
где хорошо наедине с любимой.
Вы знаете дворец, где портик на колоннах
и зал загадочный при лунном свете томном.
Ребёнок каменный, проснувшись ночью,
одарит взглядом мраморные очи!
Туда, где путники из дальних мест
не смогут ощутить спокойствие небес!
Там есть гора, где в облаках поляна,
мул ищет путь средь пелены тумана,
а родственник дракона или гада
пробил скалу потоку водопада.
Туда, туда умчаться, наконец,
или остаться тут с тобой, отец!
ПЕВЕЦ
Der Songer
Снаружи замка, на мосту
очень необычный голос пел.
Мелодия звучала за версту,
её хозяин замка слушать захотел.
Король зашёл и в зале сел на трон,
он благородно приветствовал всех лордов,
а дамам дарил любезный свой поклон.
Вокруг богатство, словно звёзды в звёздах.
Заполнен зал, под куполом фронтона
время пролетает от изумлённого блаженства.
Певец так пел лиричным баритоном,
что рыцари все стали храбрее совершенства.
Король! Он заслужил в награду цепь.
Золотые цепи не дарят певцам.
Их дарят тем, кто идёт на смерть,
только бесстрашным рыцарям.
Он птица певчая, а песня из его гортани
даёт ему работу в самый трудный час.
Прими в подарок простое подаяние,
испей хорошего вина при всех гостях.
Попробуй блаженный аромат!
Потом я о тебе подумать буду рад.
Вот золотая чаша, в ней редкое вино.
Да, слава Богу, мне стало так тепло!
Благодарю тебя за дарование твоё,
что петь тебе по жизни суждено!
ЛЕСНОЙ ЦАРЬ
Erlkonig
Был сильный ветер, через лес ночной
отец уставший брёл к себе домой,
держа ребёнка на одной руке,
для безопасности прижав его к себе.
— Мой сын, ты почему поник лицом?
— Смотри отец, там царь лесной?
Лесной царь, с короной и хвостом?
— Сын мой, то призрак в темноте густой!
Но мальчик слышит царский зов к игре
с цветами яркими на берегу, к реке.
Заворожённый голос старается смутить,
ему богатство при встрече заплатить.
— Отец, ты слышишь, что царь мне говорит?
— Храни покой, то ветер листьями шуршит.
И снова: — Мои дочки устроят тебе веселье,
они будут танцевать и пить ночное зелье.
— Отец, ты видишь кого-то за листвой?
Там, в темноте, царь этих дочерей.
— Сын мой, будь чуточку смелей,
там только ивы серые и никаких царей.
Но голос всё настойчивей, и он уже не милый:
— Твою юную хочу похитить силу!
— Отец, коснулся он меня своей рукой.
Царь, отпусти, мне больно, не выдержу душой.
Отец взволнованно бежит быстрей, быстрей,
в бреду ребёнок стонет непонятно.
Вот дом родной, вбежал, захлопнул дверь,
но тело мёртвое в руках его обмякло.
ОДНОСТОРОННЯЯ ЛЮБОВЬ
An den Geist des Johannes Secundus
Святой отец целует нас в уста
и делает всё это по велению Христа,
он речью своей вселяет безопасность,
его благовония охраняют от напастей.
Он лечит всех от суеты и беспокойства,
от суматошной беготни и недовольства.
А прикасаясь с нашими губами,
Он разделяет боль и жалость с нами.
Его губы — златые врата рая!
Блаженной речью наполняют,
они привыкли любить и кровоточить
от стрессов, что не дают покой сосредоточить.
Хотите с ним общаться, он рядом с вами,
свой поцелуй напутствует словами,
и после них вы уже не станете рабами.
Губы же его осквернены народом,
что делает его холодным и бесплодным,
но дом его всегда вас встретит мёдом.
Его любовь уходит вся на исцеление.
Он душам нашим дарит вдохновение
и остаётся капелькой души до Вознесения.
ВОСПОМИНАНИЯ СКИТАЛЬЦА
Pilgers Morgenlied
Утренний туман окутал землю,
в нём есть прошлого мерцания,
святая память об этом внемлет,
а фотографии напомнили скитания.
Суровый север закаляет душу.
Озера, как тысячи зеркал,
накрыли отражением своим сушу,
и только там я это ощущал.
Со мной была как будто мама,
её любовь мне согревала сердце
и радовала этим пилигрима
за мужество в терпении единства.
СОНЕТ ВОДЫ
Gesang der Geister uber den Wassern
Живая вода — словно душа человека.
С небес её речь, как капли поэта,
стекают и паром взлетают обратно,
и так повторяется неоднократно.
Бурным потоком на протяжении веков
с гор стекают ручьи, как труд облаков.
Водопады точат камень скрыто,
и с шумом ткацкого станка
вода бурлит и пенится сердито,
стекая с гор, как с потолка.
На мелководье вода течёт через луга
и журчит по равнине, напоминая слёзы,
затем в морскую гладь впадает навсегда
и смотрит в небо, где ей мигают грозы.
В СУДЕ
Vor Gericht
У меня есть что вам сказать,
в моей утробе живёт ребёнок.
Я не шлюха, и это надо знать.
Я честная женщина с пелёнок.
От кого ребёнок, я не отвечу,
он добрый и очень хороший,
носит на шее золотую цепку,
из соломы шляпу, как прохожий.
Нет цели опорочить супруга,
я реальная жертва на этом свете.
Мы хорошо знаем друг друга.
Бог единственный наш свидетель,
но есть ещё известный господин.
Прошу меня не беспокоить.
Мой ребёнок останется моим,
и ваши доводы ничего не стоят.
ОСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ
Herbstgefuhl
Листья зелёные оковы покидают,
местной лозы винограда
и землю за окном покрывают,
как ковёр осеннего сада.
Даёт жизнь природный источник,
две ягодки созрели и висят,
а блестят, как глянец на солнце,
напоминая расставания взгляд.
Вечерним небом плоды урожая
охлаждаются под светом луны.
Дружно прикасаются, сверкая,
ночной росой слегка окроплены.
Виноградинки, природные глаза,
на нас с любовью глядят,
роса на них живая, как слеза,
всей жизнью на лозе блестят.
РЫБАК
Der Fischer
Вода поднялась, бурлит потоком,
рыбак не думает порой,
стремится в воду ненароком,
ведь море дом его второй.
Вода всё прибывает и ревёт,
а жена его переживает,
про себя неслышно так поёт,
как рыбак в море пропадает.
Море может довести до смерти.
Он любит рыб не меньше, чем жену,
и азартно загонять добычу в сети,
за ней нырнуть в бурлящую волну.
Не заманить её в дневном прибое,
она любит морскую глубину,
рыбак становится приманкой моря,
за рыбой готов пойти ко дну.
Вода завлекает и бурлит,
накрывает его с головой,
сердце не стонет, а болит,
не увидится он с женой.
Жена ожидала горе,
внезапно всё произошло.
Сети затащили его в море,
пучина унесла его на дно.
ОЗЕРО НАДЕЖДЫ
Auf dem See
Мир дарит готовые плоды,
ежегодно урожаи созревают,
продукты свежей, новой еды
жизнь постоянно поглощает.
Что дала природа, хранится
до гребня следующей волны,
как только время обратится,
август снова принесёт плоды.
В жизни и, конечно, в любви
мы ожидаем нового подъёма.
Вот в небе звёзды зажглись,
а ты одна на небосклоне.
Мы, обручённые туманом,
на восходе времени, под утро,
на озере друг друга обнимаем
и зреем, как в природе фрукты.
НА ПОРОГЕ АДА
An Schwager Kronos
Сатана вселяет суть обмана,
обещая удивительную жизнь,
и призывает посетить нирвану,
если опустимся внезапно вниз.
Трудно подниматься в гору
на исходе сил, когда устал,
и терять надежду в эту пору,
если оступился и упал.
Широкие, великолепные виды
открывает нам высота,
жизнь вокруг торжествует, и
поджидает нас темнота.
Черная тень надвигается боком,
Сатана её нам предрекал.
Бешеным, горячим потоком
происходит выбросов шквал.
Когда при заходе солнца
стариков накроет дурман,
они вспоминают болотце
и утренний густой туман.
На восходе утреннего дня
настигает занавеса смрада,
видно жало подземного огня,
открываются ворота ада.
Слышен оглушительный скрежет.
Из логова Владыка вылезает,
его истошный клич неизбежен,
он грешников к себе созывает.
НОВАЯ ЖИЗНЬ, НОВАЯ ЛЮБОВЬ
Neu Liebe neues Leben
Что-то на сердце тревожно,
ты не проснулась, лежишь.
Любовь быть снова, возможно,
успела зайти в твою жизнь.
Я тебя такой не припомню,
чтоб утро прошло без любви.
За то время, что мы знакомы,
ты цвела, как в саду цветы.
Как будто ты согрешила,
но сделала это любя!
И для себя всё решила,
забыв при этом меня.
Вспомни юности расцвет,
был ведь взгляд доверия,
любовь и верности завет
да чудные мгновения.
Я так хочу к тебе вернуться.
Вкусить твоих эмоций всплеск,
до изнеможения насладиться
от нежностей твоих утех.
Между нами незримая нить,
её не тронуть и не порвать.
Она может любовь сохранить,
она с небес, ей лучше знать.
Заколдованный кем-то круг,
живёт независимо, любовь храня.
Я хочу изменить всё вокруг.
Любовь коварная! Покинь меня!
ДЕГУСТАТОР
Rezensent
Как-то постоялец у меня проживал,
нормальную еду всегда принимал,
но у него был нездоровый аппетит,
казалось, что-то у него болит.
Однажды, употребив десерт,
он стал похож на привидение
и тут же скорчился в момент,
я признал, что это отравление.
То ли это от приправ к салату,
может быть, жаркое или щи,
перед этим он без смака
опробовал так много пищи.
Это был дегустатор, хлыщ!
Он умер, как жалкая мышь.
ВЕСЕННЕЕ
Ganymed
Солнечный тёплый луч
проникает с утренней зарёй,
и нет в небе чёрных туч.
Весна! Я поклонник твой!
С упоением сердца
я время твоё ожидаю.
Это святое чувство,
душой его обнимаю.
Притомлённый весной
люблю на траве лежать
и цветов аромат густой
полной грудью вдыхать.
Слушая птичьи трели,
сердце бьётся тактом,
хочется иметь веселье
вечером перед закатом.
В весенний туман окунуться
и прикоснуться к облаку любви,
с ним к небесам взметнуться,
оторваться от грешной земли.
Душа, раскройся, наконец!
Благослови, святой отец!
ФИАЛКИ
Фиалки покрывали целый луг,
согнувшись от щедрости такой,
по ним бодро шагал пастух
с весёлой песней озорной.
Фиолетовый цвет неярок,
Фиалка — красивый цветок.
Он сделать хотел из фиалок
любимой в подарок венок.
Вот и она показалась.
Он спешно стал рвать цветы,
упал, в цветах утопая,
устремился в мир красоты.
Через поле красочных фиалок,
по их фиолетовым волнам
на коленях он поднёс подарок,
так и приполз к её ногам.
ОДИНОКАЯ РОЗА
Heidenroslein
Мальчик увидел розу
одинокую на пустыре.
Нагнувшись без угрозы,
её нежно наклонил к земле.
Она красиво держала позу.
Он говорит: «Я сорву тебя,
на пустыре одинокую розу».
Роза в ответ: «Я уколю тебя,
будешь помнить меня везде
и будешь страдать, я твоя».
Мальчик добился своего,
сорвал одинокую розу,
она уколола нежно его,
но без какой-то угрозы.
ЭТЮД ХУДОЖНИКА
Kunstlers Abendlied
Это моё откровенное творчество
прошло через мой разум и чувства.
Мои образы есть совершенство,
я пальцами создаю искусство.
Взволнован я, меня всё увлекает,
и это чувство не покидает меня.
Я знаю природу, нутром понимаю
и взглядом рисую её от себя.
Может быть, всего один лишь раз
я открываю полностью свой взгляд,
и после жуткой засухи я замечаю,
как набухает, наслаждаясь, виноград.
Жизнь моя — бесконечное терпение,
она даёт почувствовать мой труд.
Вот фонтан в моем воображении,
игра оттенков неисчислимых труб.
Если мой ум воплотится в пейзаж,
насладитесь изображением взгляда.
Это создано мной здесь и сейчас
и может стать вечным. Такая отрада!
УРОЖАЙ
Dauer im Wechsel
Когда в ранний час наступает восход
и уже раскрываются бутоны цветов,
прохлада уходит с запада на восток,
можно начинать земледелие отцов.
Лучше быть счастливым и молодым
или влачиться без рода, как тень?
Во время шторма остаться живым.
Вот и приходит грядущая осень.
Если хотите иметь урожай плодов,
то спешите их быстрей захватить,
до того как он созреет и будет готов.
Оставь семена, их нельзя поглотить.
Жди необходимые ливни, дожди
над вашей плодоносной долиной,
пусть пробегут по ней ручьи
и станут урожаю дивной периной.
Вы завладеете всем без потерь,
время принесёт вам удачу.
Ваш дворец откроет дверь
и встретит бокалом чачи.
Не целуйтесь в сильный ветер,
и вы не обветрите губы свои.
Оставайтесь на том же месте,
сохранив преданность судьбы.
От начала до последнего момента
твори и пытайся завершать,
быстрее каждого момента элемента,
чем они успевают исчезать.
Пусть муза наполнит вдохновение,
тогда фантазии появятся извне
и душу успокоят до повиновения,
а форма пусть останется в уме.
ПРЕДАННОСТЬ
Zueignung
Когда придут изменчивые формы,
вначале вы попадёте в плен,
их трудно удержать в пределах нормы,
а сердце не выдержит измен.
Убеждения прочней, чем верность.
Туман накроет все четыре стороны.
Молодость приемлет ревность,
реагируя на любой момент вины.
Вспомни время радостных дней,
когда оставался незаметным в тени.
Потому и стареют намного быстрей,
так как не было встречи первой любви.
Измена будет при повторном действии,
в лабиринте ненавистных отношений.
Распутность без явных последствий
утонет во множестве сношений.
Не слушай дальше песнопения,
они после первого признания
в дружной толпе прикосновений
вторят первым эхом обещаний.
Песни звучат во множестве мгновений,
аплодисменты разрывают сердце.
Проживая в неверном мире ощущений,
многие любят измены с перцем.
