Добрые купидоны едят с ножа,
Я - с твоих ладоней, слегка дрожа.
Мне, казалось бы, нечего обнажать,
Только, руку на сердце положа,
Мне бывает холодно без одежд,
Ведь январский воздух до жути свеж
И сквозит нарочно в любую брешь,
Унося с собою любые "меж".
Меж телами, губами зазоров нет,
И уже не смущает зажжёный свет.
Ты с меня снимаешь бронежилет:
Я его носила так много лет.
Добрые купидоны втыкают нож
Между ртом и ухом, не целясь. Что ж,
Я сдаюсь и пишу: " Ты когда придешь?"
И смеюсь над собой, ведь цена мне грош.
Твои губы целятся мне в висок
И выносят наживо мозжечок,
И теперь меня можно сложить в мешок
И отправить с мусором в водосток.
Добрые купидоны точАт ножи
И суют мне в руки, кричат: "Держи
И убей того, кто не одержим,
А иначе будешь гореть во лжи,
А иначе будешь гореть в аду,
Когда он тебе скажет: "Я не приду".
Говорю им, что буду иметь в виду
И ещё раз точно не пропаду.
И ещё раз точно не пропаду,
Ведь я слишком долго жила в аду
И теперь твержу: "Не люблю, не жду",
Словно в лихорадке или бреду.
Не люблю, не жду, не хочу любить
И ножом срезаю любую нить
И любую спесь, и любую прыть,
Лишь бы только снова не хоронить.
Добрые купидоны едят с ножа.
Мне б артерию сонную пережать
И не знать, не слышать, не видеть зла,
Только руку твою держать.