Если онемел от распутного кайфа
и приобрёл неопределённый тон,
он словно расстроенная арфа,
в шепелявой песне звучит жаргон.
Когда дрожь и слезы выльются рекой,
а сердце постепенно обмякнет,
появится трепетность и мир иной.
Преданность исчезнет безвозвратно.
ГРАНИЦА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Grenzen der Menschheit
Святой отец благословляет молнии
и приветствует облака в безмолвии.
Он целует матерей, подол его пахнет детьми,
и правда трепещет в его благородной груди.
Справедливость души его не измерить,
и мы обязаны во всём ему верить.
Он возвышается над всеми как личность,
к нему прикоснулась божественная милость.
Он себя никогда и нигде не ставит в пример.
Он церковный, монолитный функционер.
Он обоснован несокрушимой землёй, но не вечен,
как дуб или виноградная лоза, но он безупречен!
Одно поколение сменяет другое на своём пути
и порождает новое в этой бесконечной цепи.
ЛЮБОВНОЕ РАССТАВАНИЕ
Willkommen und Abschied
Вечер убаюкивал меня,
ночь висела в горах.
Сердце билось, как у коня,
сон навёл во мне страх.
Дуб оделся в платье тумана
и возвышался, как гигант.
В темных зарослях шаманы
отражались в глазах мутант.
Спряталась луна за облака,
мигая сквозь туман плачевно.
Множество монстров издалека
наблюдали за ночью презренно.
Заиграло мужское влечение,
кровь бурлила во всех венах,
раскалило сердце до свечения,
а вой ветра танцевал на нервах.
Я видел тебя, и мужская твёрдость
возбудилась от ласкового взгляда.
Сердце не сдержало свою гордость,
и мы уже лежали где-то рядом.
Появилось весеннее наслаждение,
оно украсило наш внешний облик.
Нежность, как от Бога награждение,
дарила сексуальный отклик.
Увы, уже с восходом солнца
сердце сжалось для прощания.
Ты наградила нежным поцелуем,
твой взгляд излучал боль расставания.
Я улетел на небо, далеко от земли.
Ты смотрела в след, а в глазах ненастье.
Нам хотелось бесконечной любви.
О Боже! Любовь, ты блаженное счастье!
ПОСЫЛ
Mailied
Мир природы под лучами солнца
расцветает и весело смеётся.
Раскрылись почки на ветках кустов,
вместе с тысячью молодых голосов
веселится обнажённая плоть.
О, Земля! О, Солнце! О, Похоть!
Храни либидо, как золото прекрасное,
и на заре любовь дарите страстно,
с благословления великолепия поля,
излучая азарт любви на раздолье.
О, девочка, вздох, которым ты дышишь,
с ароматом цветов уходит всё выше.
Страстно люблю тебя, бурлит моя кровь!
Ты молодость моя, мужество и любовь!
Ты новая песня! Ты танец моей любви!
Будь счастлива вечно, любовь и ты!
РОСПИСЬ НА ЛЕНТЕ
Mit einem gemalten Band
Мини-цветами и листочками
осыпайте, если буду в бессилии.
Заберите меня, ангелочки,
унесите на своих крыльях.
Пусть строчки реют на венках,
в одной упряжке с любимой.
Вот наши отражения в зеркалах,
жизнерадостные и неповторимы.
В окружении роз, утопая в цветах,
мы выглядим совсем молодыми.
Жить взглядом любимой — апофеоз!
Я этим награждён и поныне.
Почувствуйте это сердцем всерьёз,
тогда слова не будут пустыми.
Досадно быть слабой розой на ленте,
роспись объединяет нас в этой легенде.
БЕСПОКОЙНАЯ ЛЮБОВЬ
Rastlose Liebe
В любую непогоду и даже туман
я подчинился своим страданиям.
Так радостно ощущать их бесконечно
и беспокойную любовь хранить в себе.
Уверен я, что эта боль навечно,
мне с ней влачиться по своей судьбе.
Это венец беспокойной жизни!
Всё так прекрасно!
Любовь есть счастье вне души.
Всё не напрасно!
ПРИРОДА И ИСКУССТВО
Natur und Kunst
Природа сближается с искусством,
и непонятно, что из них первично.
Они пересекаются друг с другом,
и это происходит архаично.
Настанет время твоего момента,
и муза соединит тебя с искусством.
Природа не возьмёт с тебя ни цента,
никто не сможет тронуть это чувство.
Всё зависит от твоего образования,
вдохновение достигнет пика высоты,
получишь совершенство и признание,
мастер знает границу воплощения мечты.
Создать шедевр, надо с головой уйти в работу,
так, чтобы творчество имело полную свободу.
СЕРЫМ, ПАСМУРНЫМ УТРОМ!
Ein grauer truber Morgen
Серым, пасмурным утром
раскинулись мои поля.
Глубокий туман окутал
вокруг весь мир и меня.
Созрели прекрасные сады,
я возвращаюсь к вам!
Гроздья счастливые, глаза твои
смотрят по сторонам.
Дерево обитает в коре,
лоза без защиты зреет,
со стихией наедине
или от ветра бледнеет.
Зеленеют луга по рядам.
Я не смотрю на солнце никогда,
сияние лугов видеть я рад,
ведь я же не лоза, не виноград.
Мы идём собирать виноград,
уже осень, и лоза созрела давно,
наша жизнь — широкий променад,
и только он даёт нам новое вино.
Но в тоскливый осенний листопад,
я уверен, буду непременно там
и дам своей жизни виноград,
это то, что жизнь дарила нам.
ЮНОШЕСКАЯ НЕВЕРНОСТЬ
Der Untreue Knabe
Был один озорной мальчишка,
который из Франции пришёл.
Ему нравилась юная девчонка,
им вместе было очень хорошо.
Они были в объятиях ласки,
словно жених и невеста,
но внезапно они расстались
после случайного стресса.
Донесли злые языки,
что он с другой был целую ночь.
Она рыдала в отчаянии
и стёрла его из памяти прочь.
Ещё недавно он был её другом,
но поклялся и держал пари,
что будет неудержимым супругом,
удовлетворяя других в любви.
Даже лошадь возвращается к дому,
он был такой изменой поражён
и, как только почувствовал вину,
возненавидел себя всем умом.
Когда вернулось ему просветление,
он причастился перед крестом,
отпустил грехи в одно мгновение
и появился на балу с вином.
С усмешкой смотрели на проклятье
и поздравляли его с очищением.
Он заметил её в белом платье,
и они обвенчались в воскресенье.
ВОСХИЩЕНИЕ МЕЛАНХОЛИЕЙ
Wonne der Wehmut
Не иссохнут и не высохнут
слезы блаженной любви,
полусухие глаза лишь гнетут
хандру неимоверной тоски.
Но не иссохнут и не высохнут!
Слезы вечной любви!
ПРОЩЕНИЕ
Abschied
Легко слово не держать,
но тяжело свой долг признать,
и мы не можем обещать
того, что сердцу не понять.
Преклоняясь колдунам
и вызывая их на разговор,
за безрассудство снова нам
грозит опасный приговор.
Твой выбор полно скрыть меня
и откровенно упрятать мнение,
когда-нибудь придётся поменять
и поддержать всех слов значение.
Всё, что было, закончилось сейчас,
прошлое не охватишь взглядом.
Простите друга, презирающего вас,
и он вернётся, будет снова рядом.
АРФИСТ
Harfenspieler
Тот, кто хлеб со слезами не ел
в скорбные ночи, когда горе молчит,
и плач в постели никогда не терпел,
ему не понять, о чём арфа звучит.
Небесные силы в арфисте живут
и побуждают его быть виновным
в мучениях за бесплатный труд,
за выбранный труд духовный.
К МЕСЯЦУ
An den Mond
Ты освещаешь кусты по долине,
туманным блеском, сиянием своим,
освобождаешь душу от гордыни
и от страданий, которые храним.
Расстилаешься вдоль по равнине,
охраняя тревожный покой
своим взглядом неповторимым,
фонарём висишь над судьбой.
Навсегда останется в сердце след
весёлого и мрачного свечения,
ты бредёшь меж радостей и бед
одиноко под тяжестью бремени.
Так давай струись, лунная река,
не почувствовать мне больше радости,
забавы закончились наверняка,
мне не дождаться поцелуев верности.
Я пробирался среди ночных долин,
о тебе проявляя заботу,
звучал в душе моей страсти гимн,
напевая мелодичные ноты.
Когда же в зимнюю ночь
ты яростно и ярко набухаешь
или в весеннюю полночь
средь свежих бутонов порхаешь,
наступает блаженство внутри.
И, если близкий друг при этом
прижался к девичьей груди,
вы насладитесь лунным светом.
Ведь людям ничего не известно,
как там по лабиринтам в груди
блуждает ночное блаженство,
небесный символ любви.
К ЛУНЕ
An den Mond
Сестра небесная в свете,
изображение нежной печали.
Сгусток тумана на небе,
похожий на лицо ночами.
Твой нежный бег ступает на землю,
и день уходит в пещеру с зарницей,
а свет твой становится тенью
и порхает, как полуночная птица.
Ты устремляешь свой взгляд
в тайный земной соблазн.
Я поглощаю луч твоих плеяд!
Это даёт счастье и энтузиазм.
Я во власти твоей рыцарь в клетке!
Жду, когда твои лучи
сквозь стеклянные решётки
возбудят меня в ночи.
В сумерках прячется где-то похоть,
а ты в постель глядишь во время тьмы,
устремляешь свой взгляд на плоть,
поэтому мы прячемся от взора луны.
Ты взглядом помогаешь не померкнуть
и ночью наслаждаться с другом
так, чтобы, просто щурясь, не ослепнуть
и сохранить любви надежды чудо.
БЛАЖЕННАЯ ТОСКА
Selige Sehnsucht
Не говорите это никому,
даже очень мудрым мудрецам.
Толпа — это масса и потому
насмехается и похожа на глупца.
Я хочу восславить жизни страсть,
что тоскует по неизбежной смерти
и стремится в пламени пропасть,
раствориться пеплом в круговерти.
Тебя в тиши любовных ночей
родители зачли и сотворили,
при тихом шорохе свечей
с чувством любви это сделали.
Вот ты уже во фраке
и тебя знает белый свет,
вверх, к высшему зодиаку
зовёт тебя даль планет.
Улетишь и станешь заколдован,
на свету порхать мотыльком
и окажешься вдруг сожжённым
светящимся в пустоте угольком.
И пока это всё не сбылось,
живи в тишине и во мгле.
Ты здесь мрачный гость,
на этой суровой земле.
ВОСХОД ПОЛНОЛУНИЯ
Dem aufgehenden Vollmonde
Ты однажды оставил меня,
был рядом со мной так близко,
и как звезда зашла в облака,
мы расстались внезапно и быстро.
Но ты чувствуешь, как огорчён,
виден край воздушной постели,
твой инструмент любви обречён
приближаться к заветной цели.
Вот я опять взошла легко и ярко,
во всей красе и в полном цвете,
сердце бьётся с болью жаркой,
ночь прошла при лунном свете.
ЖЕНИХ
Der Brautigam
Я спал ещё, но душа уже проснулась,
влюблённое сердце как ясный день,
утром показалось, что ночь очнулась,
я испугался, думал, это мигрень.
Надо сделать свой первый шаг,
я за неё переживаю, плачу,
жизнь обновилась в этот час,
прохладный вечер мне принёс удачу.
Мы на закате за руки держались
и взглядами друг в друга проникали,
глазами молча мы влюблялись,
а наши души взаимность обретали.
Над нами в полночь сияли звёзды,
мечта нас настигла на пороге,
влюблённость приготовила нам отдых.
Жизнь — это счастье, прекрасное в итоге.
ЗАВЯЛИ ЦВЕТЫ ЛЮБВИ
Ihr verbluhet, s;sse Rosen
Любовь прошла.
Наши розы завяли.
Горем объята душа.
Цветы безнадёжно пропали.
Настали траурные дни,
мой ангел рядом с нами,
он развязал узелки любви
и тут же исчез в тумане.
Все фрукты и все цветы
к ногам твоим готов я возложить,
уверен, что исполнятся мечты,
надежда будет в сердце жить.
СТОРОЖ
Lynkeus der Tormer
Рождён, чтоб зреть.
Присяжным башни
назначен я смотреть,
как мира стражник.
Я вдаль гляжу,
в мерцающие тени,
луна и звёзды там,
вокруг леса, олени,
доступно моим глазам.
Вечный орнамент,
бесподобна его красота.
Я словно в храме,
и счастливые глаза
всё видят это ежечасно.
Как происходит это там,
как это всё прекрасно!
ЯВЛЕНИЕ
Fruh wenn Tal, Gebirge und Garten
По долине стелется туман,
поднимается в горы и цветущий сад,
наступает момент по утрам,
цветы открывают свой взгляд.
Когда облака в небесах исчезают,
преддверие хорошему, ясному дню,
а ветер с востока их разгоняет,
то синий диск солнца начинает зарю.
Великое благо — быть под надзором
чистой души Всевышнего взгляда,
пусть солнце светит красным узором
и золотит горизонт до звездопада.
ВСЕМ ИЗВЕСТНО
Nun weiss man erst
Нам всем известно, что бутоны роз
на стеблях раскрывают лепестки,
и, сохраняя облик своих поз,
они единственно великие цветы.
ЛЮБОВЬ К ГРЕЧАНКЕ
Neugriechische Liebe-Skolie
К любви шагать и шагать,
в этом направлении, безусловно,
надо путь выбирать
в кромешной тьме, но, бесспорно,
появится свет впереди.
В золотой туман луна облачится,
сопровождая на верном пути,
и в двух шагах моя цель обнажится.
Вот река преградила мне путь,
но я уже в лодке, двигаюсь дальше.
Свет небесный не даёт утонуть,
я на другом берегу, ближе счастье.
Вижу яркий огонь любви,
в твоём доме очаг мигает.
К себе меня допусти.
Все звёзды тебе мерцают!
«ДО КАТАФАЛКА»
Dauer im Wechsel
В ранний час, когда наступает восход,
после дождя раскрываются бутоны цветов
и прохлада движется с запада на восток,
в этот час и благословляем ушедших отцов.
Можно ли быть счастливым и молодым,
или я обязан влачиться как тень?
Если будет шторм, надо остаться живым,
даже если содрогнётся осень.
Чтобы иметь хороший урожай плодов,
надо спешить их быстрей захватить,
до того, как плод созреет и будет готов.
Только семена не пытайтесь все поглотить.
Ждите распределение дождей
и ливней над вашей долиной,
пусть ручьи пробегут по ней
и станут урожаю дивной периной.
У вас есть для этого всё теперь!
Перед вами больше нет преград.
У вас есть стены дворца и дверь,
и вы там на виду, цветёт ваш сад.
Не целуйтесь, когда дует ветер,
и вы не обветрите губы свои.
Оставайтесь у подножия гор,
охраняйте драгоценные камни.
Ваши мозолистые руки
готовы всё доделать, а также
изменить конструкцию судьбы.
Остальное произойдёт там же,
на том же месте, где твои мечты.
Это связано с твоим именем.
Тебя возвысили в нужный час,
так что сохраняй свой элемент.
Мы до последнего момента
творим и пытаемся завершать
каждое мгновение элемента
быстрее, чем они могут исчезать.
А музу благодарим за вдохновение,
за вечные фантазии, пришедшие извне,
засевшие в душе до повиновения,
а форма пусть останется в уме.
НАДЕЖДА
Hoffnung
Моим рукам всегда покоя нет,
буду стараться закончить портрет,
не уйти бы за грань, за черту,
ведь изображаю не пустую мечту.
Надо закончить стержни деревьев
и тени от фруктов в зрелом мгновенье.
НОЧНАЯ ПЕСНЯ СТРАННИКА
Wanderers Nachtlied
С небес сошёл,
укрощая боль страданий,
вдвойне устал
от тягостей скитаний.
Закончен пир,
со мной и удовольствие, и боль.
Мой сладкий мир,
Я обрёл в душе покой.
МИСС ОЗЕРО ХУА ХИН
Fruulein See Yaou Hing
Они танцуют, прикованные ко дну,
их видно на озере весенним днём,
при сильном порыве они на плаву,
ветер пытается оторвать их живьём.
Персиковые цветы, качаясь на волнах,
украшают водную гладь идиллии,
их стебли, будто на нежных парусах,
реют на месте, так же как лилии.
Они обхватывают друг друга за ножки,
оставаясь всегда рядом вместе,
обнимаясь, как неразлучные подружки,
и не способные покинуть это место.
****************************************************
ШАРЛЬ БОДЛЕР
ПЛАЧ ИКАРА
Complainte d’Icare
Любителям шлюх всё равно,
счастливая, спокойная или сытая,
но руки мои делают только одно,
пустой воздух сотрясают скрытно.
Благодаря дивным звёздам,
что пылают в глубине небес,
в моих глазах сияет грозно
память солнечных чудес.
Смотрю на конец и начало востока,
где медленно вращаются небеса.
Поднимаюсь под взором неизвестного ока
и чую, как крылья мои покидают телеса.
Опалённый красой созвездия,
я блаженства совсем не узнаю.
Вот дам имя своё этой бездне,
что знает смерть и могилу мою.
ОБИЖЕННАЯ ЛУНА
Lune offensee
Наши отцы поклонялись луне на зло всем.
Звёзды в милых платьях шли за ними в изумлении
с голубых высот страны в светлый гарем.
Там была древняя Синтея, свет моего уединения.
Это счастье — видеть любовников в её постели,
сверкая во сне прохладной эмалью своих зубов.
Поэт разбивает лоб о проблемы в своей колыбели,
как гадюки сцепляются, попав на травяной покров.
Ты проходишь, как и прежде, по сумеркам до утра,
в своём жёлтом плаще и тайной походкой,
чтобы целовать увядшую Эндемиона благодать.
Я вижу твою мать, этого нищего века дитя,
склоняющую над своим зеркалом лицо украдкой,
искусно припудривая грудь, которая вскормила тебя.
ПУСТОТА
Vide
Пустота Паскаля была с ним и ночь и день.
Это всё бездна, действие тоски, мечты и слова!
Это поток штормового ветра паники, а я мишень,
мои волосы встали вертикально снова.
Вверху, внизу, кругом пустыня и бездна,
пугают неотразимые просторы в тишине.
Многообразный кошмар без выхода с места
Бог прослеживает своей рукой в темноте.
Я боюсь сна, как боятся глубокой ямы.
Я вижу только бесконечность в каждом окне,
в смутном ужасе, если кто это знает.
Мой дух преследует стресс головокружения,
завидует любой неподвижности везде,
чтобы никогда не убегать от числа и бытия!
ЗАКАТ РОМАНТИЗМА
Coucher de soleil du romantisme
Как прекрасно новое солнце при восходе,
оно вспыхивает своим приветствием, как взрыв!
Счастливые встречают это чувство благороднее,
чем сон в глазах, когда заката следует порыв.
Помню, я видел цветок, фонтан, борозду,
сердце билось под взглядом обморочным.
Бежим, ещё не поздно, к горизонту, на звезду,
поймаем луч косой, летящий, беспорочный.
Напрасно преследую призрака Бога.
Ночь установила власть свою,
полная дрожь и мрачный холод,
запах гробницы тянет в тени,
по краю болота, шатаясь, идут,
редкие жабы и мокрые слизни.
СПОКОЙСТВИЕ
Calme
Потерпи, печаль моя, и помолчи.
Ты просила, вот она, ночь, впадает в дремоту.
Тёмная атмосфера окутала холмы,
принося одним мужчинам покой, а другим заботу.
В то время мерзкое человеческое множество
с угрызением совести играет в удовольствия.
Мучительно под плетью радости и безжалостно,
приходит грустная печаль из дальней области.
Дай руку мне. Смотри, вот утерянные годы
свисают с балкона из-под старой попоны,
улыбаясь, вырываются из водной пучины.
Под какой-то аркой умирающий свет дрожит,
а длинный саван, тянущийся с востока, спит,
слушай, дорогая, как наступает тишина в ночи.
УОРНЕР
Le Warner
Каждый мужчина несёт своё имя,
у него в душе живёт ядовитая змея.
Восседая на своём троне, он говорит
«Хочу» или «Нет!», а потом уже кричит.
Зафиксируй неподвижный взгляд.
Никси, или Сатиресс, произносит:
«Думай о своём долге — и будешь рад».
Делай детей и сажай деревья свои
там, где будешь вечером. Зуб говорит:
«Полируй мраморный фриз или стихи».
Всё, что он любит, рассматривай своевременно,
никогда не приходит момент такой,
человек не слышит предупреждение мгновенно
этой невыносимой змеи порой.
КРЫШКА
Couvercle
Куда бы он ни шёл по морю или суше,
под палящем солнцем или тёмным небом,
слуга Иисуса, адепт, Цитерия его слушала
и призрачных нищих под сверкающим светом.
Горожанин, или путешественник, или оседлый,
его крошечный мозг быстрый или медленный,
везде человек узнаёт ужас тайны очень близко
и дрожащим глазом смотрит высоко или низко.
Высоко в небе парит мнимая усыпальница,
потолок с подсветкой для оперы и глухие стены,
где каждый актёр ходит по залитой кровью сцене.
Под страхом вольнодумцев отшельник надеется,
на небе чёрная крышка гигантского котла,
под которым бушуем мы, невидимые существа.
ГОЛОС
Voix
Я был высотой с фолиант, а моя кровать
опиралась на книжный шкаф Вавилон.
Там был латинский пепел и греческий прах,
смешались вместе басня, роман, фельетон.
Два голоса твердили уверенно, хитро и беспечно:
«Земля — это пирог, наполненный сладостью».
Это удовольствие вам будет бесконечным.
Аппетит ваш станет сравним необъятности.
Другой сказал: «Путешествуй во сне,
за пределами известного и возможного!»
Он пел, словно бриз с океана ко мне,
как неизвестный призрак, выл ничтожно.
Его ласкающий слух был всё же пугающим.
Тебе я ответил: «Да, мой голос! Гораций!»
Я бы назвал это исходом начинающим,
увы, с тех пор из-за роковых декораций.
Я отчётливо вижу странные миры воображения,
существующие в пустотах без света.
Это восторженная жертва моего зрения,
змеи следуют и скользят по ногам где-то.
Я приветствую с нежностью пророков
пустыни и моря, отдаю им почести.
Плачу на пирах и смеюсь на похоронах,
вкус вина гадкий и полный горечи.
Гляжу в небо и проваливаюсь в ямы,
я часто ложь принимаю за факты.
Голос утешает, сохраняй мечты своими,
сумасшедшие лучше, чем мудрые, упиваются ими.
ЭПИЛОГ
Epilogue
Я тихо взобрался на вершину холма,
откуда город виден был как на ладони.
Чистилище и ад, больницы, публичные дома,
тюрьма, где грех у наших ног цветёт в агонии.
Ясно, что Сатана есть покровитель бед.
Я не плёлся туда, чтоб напрасно поплакать,
как старик, с любовницей своей навек
я жаждал сохранить наслаждения запах.
Сводница может сделать свежими вещи,
если вы ещё спите в утреннем свете
или порхаете в покровах ночного спокойствия.
Гнусная столица, я люблю тебя! Да! Да!
Куртизанки и сутенёры — все ваши удовольствия,
это вульгарная толпа не поймёт никогда.
ОДОБРЕНИЕ УЖАСА
Approbation d’horreur
В этом небе странном и бледном,
похожем на измученную твою судьбу,
в опустошённом сердце летают мысли бегло.
Ответь мне: ты вольнодумец, мать твою?
Ненасытный и жадный
для мутного, неясного неба,
не стони, как Овидий,
изгнанный из рая и Рима.
Расколотые небеса и берега сошлись,
моя гордость отражается в тебе.
Твои облака с трауром унеслись.
Катафалки моей мечты
и ад отражаются в твоём свете,
а сердце радуется от красоты.
НАВЯЗЧИВАЯ ИДЕЯ
Obsession
Великие леса пугают меня, словно громадные соборы.
Ты ревёшь, как орган в душе, осуждённой где-то.
Траурный процесс, где предсмертные хрипы хором
издают звук вашего De Profundis, как эхо.
Я ненавижу океан! Мой разум в его бурной магистрали
видит себя, я слышу громкий смех его морей,
наполненный звуками богохульства и рыданий,
с горьким смехом побеждённых людей.
Ты радовала меня и свою ночную звезду!
Я знаю язык, на котором говорит их свет!
Поскольку я ищу наготу, пустоту и тьму.
Сами тени кажутся, что они от живых,
в полотнах, где тысячи потерянных существ
хотят взглядом спрыгнуть с глаз моих.
МЕЧТА ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА
Reve curieux
Ты пробовал когда-нибудь вкусную скорбь?
Ты просил говорить тебе, что ты дерьмо?
В моей душе странная болезнь и смерть.
Ужасные желания соединились в целое одно.
Тоска, надежда и никакой фракционной желчи,
чем больше рокового песка, тем ещё больше
острой и вкусной муки теснилось в моём сердце,
отрывалось от мира и становилось всё дальше.
Я был как ребёнок, жаждущий зрелища,
ненавидел занавеску, как препятствие видеть.
Вот и правда открылась леденящая.
Я умер, ужасное утро окутало меня.
Это всё, что можно было увидеть?
Занавес поднялся, а я ещё ждал тебя.
ПАРИЖСКАЯ МЕЧТА
КОНСТАНТИН ГИС
А Constantine Guys
Reve parisien
Далёкий образ и неясный,
этот страшный пейзаж,
что не видит даже смертный,
проснулся утренний ужас.
Сон полон был чудес и пепелища!
По единственному капризу
открывшегося этого зрелища
я запретил всю эту мазню.
Художник должен гордиться мастерством.
Я наслаждался своей картиной,
очарован был однообразным трудом
из металла, мрамора, воды и глины.
Вавилон лестниц и аркад,
это был бесконечный дворец,
полный бассейнов, и каскад
падающего золота, тусклый цвет.
Тяжёлая катаракта сияла,
как завеса из хрусталя
висит в воздухе, ослепляя,
стены из металла и камня.
Не деревья, а колоннады,
кружили спящие бассейны,
куда смотрели милые наяды,
на себя, как это делают жёны.
По берегам розы в зелени,
голубая раскинулась вода
на краю огромной Вселенной
для миллионов лиг навсегда.
Были неслыханные камни,
волшебная волна тоже была,
я поразился всем увиденным,
огромные дрожали зеркала!
Бесстрастный и молчаливый,
я был под небосводом Ганга,
сыпались сокровища из урны
в бездну алмазного ранга.
Я архитектор сего заклинания,
сделал приручённый океан,
точно по воле моего сознания,
через драгоценный канал.
Всё было глянцевым и ясным,
переливались даже оттенки
чёрной жидкой славы
в кристаллах света и тени.
Ни единой звезды нет и следа
и солнца ровного, низкого в небе,
чтобы осветить чудесные места,
сияющие во внутреннем огне!
Над переменными чудесами
зависла страшная новинка!
Всё для глаз, и ничего ушами,
в тихой вечности была картинка.
Я видел ужасы моей лачуги
и ощутил на себе постыдность,
забота, проникающая в душу,
глаза, отражающие невинность.
Жестокие мрачные удары,
часы пробили полдень,
небо наливалось тенями,
серый мир внезапно онемел.
ЛЕБЕДЬ
Cygne
Андромаха, я думаю только о тебе
около узкого печального ручья,
где безмерно величие вдовьего горя,
зияет на выросшей из твоих слез траве.
Вдруг мою память тронуло что-то,
когда я сел на новую карусель.
Старый Париж исчез куда-то
Быстрей, чем из сердца выходит хмель.
Я вижу мысленно эти хилые кабинки,
груды отёсанных столбов и капителей,
сорняки, массивные глыбы зелёнки,
безделушки на витринах магазинов в пыли.
Там раньше был звериный острог.
На рассвете пробуждался труд,
под ясным небом ремонтники дорог
издавали в безмолвный воздух стук.
Я увидел лебедя, вырвавшегося из клетки на мгновение,
ударяя перепончатыми ногами по сухой почве,
раскрыв свой клюв, в бездонной канаве, воочию,
он волок по твёрдой земле своё белое оперение.
Он судорожно купал в пыли свои крылья,
сердце его рыдало по родным ручьям.
Несчастный, странный, роковой символ,
молния ударила к порывам дождя.
Я вижу тебя, как правду Овидия,
мужик преобразился в напряжении
взглядом к жестокой и ироничной синеве,
обращаясь к богам со своим прошением.
Париж. Ничего в моей тоске не меняется.
Новые гостиницы, брусчатка, строй леса,
старые пригороды, всё стало аллегорией, кажется,
мои воспоминания стали тяжелей, чем небеса.
В Лувре изображение угнетает меня и странников.
Я думаю о большом лебеде, его безумных движениях,
смешных, возвышенных, как у изгнанников,
затем гложут бесконечная тоска и сомнения.
Андромаха, выпавшая из объятий
великого героя, имущество в руках гордого Пирра.
В гробнице экстатическая грация в печали,
это жена Елена и вдова Гектора!
Я думаю о негритянке с чахоткой и голодной,
Которая, не сводя глаз, тащится по грязи в саванне,
ночуя под африканской одинокой пальмой,
за огромной пеленой в густом тумане.
Из потерявших то, что нельзя восстановить
когда-либо, навсегда, кто пьёт их слезы,
сосёт грудь печали волчицы-матери и
тощих сирот увядающих, как мимозы!
Так изгнание моего сердца в лесах,
старая память звучит как стих.
Я думаю о моряках, забытых на островах,
о пленных, побеждённых и о многих других!
ДАЛЕКО ОТСЮДА
Loin d’ici
Это и есть святилище новое,
где милая барышня меня манит,
спокойная и всегда готовая,
со своими пышными грудями.
Её локоть на подушке лежит,
хорошо слышен поток фонтана,
это в комнате Доротея дрожит
от ветра и воды на расстоянии.
Рыдают и смешные поют песни,
чтобы успокоить ребёнка страх,
избалованного, хоть тресни,
с головы до самых пят.
Таким образом своими стихами
её нежные поверхности везде проявляются,
умащённые сладкими духами.
И цветы, грациозно падая в обморок, изумляются.
РАСКОПКИ
Excavation du squelette
Анатомические пласты,
где спят древние книги,
на причалах хорошо видны,
как древние мумии.
Рисунки с гравитацией мастерства
художника из прошлого
передают красоту естества,
несмотря на мрачную тему пошлого.
Видно, как ужасные тайны раскрыты,
содрана кожа с тел мужских,
представлены батраков скелеты,
копающих землю у ног своих.
Крестьяне угрюмые и покорные,
выдавленные из могилы, осуждены.
Зачем они землю роют,
это странный урожай, ты им скажи.
Сгибая свой позвоночник
и каждое бесплотное сухожилие,
фермерский сарай для них сколочен,
труд заполняет заботой идиллию.
Хочешь показаться чистым,
ужасным, жёстким слишком.
Судьба на костяном дворе
может стать неуверенной себе.
Пустота есть предатель,
и смерть всегда лжёт нам,
что где-то есть созидатель,
навсегда новый нашим глазам.
Всегда и везде до вечности
орудуй тяжёлой лопатой, руками,
скреби по лезвию тусклой земли
под босыми, окровавленными ногами.
СЕМЬ СТАРИКОВ
Sept vieillards
Муравьиный город, мечтаний полный,
прохожий на рассвете призрак встречает!
Тайны повсюду, сок течёт, который
в узких венах великого людоеда играет.
Однажды на унылой улице, рано утром,
здания стояли в холоде пассивно.
Берега реки приветствовали вздутым обрывом
и отражали душу актёра декоративно.
Грязно-жёлтый туман затянул пространство,
отправилась утомлённая душа на ночлег,
напрягая нервы, я шёл словно герой по царству,
сотрясаемый барабанной дробью телег.
Старик в лохмотьях продолжал хромать,
отражая цвет дождевого плеска.
Его взгляд побуждал милостыню подать
глазам его из злого блеска.
Можно подумать, что его глазные зрачки
пропитаны желчью, взор находился в холоде.
Его длинная борода жёсткая, похожая на клочки,
торчала, как у Иуды в древнем городе.
Он не сгибался, был сломан его позвоночник.
Сделав резкий прямой угол ногами,
он фиксировал свою линию, тренируя копчик,
принимая неуклюжую форму, перемещаясь шагами.
Треногий ростовщик, или четвероногий больной,
давил ногами мертвецов обезличенных,
пробираясь по снегу и грязи, шёл домой,
враждебный миру и совсем безразличный.
Затем его двойник, тряпки, спина, палка, борода,
никакая черта не отличала его столетнего близнеца.
Они шли в ногу, будто два призрака из барокко,
возникнув из одного ада, бредут до неизвестного конца.
Был ли я участником печально известной игры,
или то был злой шанс, который унижал тебя!
С минуты на минуту я насчитал семерых —
размножений этого зловещего старика!
Кто улыбнётся моей тревоге,
упираясь в неброскую дрожь,
несмотря на их дряхлость в итоге,
каждый из семи монстров был хорош.
Мог бы я дожить до восьмого, ещё одного,
более фатального, неумолимого повторения.
Феникс жуткий с собственным отцом и сыном его.
Я был спиной к этой одержимой процессии исступления.
Пьяный видит вещи удвоенными.
Я ковылял домой, хлопнув дверью, был в ужасе,
больной, лихорадочно обеспокоенный,
израненный тайной, абсурдом снаружи!
Напрасно я пытался взять в руки командование,
все усилия бесполезны, режим бури был таков.
Моя душа, безмачтовая баржа, плясала отчаянно
над каким-то чудовищным морем без берегов!
ПУТЕШЕСТВИЕ
Voyager
Влюблённый в марки и глобус ребёнок готов
приравнять Вселенную к его безмерному желанию.
Как же прекрасен мир в свете прожекторов,
мала и незначительна память в глазах признания!
Как-то отправились мы путешествовать к несчастью,
были наполнены огнём, следуя морским ветрам.
Сердца были переполнены негодованием и страстью,
успокаивая себя навстречу бесконечным волнам.
Мы были рады, когда из-под ног уходила земля,
от ужасов детства, позора и обречения.
Будто в глазах женщины тонула астрология
и опасные духи Цирцеи тиранического значения.
Оглушая собой, чтобы не быть дикими зверями,
с пространством, светом и огненными небесами.
Лёд, что жалил их, палящее солнце выживания
медленно стирали следы своего желания.
Настоящие путешественники всегда уходят,
только двигаются их сердца, как воздушные шары,
они, как свет от судьбы, никогда не уводят,
не зная почему, всегда говорят: «Беги!»
Те, кто свои желания видит в образах облачности,
кто мечтает о безмерной чувственности,
как солдат мечтает о пушках, смещая неясности,
человеческий дух не генерирует глупости.
Подражаем с ужасом волчкам и чашкам,
в своих прыжках и даже во сне одиноко,
любопытство мучает, и мы катимся дальше,
будто ангел хлещет нас на солнце жестоко.
Цель не остаётся прежней, странствуя по судьбе,
и где бы ни находился ты, в каком царстве,
безумная надежда никогда не устаёт и нигде,
она мчится в поисках покоя в воздушном пространстве.
С мостика гремит голос: «Сними кожу с глаз!»
Наша душа следует к острову Икара.
Голос сверху обезумевший зовёт нас:
«Черт, да это камень!»— она кричала.
На каждом острове смотрят дозорные,
судьба обещает своё Эльдорадо.
Воображение, вызывающее обряд оргий,
находит лишь голый риф после торнадо.
Вот бедный любитель химерических песков!
Заковать бы его в кандалы и бросить в море,
это пьяный моряк, открывающий земли веков,
чей мираж наполняет бездну страданием и горем.
Словно старый бродяга, бредёт он по тине,
мечтает голову поднять в ослепительном рае.
Его взгляд завораживает огонь Капуи,
где освещённая свечами его лачуга встречает.
Путешественники носят странные прозвища.
Мы читаем истории в их глазах,
покажите нам воспоминания и сокровища,
чудесные драгоценности из звёзд на небесах.
Желаем путешествовать без пара и парусов!
Проецируйте наш дух на простынях, как полотна,
облегчая скуку тюремных сказок и снов,
ваше прошлое, самый дальний предел горизонта.
Мы видели пляжи с песком,
волны видели, звёзды, а также
бедствия и потрясения, шторм,
нам было скучно, как и раньше.
Великолепие солнечных лучей,
блестит на отмелях фиолетовый цвет,
слава городов меркнет на лоне ночей,
как только угасает солнечный свет.
В наших душах неугомонная тоска
погрузилась в отражение пламени неба.
Самые величайшие сцены, богатые города
без приманок влекли нас на дальние берега.
Наслаждение добавляет желанию силы,
в котором наслаждение есть основа старого древа,
пока кора утолщается, вы растёте до вершины.
Ты звучишь, когда твои ветви жаждут коснуться неба.
Мы приветствовали богов из слоновой кости,
троны в блеске созвездий под главной звездой,
дворцы и стены, скульптурные части
стали бы банкирам мечтой роковой.
Одежда, пьянящая своё видение,
женщины с накрашенными губами
жонглируют умными выражениями
с ласками скользящих змей ночами.
Что дальше, пацаны? Главное бы не забыть
то, что мы увидели через этот мир, в этот миг
по роковой лестнице с низу до верха,
утомительное зрелище вечного греха.
Женщина, подлая рабыня, полная гордыни,
глупая, обожающая себя без отвращения.
Человек, жадный тиран, суровый, похотливый,
раб того раба, полный извращений.
Мучитель, который играет,
мученик, который рыдает.
Пир ароматный и влажный от крови,
яд власти развращает толпу до боли.
Несколько религий, как наша исконная,
все восхождение на небеса святость оная,
словно инвалид под одеялом,
лежит в ногтях и власяницах вялых.
Человек, опьянённый гением, болтает,
безумство как никогда, или даже хуже огня,
к Богу в бешеной агонии взывает:
«Господин мой, прими проклятие от меня!»
Менее глупые, суровые любители бреда,
хранимые судьбой, убегают из большого стада,
укрываясь в глубинах опиума!
Это новости со всего мира и вакуума!
Горькие знания мы получаем из путешествий!
Мир всегда показывает всем сумасшедшим,
что скуп и однообразен образ и он манит,
оазис ужасов в пустыне тоска плодит!
Пойдём или останемся, если можешь остаться.
Иди, беги, приседай, чтоб наслаждаться.
Время есть бдительный враг теневой.
Есть бегуны, им не очень-то хорошо порой.
Апостол, или странствующий иудей, готов
без корабля, вагона, как они излагают,
может бежать от мерзкого погонщика рабов,
его могут убить, не выходя со своего вокзала.
Наконец он ставит нам ногу на позвоночник,
надежда теплится, мы кричим: «Вперёд!»
Когда мы уехали в Китай посредине ночи,
наши глаза были устремлены на правый борт.
Плыли по сумрачному морю на парусах
с радостью юного путешественника
и слышали соблазнительные голоса,
что ароматный лотос нашли наверняка.
Вот и пожинаем чудесные плоды,
от которых зависят надежды,
напейся странной сладости и жди
после полудня, которые безбрежны.
В знакомом языке мы призраки видим быстрей,
простирает руки к лицу наш Пилад.
«Чтобы обновить своё сердце, плыви к Электре своей!» —
зовёт она, чьи колени мы когда-то обнимали вот так.
Вот старый капитан уже якорь спускает.
Эта земля утомила нас, пора полететь и умереть.
На небо и море чёрная злоба чернил наползает,
наши сердца наполнены светом, пора лететь.
Вылей свой яд, раствори в нём весь свой страх,
погрузись в глубины пустоты, рай или ад!
Его огонь обжигает наши умы, и в них тоска живёт,
в глубинах неизвестности находим новое своё!
ДЕПРЕССИЯ
La depression
Я руковожу под дождём промокшей страной,
богатый, но бессильный и в старости ещё молодой.
Я презираю рабские черты своих воспитателей,
так же скучно мне со всеми, как со своими собаками.
Даже соколиная охота меня не оживляет
и эти люди, которые под балконом умирают.
Самая гротескная выходка любимого дурака
не успокоит жестокого и больного простака.
Его историческая кровать с лилиями стала могилой,
дама, дающая место принцу, становились любимой.
Алхимик, делающий золото из полного нуля,
изгнал испорченную материю из своего бытия,
или в кровавых ваннах, что дали римляне,
люди у власти вспоминают это возле могилы.
Они смогли согреть этот труп живой,
где вместо крови течёт вода Леты порой.
ИГРА
Le jeu
Старые куртизанки в ветхих креслах сидят,
бледные брови начернены, глаза роковые,
они жеманные, а из их тощих ушей торчат
обветшалые камешки и железки золотые.
Кругом зелёное сукно и лица без губ,
губы без крови, челюсти без остатка,
в пустом кармане напрягается грудь,
и пальцы сжимает адская лихорадка.
На грязном потолке ряд бледных огней
в огромных канделябрах мерцают
известным поэтам, их задумчивых бровей,
где они свою кровь и пот проливают.
В тёмной картине ночного сна,
в безмолвном логове я наклонился,
ясный разворот наблюдали глаза,
в немом холоде я вдруг очутился.
Завидуя цепкой страсти подлецу,
кладбищенскому веселью старой шлюхи,
все храбро тычут мне этим в лицо,
что потеряло внешность, честь и нюх.
Ревнует сердце ко всем персонам,
задорно улетая в бездну жития.
Пьяные от крови предпочитают иконы
с муками до смерти и адом до небытия!
ТРУБА
Tuyau
Я есть моего автора трубка,
на его лице меня ты видишь,
словно чёрное древо эфиопки,
мой хозяин заядлый курильщик.
Если его боль одолевает,
я дымлю, как дачная труба,
когда ужин ещё накрывают,
а пахарь дома сидит у стола.
Я его душу в дым окунаю,
в синий туман его пелены,
что изо рта своего выпускаю
закольцованные в бальзаме клубы,
которые сердце его охмуряют
и от усталости освобождают.
ВИНО ДЛЯ ОДИНОЧКИ
Vin pour celibataires
Пронзительный взгляд кокетливой крошки
к тебе скользит белым лучом неспешно,
на море в дрожащей лунной дорожке
она свою наготу купает небрежно.
Последняя кучка фишек в руках игрока,
развратный поцелуй Аделины тощей,
под фрагменты ласки, нервная музыка,
похожая на далёкие вздохи тёщи.
Много разных бутылок вина, но эта,
мощный бальзам, плодородная гроздь,
хранится для жаждущего сердца поэта.
Ты выпиваешь молодость, надежду, строки стихов,
глубокое сокровище бедности это — гордость
наполняет нас триумфом и искусством богов!
ВИНО ДЛЯ ВЛЮБЛЁННЫХ
Vin pour les amoureux
Сегодня в космосе порядок и простор,
словно конь освободился от всего,
сброшены узда, удила и без шпор,
божественное небо пьёт сладкое вино!
Мы, как два ангела, измученных во лжи
и в беспощадной лихорадке,
преследуем все эти миражи
в кристальном синем небе без оглядки!
Нам сладко балансировать, взлетать
сквозь вихри воздуха всё выше
и все желания зеркально отражать.
Туда, моя сестра, плыви, плыви
без отдыха и передышки
и только в рай моей мечты!
ТУМАН И ДОЖДЬ
Brouillard et pluie
Поздняя осень, зима и весна пропитаны грязью,
сезон без боли, я хвалю и люблю тебя,
и это возбуждает мой мозг и сердце сразу,
во влажных саванах и в гробницах дождя.
Обширный ландшафт, холодный ветер играет,
пернатые крылья моя душа распускает.
В долгие ночи флюгер маячит сполна,
свободный и обновлённый, чем в мои времена.
Нет слаще сердцу, полному печали,
в те сроки, когда лишь остывало море,
все времена года, как королевы, нас встречали.
И чем неизменным оставался вид твоих теней,
как дважды два, чтоб успокоить наше горе,
безлунной ночью путь был опасней и темней
ВРАГ
Ennemi
Моя юность была только грозной лишь бурей,
пронизанной пылающим, несмолкающим жаром.
В моём саду созрели плоды и оживился улей
после грозового дождя, прошедшего с градом.
Теперь я достиг мыслей осенних
и должен работать лопатой, граблями
на погосте, затопленном месте,
где могилы вырыты, как глубокие ямы.
Снятся цветы мне или нет, кто знает,
омытая соляным потоком земля засыхает,
мистическая манна, придающая сил, угасает.
Печаль и грусть постоянно нашу жизнь угнетает,
невидимый враг грызёт сердца и кровь выпивает,
истраченная кровь вонзается в него и процветает!
ЧИТАТЕЛЮ
Lecteur
Заблуждение, порок и скупость,
вашим духом овладевает глупость.
Нежное раскаяние для ваших гостей,
словно нищие оборванцы, кормят вшей.
Грехи ваши глупы, а покаяние напрасно.
Ваши признания окупаются негласно.
Вы радостно идёте тернистым путём и заодно
надеетесь, что мерзкие слёзы смоют это пятно.
Сатана Трисмегист заколдованных всех качает,
разум без конца под подушкой зло собирает.
Весь драгметалл, скованный волей,
знающий алхимик испарил поневоле.
Дьявол дёргает ниточки и двигает на беду,
вас каждый новый день он видит в аду,
и вы наслаждаетесь этим мерзким явлением —
в смрадном мраке, в ужасном лишении.
Вы хватаетесь за тайную эту игру,
как развратник губами целует цедру
на избитой груди какой-то античной шлюхи,
кусая гнилой апельсин, на котором ютятся мухи.
Набитый и бурлящий, как миллион червей,
сонм демона бунтует в голове ваших идей.
Вы дышите, а смерть невидимо забирает ненароком
ваши лёгкие с тихим стоном, полным потоком.
Вдруг яд, поджог, ножи и низкое желание,
а вы ещё не вышивали ловкие дизайны
на унылом полотне вашей жалкой жизни,
так как в ваших душах нет огня и харизмы.
Там, где шакалы, пантеры и обезьяны,
змеи, стервятники, скорпионы, тритоны,
что воют, хрюкают и ползают без возражений,
людоеды в гнусном зверинце твоих заблуждений.
Есть один из уродливых, неприятных с рождения,
без одного дикого жеста и дикого крика спасения.
Он охотно отправил бы в ад этот злостный мир
и одним зевком всю землю разом бы и поглотил.
Это скука! Из глаз ползёт невольная слеза,
будто курят свой кальян и мечтают леса.
Ты знаешь, читатель, это чудовище — строгий кудесник!
Читатель, ты брат мне, и ты мой ровесник!
ВСЁ В МЕРУ
Semper Eadem
Откуда эта странная грусть угрожает
и карабкается по чёрному голому камню?
Наше сердце собрало уже все урожаи,
а жизнь есть зло, и это известно каждому.
Это простое из страданий, и ничего тайного,
когда все видят твой ненормальный экстаз.
Терпи, ты такая любопытная красавица явная,
хотя твой голос сладок, сиди и молчи в этот раз!
Молчи, дурак, ты вечно измученная душа!
Детская улыбка больше, чем жизнь или смерть,
и завораживает нас шёпотом, чуть дыша.
Сердце пьянеет от своей лжи и даёт нам совет
окунуться во сне только в свои глаза,
чтобы навсегда заснуть в тени твоих век.
ГИМН
Hymn
К слишком милому и красивому,
наполняющему моё сердце ясностью.
К бессмертному ангелу или идолу,
приветствую с бессмертием всех со страстью.
Пусть течёт сквозь реальность мою
Воздух, смешанный с зыбью морской,
изливая вечную сентиментальность свою,
оставляя в экстазе душу иной.
Всегда свежий запах, который манит,
атмосферный свет в дорогом уголке,
дым от кадила по комнатам тянет
тайной тропой в ночной темноте.
Как выразить истину
своей неподкупной любви
и увидеть невидимую
бесконечность её глубины?
К слишком милому и красивому,
наполняющему моё сердце ясностью.
К бессмертному ангелу или идолу,
приветствую с бессмертием всех со страстью.
МОЭСТА И ЭРРАБУНДА
Moesta et Errabunda
Скажи, Агат, сейчас твоё сердце парит
далеко от тёмного моря и шумного города,
к другому морю, где великолепие и другой вид.
Скажи, а у тебя сердце замирает иногда,
когда голубая и глубокая девственность говорит?
Море бескрайнее нас всегда утешает
и в наших усилиях нам доверяет,
как демон доверил певцу, кто хрипит,
рёв бури возвышенно сопровождая,
нас утешая и усыпляя.
Грузи вагоны и меня возьми на фрегат!
Здесь слизь городская из наших рыданий.
Правда, что сердце твоё печально, Агат?
Вдали от угрызений совести и от страданий
мне дайте вагоны и дайте фрегат!
Как ты удалён, благоуханный рай так далёк,
в ясном небе, где любовь и счастье осталось,
где то, что ты любишь и где ты одинок,
сердце утопает, в сладострастии купаясь.
Ты где, благоухающий рай, где твой огонёк?
Детский трепет в зелёном раю,
игры, песни, цветы и объятия,
скрипка играет в цветущем краю,
бокал вина под кустом, ночные занятья,
зелёный рай, детский трепет, я узнаю.
Рай невинный, полный тайной тоски,
это дальше Индии или Китая?
Можем ли мы отозвать его или спасти
и воссоздать его серебряным голосом рая?
Рай невинный, полный тайной тоски.
ЖИВОЙ ФАКЕЛ
Torche vivante
Они идут впереди меня, эти глаза в полном свете,
их будто мудрый ангел заворожил во снах.
Мои божественные братья и светлые дети
сверкают алмазными огнями в моих глазах.
Ведите меня по пути красоты,
спасайте от сетей и тяжких преступлений.
Они есть мои слуги, а мы их рабы,
моё существо в их живом пламени искуплений.
Зачарованные глаза, сияйте мистическим оком
свечей, зажжённых солнцем средь бела дня,
и краснейте, не угасая, своим жутким потоком.
Они празднуют смерть и поют «воскресе» за оконцем.
Ты поёшь воскресение души для меня.
Звезды своим пламенем не могут охладить это солнце!
ДЛЯ МАДАМ САБАТЬЕ
Pour Mme Sabatier
Что ты вечером скажешь, одинокая и бедная душа?
Что сердце засохшее тебе подскажет, чуть дыша?
Такой прекрасной, милой и такой родной,
от твоего взгляда цветок божественный и живой.
Мы заставим гордость петь ей дифирамб,
ничто не сравнится с её властным видом.
Её духовная плоть имеет ангелов аромат,
окружая нас бесконечным взглядом.
Будь в ночи и в одиночестве,
на улице во множестве людей,
её призрак танцует в воздухе,
показывая, что прекрасна обитель.
Ты люби меня ещё сильней
ведь я муза твоя и ангел-хранитель.
ПРИЗНАНИЕ
Confession
Однажды, моя милая женщина,
ты возьмёшь в свою руку гладкую руку его.
Эта память не исчезнет и будет вечная
в тёмных глубинах разума её и моего.
Было поздно, когда полная луна,
распространяя свет, похожа была
на небесный диск, словно воздушная река,
над спящим Парижем торжественно плыла.
Вдоль домов, под каретными воротами,
кошки крались украдкой,
уши навострив, как тени знакомые,
нас сопровождали медленно, без оглядки.
Внезапно очень близко от нас
сверкнул цветок в бледном цвете,
как богатый инструмент в тот час,
вечно весёлый и яркий трепет.
Ясно и радостно фанфар Парнас,
в сверкающем рассвете из дома
вырывались жалобные вздохи
прерывистого тона,
словно чахлого ребёнка упрёки.
Угрюмый, отвратительный, грязный,
чья семья в позоре с пелёнок,
скрывалась годами от людей разных.
Мой бедный ангел, твой голос спокойный.
Вроде из подвала или пещеры тёмной,
возглас, что на земле нет ничего определённого,
и как бы тщательно он ни был замаскирован,
человеческий эгоизм рвёт завесу вздорную.
Тяжко быть прекрасной женщиной,
это очень банальное занятие.
Обезумевший танцор вызывает больше прежнего
повод для механической улыбки восприятия.
Глупо это строить на бренном сердце в спешке.
Всё рушится, любовь и красота,
пока Обливион не швырнёт их в свою тележку
и вернёт всех в Вечные Врата!
Я вспоминал ту волшебную верность,
его луна и томление без конца,
всё это ужасная и шепчущая уверенность
на исповеди сердца.
ОБРАТИМОСТЬ
Reversibilite
Ангел радости, а ты знаешь тоску,
тебе знаком стыд, угрызения совести или отвага,
в страшную ночь и смутную хандру,
когда сердце смято, как скомканная бумага.
Ангел добра, знаешь ли ты суть ненависти,
с кулаками во мраке и слезами желчи,
когда месть издаёт свой адский зов нежности
и берёт под контроль мысли женщины.
Ангел здоровья, знаешь ли ты лихорадку
у длинной, грязной стены твоего дома,
когда изгнанники танцуют вприсядку
и шевелят губами в отсутствии крова.
Ангел красоты, ты видишь эти морщины,
страх старости, сентиментальная слеза,
интимный ужас преданности мужчины,
куда годами смотрели жадные глаза.
Ангел счастья, вспышки радости моего предела.
Царь Давид нашёл бы жизнь у своей могилы,
в аромате твоего заколдованного тела.
Всё, о чем я прошу тебя, так это твои молитвы.
ЛЕГКОМЫСЛЕННОСТЬ
Frivolite
Твоя голова, воздушный жест,
словно пейзаж прекрасный,
на лице всегда живой смех,
свежий ветерок в атмосфере ясной.
Суровый прохожий мимо идёт,
он здоровьем своим озадачен,
мигает тебе и, как яркий свет,
своими руками что-то маячит.
Звучной гаммой цвета
усыпано платье твоё,
вдохновляя поэтов
в танце мыслей цветов.
Это и есть та дикая одежда,
являясь эмблемой твоему уму.
Я боюсь тебя, как сумасброда,
одинаково ненавижу и люблю!
Иногда в прекрасном саду
она плела свою апатию
на солнце, обжигая грудь свою,
раскрывая свою иронию.
В присутствии зелени весны
я ощущал такое унижение,
наложив возмездие на цветы
за дерзость природного вторжения.
Придёт та ночь, и в тот же час
от звука чувств и наслаждения
хотел бы тело я твоё украсть
в сокровищницу для восхищения.
Укусить бы твою жалкую грудь
и наказать свою радостную плоть,
на твоём раненом боку уснуть,
остановив на ране кровь.
Пусть дух захватит восторг!
На твоих пухлых губах коньяк,
ярче и прозрачней станет взор,
влей мой яд себе, сестра моя!
ПЕСНЯ ПОСЛЕДНЕЙ ОСЕНИ
Chanson d’automne
Мы погружаемся в горькие тени,
короткое лето и яркое солнце уходит!
Слышу мрачные шуршания падений,
звенят дерева, листопад хороводит!
Зима войдёт в своё существо,
ненависть принуждает к труду,
гнев, содрогание, ужас и шок,
солнце в своём глубоком аду.
Сердце замёрзнет, ему не до смеха.
На севере слышно, как падает бревно,
нет ничего скучнее этого эха.
Строят эшафот, кому-то не повезло.
Мой дух подобен разрушенной башне,
в ней будто стены рушат, тараном дробя.
Стук монотонный, исход будет страшный,
быстро вбивают гвозди в крышку гроба.
Я люблю твои смуглые глаза,
мне сегодня горько всё, в твоих руках,
твоя любовь, твой будуар, твоя слеза
и солнце, сверкающее на волнах.
Люби меня сильней, нежное сердце.
Будь сладостью, возлюбленной, сестрой
славной осени или заходящего солнца.
Жизнь коротка, нас ждёт могила и покой.
Позволь, я на твоих коленях полежу,
сожалея о лете, белом и знойном,
я буду радоваться нежному лучу
позднего и жёлтого сезона!
МОНОЛОГ
Monologue
Ты прекрасна, словно чистое небо,
но грусть, как море, течёт во мне
и оставляет на моей угрюмой губе
болезненное воспоминание и горечь в беде.
Твоя рука скользила по онемевшей груди,
то место, помеченное когтем женщины,
там, где моё сердце, обязательно найди,
как дикие звери рвут на части, изувечено.
Моё сердце — дворец, голытьбой осквернённый.
Они пьют, убивают, за волосы дерут.
Аромат витает над горлом обнажённым.
О, красота, суровый бич души, плод твоей заботы!
Огни в глазах на пиршество влекут.
Сожги дотла объедки и пощади зверей от рвоты.
КОТ
Chat
Чудный кот гуляет по моим мозгам,
будто это его собственный дом.
Он обаятельный и нежный только там,
где мяукает, сохраняя сдержанный тон.
Он то успокаивает, или ругает,
всегда насыщен и глубок.
Этот голос, что раскрывает
тайное обаяние, и только его.
Он фильтрует глубь моего существа,
набухает во мне, как умножается стих,
и восхищает, как зелье волшебства,
постигая экстаз, успокаивается, будто притих.
Он не нуждается в словах, чтобы петь,
и длинных предложений моему стиху,
не поклоняется сердцу впредь,
делая чувствительней строку.
Он доставляет хорошие вести,
его голос редкий и необычный,
как у кота-загадки, ангельский,
тонкий и очень гармоничный.
Его светло-коричневый мех
отдаёт сладким ароматом.
Я чувствую запах его лучше всех,
поглаживая его перед закатом.
Этот знакомый дух комнаты,
он наполняет и вдохновляет,
вещи в пределах империи его
бога и фей обожествляют.
Мои глаза любят этого кота,
он манит, я будто смотрю в себя
и вижу огонь его бледного зрачка.
Он, как яркий светильник, вселился в меня!
ЗАОБЛАЧНОЕ
Ciel assombri
Словно мутный экран был твой взгляд,
странные голубые, серые или зелёные глаза
меняли нежную мечту в жестокую и опять
повторяли праздность и делали бледными небеса.
Ты несла эти туманные, пустые дни,
растворяя очарованные сердца в слезах,
и, взволнованная неведомой болью земли,
нервно смеялась над онемевшем духом во снах.
Ты выглядишь на горизонте, как прекрасная луна,
солнцем освещённая туманная пелена.
Ты прекрасна, когда мокрая от росы страна
лучами туманного неба воспалена.
Опасная женщина, жуткое сияние соблазна,
я смогу обожать твой мороз и снег после оргазма
и научусь рисовать зимние наслаждения,
острые, как сталь, или льда увлечения.
БЕЗНАДЁЖНОСТЬ
L’Irreparable
Можем ли мы заглушить угрызения совести?
Кто живёт и корчится, вздрагивая от корысти?
Кто, как червь на трупе, питается нами,
словно желчь на дубах плачет слезами?
Разве можно раскаяние своё позабыть?
В каком зелье или вине врага утопить?
Этого жадного, пагубного ублюдка,
который ведёт себя как проститутка.
Кто он, всегда наполненный упорством?
Скажи нам, прекрасная ведьма, скажи точно.
В каком зелье? В каком вине?
Скажи духу, состоящему в тоске.
Словно умирая, придавленный лошадьми,
прекрасная ведьма скажи нам, скажи,
если знаешь, скажи тому, кто в агонии,
волки уже почуяли и ведут погоню.
На кого смотрит ворон, солдату скажем,
если он откажется от могилы и креста.
Бедняга в агонии, а волк уже почуял даже,
пора на помощь им звать Христа.
Мы можем осветить чёрное и мутное небо!
Мы можем пронзить сумрачный вечер,
плотнее смолы, без дня и ночи, где он не был,
без звёзд, где не горят погребальные свечи!
Можем ли мы осветить чёрные небеса?
Надежда сияла в окне ближней таверны,
угасала и умирала с нами навсегда!
Как без солнечного света и лунного сияния это найти?
Где для мучеников грязной дороги приют?
Дьявол погасил всех в окне таверны, и,
дивная ведьма, ты любишь проклятых тут?
Скажи, ты знаешь, как не прощать неверных!
Ты поймёшь его раскаяние за отравление,
для него наше сердце служило мишенью.
Милая ведьма, тебе все проклятые любы?
Безнадёжный он, его проклятые укусы и зубы.
Иногда на досках дешёвой сцены,
озарённый звонким оркестром Мельпомены.
Я видел зажжённый волшебством день
в адской небесной бездне и Сатану над ней,
существо из нечто иного, чем из золота и газа.
Моё сердце никогда не видело такого экстаза
на этой сцене, где снова и снова кричали:
«Напрасно ждёшь ангела с крыльями из марли!»
ПРИГЛАШЕНИЕ В ПУТЕШЕСТВИЕ
L’invitation au voyage
Сестра, когда-то мой ребёнок
был рядом здесь.
Сладко быть там, где мы двое!
Жить, вздыхая, любить и умереть
в стране, которая отражает тебя
в дымке пасмурных дней очень томно,
проживая, очарование храня,
таинственно и вероломно.
Через жалюзи видишь, какой порядок и красота,
там покой, сладострастие и шик.
С блеском на поверхности отполированы все места,
украшают нашу комнату на миг.
Редкие цветы смешались с душистым потоком,
амброзия неясного аромата.
Расписные залы, зеркальные стены строго
увешаны с восточным великолепием злата.
Везде говорят разные тайны
на милом, родном языке.
Внизу спят, как сосуды, каналы
в своей дискретной душе.
Закат окружил запад на мгновение.
Кочевники свернули белые паруса,
чтобы выполнить твоё желание,
они приходят с другого конца.
Каналы, город, фиолетовая позолота.
В пылающем огне остывают земля и окрестности,
везде царят порядок и красота,
покой и сладострастие утопают в помпезности.
ПУТЕШЕСТВИЕ НА КИТИРУ
Voyage a Cythere
Сердце радовалось, как птица в полёте,
преследуя такелаж, плывущий в водовороте.
Корабль качался под безоблачным небом,
как ангел, ослеплённый лучезарным светом.
Что это за остров, печальный и тёмный?
Китира известный в стихах, ты помнишь,
золотая земля для престарелых детей.
Смотри, здесь нет ничего, кроме камней.
Остров тайн и сердца услады!
В тени древней Венеры и прохлады,
как духами накрывает море тебя,
наполняется разум томной ночью, любя.
Остров цветов и зелёного мирта,
почитаемый народом, широко открытый,
где вздохи сердца над розовым садом
с почтением скользят, словно ладан,
или воркуют в ароматном воздухе рядом.
Китира похожа на пустыню с первого взгляда.
С пронзительным криком бесплодная скала,
я увидел странную тень, это была она!
Это был не храм, затенённый деревьями,
где юная жрица с цветочными желаниями,
её тело горело тайным огнём,
она шла, распахивая одежду живьём.
Берег, вдоль которого плыли на парусах,
встревожил птиц, и мы там увидели страх:
под чёрными силуэтами кипариса
с тремя ветвями стояла виселица.
Свирепая птица сидела на голове,
ковыряясь у повешенного в его чреве.
В ярости вонзив свой клюв кровавый,
жадно мертвечину на куски разрывала.
Глаза как две дырки из пещерного брюха,
кишки текли по бокам и уже не было уха,
его мучители в этом объедении
умилялись жуткими наслаждениями.
Они кастрировали его, эффектно играя,
кружилась под ногами ревнивая стая,
их морды похожи на летучих зверей,
среди них большой вожак, как у людей.
Палач с когортами за спиной
терпел обиды и молчал порой.
Он житель Китиры, сын прекрасного неба,
иступлял позор незнакомого тела.
Отсутствие могилы отрицает его преступления.
Повешенный страдалец — это гротеск обвинения.
Я чувствовал при виде висящих конечностей
старые страдания и тягучий поток желчи.
Желчь поднималась к моим зубам,
предо мной был бедняга, повешенный там.
Я чувствовал клювы и хищные когти
парящих воронов и звериные пасти.
Небо чаровало, как спокойное море,
всё было во мраке и залито кровью.
Увы, сердце моё умерло навсегда
в глубине листьев аллегории и вечного сна.
О, Венера, я нашёл на твоём острове
виселицу с изображением себя на её остове.
О Боже! Дай мне мужество и силу напряжения
созерцать своё сердце и тело без отвращения!
ИСКУПЛЕНИЕ
La rancon
Человек с чувством угрызения совести
имеет два поля глубокой и богатой земли.
На них он должен выкопать, родить и нести
железное лезвие разума и любви.
Чтобы вырастить маленькие лютики,
собрать несколько колосьев льна,
он должен поливать их без остановки
солёными слезами с седого лба.
Одно есть искусство, другое — любовь,
чтоб умилостивить его в день пожара,
когда оно в последний раз вернётся вновь
и предъявит строгий расчёт того кошмара.
Полна уж выставка урожая и цветов,
придётся показать амбары наяву,
с теми цветами и формами этих садов,
которые получили у ангелов похвалу.
СМЕРТЬ БЕДНЯКА
La mort des pauvres
Это смерть убеждает жить продолжать,
цель жизни — единственная надежда,
как эликсир опьяняющий может возбуждать,
дающий силы идти к могиле безбрежно.
Посмотри на снег в морозной пурге,
это яркий свет на нашем горизонте небес.
Сказочный домик, описанный в книге,
где можно присесть, поспать и поесть.
Вот и ангел держит в своих магнитных лучах
сон и дар экстатических сновидений.
Он стелет постель, где бедные и нагие лежат,
это слава богов из библейских мистерий.
Кошелёк бедняка — его страна, и где бы он ни был,
это та дверь, что открывается в неизвестное небо!
МУЗЫКА
Musique
Океан музыки меня уносил
через эфир далеко на волне,
под сенью тумана я тихо отплыл
к моей бледной одинокой звезде.
Грудь моя и лёгкие были полны,
как в корабельных парусах.
Ночь скрыла от меня длинные валуны,
и я катался на их волнах.
Я почувствовал морскую страсть,
она вибрировала во мне,
попутный ветер, как напасть,
вибрировал на огромной глубине.
Ровный покой и огромное зеркало отчаяния
убаюкивало моё подсознание.
НЕВЕЗЕНИЕ
Malchance
Бросить камень, которым сражался,
требуется мужество Сизифа!
И как бы ты там ни старался,
время короткое, а искусство в мифах.
Вдали от могилы знаменитости
моё сердце, как глухой барабан,
выстукивает траурные титлы
на пустынном кладбище по ночам.
Многие, как драгоценные камни,
давно захоронены и спят в забвении
на тихих погостах дальних.
В глубоком одиночестве ожидания,
много цветов с сожалением
в сладком аромате сострадания.
БРОДЯЧИЕ ЦЫГАНЕ
Gitans errants
Вещее племя с горящими глазами
вчера по трассе двигалось сюда.
Дети предлагали свою жалость слезами,
гордые от голода и азарта всегда.
Мужчины пешком, с блестящим оружием
вели повозки в табор их владений.
Небеса и глаза, уставшие от равнодушия,
скорбно сожалели об отсутствии видений.
Сверчок глубоко из своей песчаной ямы,
увидев их ноги, себя стремился спасти.
Любящая их богиня Кибела, листая поляны,
вызвала фонтанировать скалы и пустыню цвести.
Бродячий народ широко вездесущий
живёт в скрытом царстве теней грядущих.
РЫЖАЯ НИЩЕНКА
A une mendiante rousse
Рыжая девушка в бледном наряде,
её бедность снаружи видна,
на её рваном платье
вся природная красота.
Я, жалкий поэт, скажу смело:
с её веснушками и смуглотой,
молодое и худощавое тело
пахнет сладостью и наготой.
Она выглядела экстравагантной,
похожа на королеву из истории
со своей туфелькой бархатной,
с её тяжёлыми башмаками.
Вместо платья короткого, рваного,
если будет с длинными складками,
может стать прекрасным одеяние
и делает стройные ножки загадками.
Вместо порванного чулка
у неё сверкает вдоль ног
кинжал из золотого чехла,
для глаз красивых клинок.
Свободное декольте
раскрывает в гордости
её прекрасные груди,
яркие, как глаза твои.
Да, будут руки нежно
и сладко тебя раздевать,
а дерзкие удары небрежно
препятствовать и возбуждать.
Пальцы озорные, как из жемчуга,
мастера сонетов из Белло
любовниками слыли всегда
и себя предлагали смело.
Поэты за музой в погоне,
посвящая плоды тебе,
глядя на башмаки поневоле,
даже на лестнице.
Много игр придворных
и разных известных имён,
за тобой следить даже скромно
позволит прохладный твой дом.
Вот и будешь в постели считать
поцелуев больше, чем роз,
и согласно правилам знать,
король Валуа или больше поз!
Пока ты ищешь объедки
и просишь на жизнь подать,
задние двери в клетке
не будут тебе открывать.
Ты идёшь из своей далёкой мечты,
бесполезные бусы висят на тебе.
Увы, гораздо больше заслужила ты,
чем только я могу позволить себе.
Иди же без этих украшений,
без жемчуга или бриллианта,
стройная фигура есть плод развлечений,
твоя красота и нагота — часть таланта.
СОВЫ
Les Hiboux
Среди чёрных тисов их приют,
совы выстроились в свой ряд,
как божества с других планет,
красным свечением глаза горят.
Они, задумавшись, сидят,
не шевелясь до того момента,
когда солнца идёт закат
и тени вырастают перманентно.
Их позиция для мудрых учение
чувствовать шум и чужие движения.
Человек не контролирует тени,
это всегда влечёт наказание.
За стремление шевелиться и уходить
после того, как успели натворить.
СМЕРТЬ ВЛЮБЛЁННЫХ
La mort des amants
У нас будут ароматные кровати,
как глубокая могила на дне,
странные цветы в нашей комнате,
цветущие словно в бездне.
Исчерпывая свои последние огни,
сердца станут вспышками на небесах,
отражая взгляды своей двойни
в наших двух зеркалах-близнецах.
Один вечер мистического сияния,
мы обменяемся кратким свечением,
долгим всхлипом, тяжким от прощания,
пришедший ангел оживит мгновением
тусклые зеркала и безжизненное пламя.
ПОСЛЕОБЕДЕННАЯ ПЕСНЯ
Chanson de lapres-midi
Вот и брови твои удивляют,
и дать воздуха ты не согласна,
ты не ангел, что прилетает,
а ведьма для любви и соблазна.
Я обожаю девушку свою,
у неё страсть от дьявола,
с беспечной преданностью,
как священник для идола.
В лесу иль пустыне
в твоих растрёпанных волосах
есть запахи воздуха иные,
с загадкой, тайной на висках.
Вся плоть твоя, как сладкий аромат,
кружится с облаком кадила
и завораживает сумеречный мрак,
нимфа теней, тепла и дыма.
Сильнейшие зелья готовы,
не сравнить с фурором иных,
ты знаешь ласку, какова
воскрешает даже мёртвых.
Я влюблён в белые бёдра твои
и в овалы пышной груди,
когда спина терзает подушки
в томных позах любви.
Твои поцелуи и укусы
покой давали ярости всегда.
«Не рви меня черноволосый», —
так говорила мне она тогда.
И ярким взглядом, как луна,
своей усмешкой так искусно
будто сердце трогала она,
мне становилось очень грустно.
Ты стала гением моего ума,
моей радостью в моей судьбе,
ты свет и взрыв такого тепла
в моей дикой сибирской тьме.
ШЕВЕЛЮРА
La tete de cheveux
Космы, торчащие до плеч!
Кудри духами покрыты в томлении.
В экстазе, чтоб тёмную нишу любви сберечь,
нахожусь в твоих волосах в сонном оцепенении.
Я бы платком ей в воздухе долго махал
в томной Азии, жгучей Африке, в Штатах.
В далёких, почти мёртвых мирах отдыхал
или жил бы в глубине лесных ароматов!
Как только музыка чует новый аромат,
любовь моя плывёт к твоим духам.
Иду туда, где деревья, люди, цветущий сад,
чтоб в жарком обмороке остаться там.
Густые локоны моим приливом стали,
они содержат море синего буревала.
Вижу во сне мачты, паруса с гребцами,
гулкий порт, где душа моя пьёт до отвала.
В катящихся волнах,
скользя сквозь шёлк и янтарь,
в раскрытых объятиях
обнимаю великолепие — чистого неба даль.
Окунулся в запой от любви искушённый,
в тёмном море вина от других окружённый.
Буруны мой тонкий дух ласкали
и праздность плодородную искали.
Шевелюра словно колыбель для отдыха,
рыжие волосы свисают так растроганно.
Ты несёшь необъятную лазурь неба и воздуха
в пернатом гнезде заплетённого локона.
Я пылко пьянею, смешивая аромат
мускуса, кокоса, масла инжира.
Всегда мои пальцы в твоей гриве сидят
и как бы стерегут жемчуга, рубин и сапфиры.
Чтоб к тоске не остаться глухим в старости,
я пью из тыквы оазис мечты,
долгие глотки вина из вашей памяти.
ЭКЗОТИЧЕСКИЕ ДУХИ
Parfum Exotique
Когда осенью, в знойные вечера,
я вдыхаю запах твоей груди,
глаза видят блаженства берега
и ослепительные солнца лучи.
Вот остров, часть томной природы,
где редкие деревья и сочные плоды.
Женщины с глазами сладкой свободы,
худощавые тела животной среды.
Ведомый запах волшебного края,
я вижу гавань, паруса и канаты,
измученный качкой морского рая,
чую тамаринда зелёного ароматы.
Кружит воздух, наполняя ноздри волнением,
в душе сливаясь с матросским пением.
БЕАТРИСА
Beatrice
На пепелище зелени сожжённых полей
я жаловался однажды природе всей,
медленно напрягая мысли о жизни моей,
бесцельно шлялся против воли по ней.
Я видел, как полдень спускался на лоб
зловещим облаком после пыльной бури,
удерживая порочность демонических орд,
похожих на карликов небесной лазури.
Я считаю, что выгляжу круто и скромно,
так прохожие любуются дураками.
Я слышал, как они, смеясь, шептали синхронно,
подмигивая, обменялись своими пинками.
Вдумаемся в эту карикатуру,
вот тень Гамлета, вторая поза,
взгляд труса, растрёпанная шевелюра.
Стыдно видеть эпикурейца под гипнозом.
Когда актёр в отпуске, он нищий клоун,
может сыграть любую роль,
пытается заинтересовать уличное шоу,
птиц, сверчков и моль.
Я провозглашал свои публичные тирады
тем, кто изобрёл эти древние парады.
Моя гордость высокая, как горы,
выше облаков и криков демонов природы.
Я просто голову повернул свою,
если бы я не видел толпы похабной рядом,
то заставил бы любить зарю
и королеву сердца с её несравненным взглядом,
смеясь со всеми над моей мрачной бедой,
время от времени уступая ласке чужой.
Я ОБОЖАЮ ТЕБЯ СИЛЬНО, КАК НОЧНОЙ СВОД
Je t’adore a l’tgal de la voute nocturne
Я обожаю тебя, как подобие ночного свода
в обширной тиши печального небосвода.
Я люблю мою красавицу, убегающую вдаль,
которая мне кажется в ночную благодать.
Умножать расстояния так иронично,
а закрывать руками синеву непривычно.
Выдвигаюсь в атаку, иду на штурм,
как рой червей, нападаю на труп.
Твоя жестокость неумолимо становится ужасней,
твоё безразличие делает тебя ещё прекрасней!
ТАНЦУЮЩАЯ ЗМЕЯ
Le serpent qui danse
Я люблю видеть твою праздность,
при ярком мерцании
твоя кожа выражает элегантность
и тела сияние!
Над тобой пряный аромат,
твоих волос глубина,
жгучий и беспокойный взгляд.
Ты как синяя и бурая волна,
как потухшая от вздоха свеча
в предрассветном тумане,
моя далёкая душа и мечта,
уходящая в плавание.
В твоих глазах видна печаль
либо едкий или сладкий намёк.
Твои холодные зрачки как сталь,
в них золото блестит и огонёк.
Вижу движения в ритме твои
и жестокий отказ.
В тебе играет гибкость змеи,
творящей на ветках экстаз.
Под бременем лени
твоей головы детский наклон.
Ты головой неохотно времени
качаешь, как молодой слон.
Твоё тело тянется, извиваясь,
как аккуратный шланг,
в разных плоскостях вращаясь
и раскачиваясь в такт.
Ты, словно тающий ледник,
наполняешь текущий поток,
так что слюна изо рта бежит,
до зубов наполняя глоток.
Кажется, я пью безудержно
вино, находясь в богеме,
по венам текут неизбежно
его звезды в жидком небе!
УКРАШЕНИЕ
Les Bijoux
Я люблю мою любимую, когда она обнажена,
на ней только блестели всякие украшения,
и это великолепие давало ей победного огня
мавританской рабыни в день Преображения.
Во время танца она издавала резкий звук.
Её сверкающий мир камня и разного металла
восхищал экстазом и яростью её рук,
всё смешивалось в звуках, когда она танцевала.
Потом она лежала и позволяла себя любить,
с высокой кровати с восторгом улыбаясь.
Любовь, как морская буря, продолжала бурлить
и на неё, словно на утёс, ввысь поднималась.
Словно тигрица, она бросалась на меня,
с мечтательным видом меняя позы,
безрассудно, невинно, жадно любя,
очаровывая свои новые метаморфозы.
Мелькали перед ясно видящим взором
груди, похожие на гроздья виноградной лозы,
её руки, ноги, бёдра, спина, всё хором,
сияли, как лебедь на гребне волны.
Извержение, соблазн, как ангел зла,
нарушался покой, душа имела свой трон,
свергая его с хрустального холма,
где он сидел спокойный, как слон.
Мне казалось, что я видел бёдра Антиопы
и юношеский бюст с новым дизайном,
её талия была подчёркнута попкой,
румяна скрывали на лице смуглые тайны.
Уже и лампада медленно угасала,
лишь огонь очага освещал покой,
каждый раз, когда она только вздыхала,
пламя обжигало янтарную кожу собой!
В КОНТАКТЕ
Correspondances
Природа есть храм, поток живых столпов
позволяет падать каскаду запутанных слов.
Человек ходит по лесам символов, они рядом,
наблюдают за ним знакомым взглядом,
далёким эхом, что собирается сотрясти
в тёмном и глубоком целостном единстве
огромный ночной воздух, в своей ясности
все ароматы, цвета и звуки отражаются вместе.
Свежие духи, как плоть детей, мягкие,
как гобой, зелёные, как прерия неизвестности,
другие богатые, славные и запретные,
обладают расширяющей силой бесконечности.
Ладан, амбра, мускус и другие безумства,
которые воспевают экстазы духа и чувства.
ПИСЬМО
Lettre a Sainte-Beuve
Старая полированная из дуба скамья,
звенья которой каждый день шлифовали,
человеческой плотью протирали всегда,
сгорбленной и сутулой тоской восседали.
Десять лет ребёнок пил отвар учёбы
в одиночестве под небом вековым.
В те дни, когда учителя ослабляли оковы,
но были ещё враждебны к рифмам твоим.
Поддавшись давлению безумной дуэли,
позволив торжество мятежному ученику,
они заставили выть на латыни Трибули,
удовлетворяя в желании чудаку.
Кто из нас в далёкие юные годы
не разделял томительного заточения,
затерявшись в тоскливой синеве небосвода
иль в белизне снегов и другого провидения.
Как стая гончих, ожидая настороженно рывка,
я пил далёкое эхо из книг, как звук бунта.
Больше всего летом, когда даже свинец разгорячён,
на высоких стенах, чёрных от ужасов всех времён.
В палящем зное или когда осенняя мгла
небо своим монотонным пламенем зажгла
и заставила спать визжащих орлов,
в ужасе белых голубей и воробьёв.
Муза приходит в сезон раздумья,
в бесконечный день, когда колокол звенит,
когда меланхолия дремлет безумно
и в свои коридоры рукой не манит.
Глаза стали темнее, чем у монахини Дидро
в грустной, непристойной сказке, известной всем.
Её ноги были отягощены тоской, и было видно,
как её лоб от ночной истомы был мокрым совсем.
В лихорадочные ночи и нездоровые вечера
заставляют молодых девушек любить своё тело,
в бесплодном удовольствии смотреть в зеркала,
чтобы видеть, как молодость во всём созрела.
Бездумные итальянские вечера в полнолуние
раскрывают наслаждения ложных бутылок,
когда мрачная Венера на высоком балконе
вдыхает клубы мускуса из прохладных курилок.
В этом расслабляющем сражении
созревают твои строфы в сонетах.
Однажды написанные в ночное время,
они чувствуют душу искусства в этом.
Я перенёс историю Амори в своё сердце.
Каждая мистическая пустота в двух шагах,
капля за каплей, сомнительное зелье,
просачивалась в меня, влекла в бездну впотьмах.
В пятнадцать лет расшифровал вздох Рене,
я иссох от какой-то странной, неведомой жажды.
В маленькой артерии поселился в селе,
впитал эти ароматы и всякие миазмы.
Сладкий шёпот минувших воспоминаний,
затянувшийся клубок символов и фраз,
журчали в мадригальных переживаниях
в роскошной книге, написанной хотя бы раз.
Теперь я глубоко где-то в зарослях саванны
или в солнечных днях второго полушария,
вечная зыбь и качающиеся волны океана,
с видом на бесконечный горизонт ожидания.
Сердце влекло к божественной мечте бытия,
был в тяжёлой истоме знойного лета исток,
было дрожащее безделье в начале декабря,
под клубами табачного дыма, окутан потолок.
Сквозь тайну книг, их страницы листая,
столь дорого всем оцепеневшим душам,
чьи судьбы одна и та же болезнь, возникая,
перед зеркалом изображала жестокость искусства.
Это при рождении даровал мне какой-то демон,
искусство той боли, что даёт сладострастие,
царапала рану, чтоб кровь страдания из вены
капала медленно для соучастия.
Поэт — это оскорбление или комплимент удачный?
Ведь я к тебе как любовник, в смысле — твой дар,
столкнувшись с призраком, чьи жесты и ласки
благословлял рукой и взглядом неведомых чар.
Все любимые существа выглядели прекрасно,
чаши с ядом пили глазами, боясь не успеть,
и сердце, что когда-то замерло от боли соблазна,
каждый день благословляло стрелу на смерть.
КРАСОТА
Beaute
Смертные во мне мечту из камня смогли изваять,
эти люди оставили душу свою в моей груди.
Я создан, чтобы поэтов вдохновлять
каменной и немой материей своей красоты.
Я загадочный Сфинкс, восседаю под небом голубым,
соединяю лебединую белизну и снежные сердца.
Ненавижу любое движение, что не даёт покоя живым.
Я никогда не плачу и не улыбаюсь никогда.
Поэты перед обликом моим чувствуют гениальность,
им кажется, они черпают эликсир из древних гробниц,
изучая ежедневно брутальность
моих искушённых любовников и очарованных лиц.
Чистые зеркала отражают красоту моего образа,
где сияют вечностью мои огромные глаза.
ПРОКЛЯТЫЕ ЖЕНЩИНЫ
Femmes Damnees
Они обращают свой взор к заморским пескам,
лежат, задумавшись, словно крупнорогатый скот,
и находят друг друга ногами, не доверяя рукам,
чтоб познать сладкую истому и горечь невзгод.
Там, где глубоко в лесу журчит ручей,
их сердца западают на долгую близость и терпение,
чтобы излагать любовь своих девичьих дней,
вырезая это на зелёной коре молодых деревьев.
Другие, как сестры, хранят степенные нравы
среди скал, полных видений,
где святой Антоний видел потоки лавы
и обнажённую грудь, суть его искушений.
Другие в мерцании тающей свечи
остались затворницами в немых лощинах пещер.
Взываю к тебе их стон, лихорадку свою облегчи!
О, Вакх, успокой их от угрызения совести древних химер!
Эти юбки любят наплечники жёсткие,
они прячут кнуты под своим облачением,
в темных рощах ночами они, одинокие,
смешивают пот радости со слезами мучения.
О, девы, мученицы, демоны и чудовища,
великие духи, реальность презирающие,
от полноты криков в слезах утонувшие,
смирённые и похотливые, благо ищущие.
Моя душа преследовала в ад тебя,
бедные сестры, я обожаю вас и плачу без конца
за ваши страдания мрачного дня
и сосуды любви, в коих купаются ваши сердца!
НА ТАССО В ТЮРЬМЕ (КАРТИНА ЭЖЕНА ДЕЛАКРУА)
Le Tasse en prison (peinture d’Eug;ne Delacroix)
Поэт в своей камере, грязный, больной,
раздавленный ногами правосудия.
Под надзором разжигает ужас огонь,
душа искалечена на ступенях безумия.
Тюрьму наполняет гомерический смех,
странным абсурдом заполняется разум.
Его окружают сомнения и страх,
рядом круги извращений многообразных.
Гений заперт в грязном месте судьбы,
здесь призраки, гримасы, рыдания
роем кружат вокруг его головы,
обнажая ужасы его пребывания.
Вот и страдает душа от неясных песен.
Явь душит тех, кому простор тюрьмы не тесен.
ДОН ХУАН В АДУ
Don Juan en enfer
Дон Хуан спустился под чары ада,
заплатив Харону за проезд деньгами.
Он был нищий с Антисфеновым взглядом,
грёб вёслами злобно мощными руками.
Там женщины корчились под чёрным небосводом,
показывая свои обвисшие груди.
Толпа священных жертв ломилась напором,
с бесконечным плачем сзади.
Сганарель с насмешкой требовал суда,
дон Луис показывал рукой дрожащей
на мертвецов, блуждающих по берегу пруда,
а сын его пренебрёг приказом настоящим.
Вероломный супруг был любовник её.
Эльвира тощая дрожала от испуга в платье,
словно выпрашивала улыбку у него,
и нежность проявляла в своей клятве.
Чёрные волны за штурвалом рассекая,
он, как великан, в доспехах стоял, ликуя,
спокойно на лезвие меча опираясь,
с презрением смотрел на пену морскую.
ПЕЧАЛЬ ЛУНЫ
Chagrins de la Lune
Луна казалась в тот вечер томной,
как милая женщина на подушке покойной,
легка, незаметна в небесной глади,
будто изгиб груди её кто-то гладил.
Она себя в глубокий транс погружала
и взгляд белоснежный на дачи бросала,
на атласном склоне мягкой лавины касаясь,
подобно цветам в синеву поднимаясь.
Бывало, она роняла украдкой слезу
в тайном томлении в этом мире, внизу.
Святой поэт не приемлет искусство сна,
брал слезу на ладонь и вершил письмена.
Его радуга, как опаловый осколок солнца,
сверкал вдали и вонзался в сердце.
СОЛНЦЕ
Le soleil
В окнах старых домов воздух горит,
персидские шторы роскошь скрывают,
с жестокой яростью солнце палит
в городах, на лугах и по крышам сараев.
Я иду одиноко с игрой своих мыслей.
Случайно рифмую на каждом шагу,
на мостовой о слова спотыкаюсь и листья,
сочиняю стихи, ради них и живу.
Солнце, как забота отца, как враг анемии,
шевелит на полях червей и стебли роз,
заставляя наши заботы рассеяться в синеве,
наполняя медвяной росой улья и мозг.
Оно даёт молодость калеке и старику,
делает их юными, счастливыми, нежными
и приказывает урожаю созреть к сроку,
давая сердцу расцветать надеждами.
Поэт поёт, когда оно над городом сияет
и судьбы самых подлых вещей искупает.
Без слуг, совсем одно, как царь взойдёт
во всех больницах, где стон мужской идёт.
ПЕЙЗАЖ
Paysage
Чтобы писать целомудренные стихи,
я лгу, как астролог, глядя в небо, на облака,
слушая у колокольни гимн воздушной реки,
держа руки на подбородке на высоте чердака.
Я вижу мастерски сделанные светом конечности,
желоба колокольни, мачты города в вышине,
бескрайние небеса, дающие мечты о вечности,
сладко видеть, как звезды рождаются в синеве.
В свете ламп проникает туман через щель окна,
как реки дыма растекаются по небосводу.
Своё бледное очарование изливает луна,
видно зарево весны всех времён года.
Когда зима заносит монотонный снег,
все двери и ставни наглухо закрыты.
Стоят дворцы для ночных фей,
чтобы снились мокрые горизонты.
Плачущие фонтаны из алебастра в саду,
поцелуи, пение птиц утром и в сумерках,
толпа, что бьётся напрасно по стеклу,
все идиллии являются детскими во снах.
Они пройдут, когда я подниму голову творца
и глубоко погружусь в острые ощущения жизни,
поднимая солнце из собственного сердца,
делая сладкий воздух из моей жгучей мысли.
СЛУЖАНКА, КОТОРУЮ РЕВНОВАЛ
La servante au grand coeur dont vous tiez jalouse
Добрая слуга тихо дремала в траве,
он ревновал и никогда не дарил ей цветов,
как бедным мертвецам условно в октябре,
вздыхала лишь машинка для стрижки кустов
вокруг их мраморных гробниц.
Ветер скорби находил их в борделе,
уютно спящих и бездушных лиц,
в тепле своих постелей.
Они были поглощены тёмными отражениями,
без сотоварища, без милых бесед.
Ветхие скелеты с червями в обморожении
чувствовали, как струится зимний снег.
Годы текли без родных и друзей,
венки менялись на каждом месте.
Ночью декабрьской холодный иней,
она спокойно сидела в своём кресле.
Я нашёл её на постели, где была заваруха,
и охранял своё дитя оком на родительских руках.
Что я мог бы ответить этому смиренному духу,
увидев слезы в её опустевших глазах?
Я НЕ ЗАБЫЛ ГОРОДСКОГО СОСЕДА
Je n’ai pas oubli;, voisine de la ville
Я помню маленький, белый и одинокий дом,
он был соседом недалеко от нашего града.
Его гипсовая Помона и древняя Венера в нём,
её нагие конечности в тени скудного сада.
Вечернее прекрасное солнце струилось в окне,
разбухшие снопы покрывали всю землю.
Большой глаз любопытный в небе на высоте
смотрел на нашу долгую и безмолвную обедню,
распространяя от своих свечей всплески
на скромной ткани грубой занавески.
ГЛАЗА БЕРТЫ
Les yeux de Berthe
Не пренебрегай именитыми глазами,
сладкими глазами ребёнка своего,
которые смотрят нежно со слезами,
обращая к тебе милые очи его.
Большие глаза хранят прелестные тайны,
походят на магический грот игривый.
В них во мраке печаль и забавы,
сияют сокровища, забытые миром.
У моего ребёнка глубокие и обширные глаза.
Они горят доверием и мыслями в любви,
сияют, как бездонная ночь в небесах,
сладострастно блестят в объятиях глубины.
АЛЬБАТРОС
L'Albatros
Моряки от скуки берут с собой альбатросов,
морские птицы могут парить и во сне.
Ленивые попутчики летят за шхуной, как матросы,
скользя неуклюже по лазурной глубине.
Их широкие белые крылья как весла,
они жалобно плетутся вдоль борта.
Крылатые, смехотворные и рослые,
постоянно клювом тычут и чистят себя.
Поэты похожи на воздушных принцев,
насмехаясь над пращами, сопротивляясь ветру,
на земле их изгнание презрительно,
гигантские крылья мешают им на ходу.
ЖЕНЩИНА ИЗ МАЛАБАРА
A une femme de Malabar
Твои стройные ноги и широкие бедра
были на зависть самой сладкой белой девушке.
Мудрому художнику твоё тело мило и дорого,
а бархатные глаза не имеют равных себе.
В жарких странах Бог дал тебе природу,
где ты наполняла сосуд прохладным ароматом
и раскуривала трубку хозяину в угоду,
затем, танцуя, гоняла комаров перед закатом.
Когда заря уже пела в платанах вдалеке,
она с базара несла бананы и провизию.
Целый день её босые ноги ходили налегке,
напевая себе под нос забытую мелодию.
Только закат багряный опускался наверху,
она сладко ложилась на солому в ложе,
где колибри наполняли пением её мечту,
такой изящной и цветочной, как её кожа.
Счастливая, как ребёнок, она видела Францию,
страдающую, густонаселённую Нормандию,
доверив свою жизнь друзьям в эмиграции,
которые прощались со своими тамариндами.
Немощная, в кисее, одетая скудно,
дрожа под снегом и градом,
тоскует по своему сладкому досугу
в зажатом теле корсетной преградой,
ужинала среди гнусных вредителей,
разделывая ароматную кефаль.
Глаза с грустью находят её в дешёвой обители
для потерянных призраков кокосовых пальм!
ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
Incompatibilite
Там выше, вдали за лесами,
от ферм, дорог, за долами,
за дымкой трав и холмами
затоптаны гобелены стадами.
Я вижу мрачный бассейн в глубине,
снежными окружённый горами.
Озеро ночью в возвышенном сне,
его не тревожит буря и шторм.
В скорбной пустыне, в его тишине
слышу протяжные звуки от волн,
похожие на эхо колокольного звона
и на коров, что пасутся у горного склона.
Ветер стирает знаки на этих холмах,
солнце сверкает на ледниках.
Кругом на скалах идёт голова,
вижу в озере ночью багрянец всегда,
а под ногами и над головой
тишина стремится к себе домой.
Это вечная тишина в горной ложбине,
где неподвижный воздух в ожидании всего.
Горы осторожно слушают тайны в могиле,
из людей это точно не может никто.
Небо казалось одиноким, заполняя всю пустоту,
и смотрело на себя в зеркало там, наверху.
Когда случайно блуждаю по облакам,
безмолвное озеро в темноте исчезает.
Кажется, что вижу в одеянии духа там,
или ясная тень его просто по небу блуждает.
КРЕОЛЬСКАЯ ДАМА
A une dame creole
В обласканной солнцем земле запах aroma,
под малиновым пологом лесных прикрас,
я нашёл ладони, из которых льётся истома,
креольской дамы скрытые прелести глаз.
Её темноволосая чародейка и бледный вид,
благородные манеры, с фигурой гибкой.
Она стройная, словно хищная птица, летит
с уверенным взглядом, спокойной улыбкой.
Она путешествовала в страну истинной славы.
На берегах Сены или зелёной Луары
она достойно украшала старинные усадьбы.
Я в беседке раскрыл её тёмные тайны,
чёрные, огромные глаза в сердцах поэтов,
порабощают их в тысячах сонетов.
ВАКХАНАЛИЯ
Bacchanales
Когда облака закроют небо, словно люк,
а душу зажмёт горе со всех сторон,
то такой горизонт накроет всё вокруг,
настанет день, черней ночи будет он.
Поверхность станет подземельем,
где надежда, как летучая мышь,
будет бить крыльями по стенам,
задевая потолок дырявых крыш.
Если дождь превратится в поток,
а в пространстве наступит крах,
люди будут похожи на пауков,
сплетая паутину в своих мозгах.
Внезапно зазвонят колокола,
окованные небеса начнут сотрясать,
блуждающие в них духи зла
будут упрямо кричать и стонать.
При этом шуме наступит вакханалия,
память пролистает всё, что мы храним,
преодолевая жестокие страдания,
чёрный флаг взойдёт, где мы грешим.
ЛЮБИМОЙ ЖЕНЩИНЕ
Le balcon
Я помню мать свою, любимую из женщин,
но я ради тебя люблю и тем живу.
Я буду помнить ласку и родную нежность,
уют домашний, очарований красоту.
Я помню встречи, согретые камином,
балкон, покрытый розовым туманом,
так сердце жгло, и грудь твоя пьянила,
я слушал шёпот слов твоих желанных.
Нас на закате согревало лето,
в бездонном сердце любовь струилась.
Ты царила под багровым светом,
я слушал, как в жилах кровь бурлила.
Ночь была глухой и тёмной,
я встретил во мраке твой взгляд,
обнимая твои спящие ноги,
я пил твой сон, как сладкий яд.
Я помню счастливые минуты славы,
когда я целовал твои колени.
Не надо мне искать другой забавы,
я весь в твоей душе и теле!
Те клятвы и аромат лобзаний
вернутся из призрачных глубин,
как солнца обновлённое сияние,
всплывут со дна морских пучин.
ЗАХОРОНЕНИЕ
Sepulture
Если в гнетущей тёмной ночи
ваше тело земле предадут
и при тусклом мерцании свечи
вашу душу за упокой отпоют,
в это время под звёздным небом
сомкнутся тяжкие веки всех мирских,
паук начнёт рисовать своим следом,
а гадюка снесёт детёнышей своих.
Ты будешь слышать круглый год
прискорбный волчий вой
и видеть голодных ведьм приход
над обречённой головой,
стон похотливых стариков
и гнусный заговор воров.
ВРАГ
L’ennemi
Юность пролетела в ненастье грозовом,
я редко видел солнца яркий луч.
В моём саду погибли все плоды кругом,
а гром и дождь идут из чёрных туч.
Я сконцентрировал усилия труда,
равнял размытый грунт, не покладая сил,
не дал земле быть затопленной всегда,
вода нам может приготовить ямы для могил.
Не смогут там уже расти цветы мечты
и в почве не найдут мистическую пищу,
которая им даст энергию цвести.
Да, время поглощает жизни мышцу,
а враг нам постоянно сердце гложет
и кровь сосёт, и крепнет, и тревожит.
ПРОМЕЛЬКНУВШАЯ МАДАМ
A une passante
Шумела улица возле меня.
Худая, длинная фигура, воображаемая голь,
прошла, своей попкой маня,
размахивая фестонами, приподнимая подол.
Её ноги, словно достоинство мечты,
я поглощал её прелестное создание,
мне стало плохо от женской красоты,
хотелось нежности и влекло желание.
Она была красотка, дивная звезда,
её глаза заставили меня остановиться.
Смогу ли я их видеть хотя бы иногда,
чтоб ещё немного их видом насладиться.
Мы не знаем точно, как мы движемся, куда.
Я влюбился, но она не узнает об этом никогда!
ТРЕСНУВШИЙ КОЛОКОЛ
La Cloche felee
В зимние ночи он горький и сладкий,
его слушаешь, сидя у огня камина,
и вспоминаешь прошлое украдкой
под звук курантов в состоянии сплина.
Его медная гортань хранит могучий вой,
он зовёт на молитву из всех веков,
звенит на службе, как старый часовой,
седым солдатам из полевых шатров.
В его душе есть трещина от бед и скуки,
он в жуткий холод издаёт ночные звуки,
но очень часто еле слышен его хрип
в кровавой груде мёртвых, будто там
стон раненых он слышит, кто забыт
и умирает из последних сил от ран.
СТАТУЯ
La Beaute
Ты прекрасна в каменной мечте,
грудь твоя избита взглядом вечным.
Нас вдохновляет в мёртвой красоте
любовь немая и бессердечная.
Ты выглядишь как сфинкс в лазури,
лёд в сердце с лебединой белизной,
ненавидишь все движения в натуре
и не плачешь, оставаясь лишь немой.
Поэтов восхищают нагота и грация
и то, что у тебя от изваяний гордых
приводит потребителей к овации,
завлекая покорных и влюблённых.
Ты в чистых зеркалах есть обаяние,
в глазах бессонных вечное сияние.
БЛАГОРОДСТВО
Elevation
Над лесами, над морями,
выше гор, лесов и облаков,
вне эфира, там, за небесами,
там, где нет границ и берегов,
разум движется в пространстве
и как рыба чувствует себя в воде,
в неописуемом убранстве
он блудит по глубинам в пустоте.
Берегитесь бактерий и болезней
и дышите только кислородом.
Деревья становятся полезней,
наполняя эликсир природы.
Кто на крыльях, счастлив неизбежно,
несёт печаль свою, как вес,
и двигается дальше безмятежно,
туманом заряжая суть небес.
Мы легко воспринимаем мысли,
поднимаясь всё время в небеса,
понимаем и парим над жизнью,
их немой язык, предметов голоса.