Четыре выпускника обыкновенной советской школы пишут записку - кем они мечтают стать в будущем - кладут её в бутылку и бросают в реку. Много лет спустя записка попадает в руки московского журналиста, который решает найти всех одноклассников и написать репортаж о них и о своей поездке в край, где идёт война. Но наивность журналиста натолкнулась на суровую реальность жизни. Читателей ждёт полные интриг, трагических событий и мистики детектив, любовная драма длиной в сорок четыре года.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Послание в бутылке
I
В скромном провинциальном городке Вольный, что раскинулся на скалистых склонах восточного берега Миуса, не было никаких достопримечательностей. Даже у самых маленьких и обречённо периферийных населённых пунктов есть такие места, которыми гордятся местные жители и в обязательном порядке тянут в них гостей или случайных приезжих. Посмотрите, эта церковь была построена меценатом таким-то аж в семнадцатом веке, а в этом доме когда-то жил знаменитый русский писатель такой-то, на этой улице родился советский космонавт, на этой режиссёр, а здесь произошло вошедшее в историю сражение. Гид гордо распрямляет плечи, экскурсанты ошалело аплодируют…. В Вольном же само отсутствие серьёзных достопримечательностей и было его главной достопримечательностью.
Правда, жизнь обычных людей при данном имеющемся недостатке здесь протекала не менее комфортно, чем в других, более известных и популярных городах. Возможно, потому, что ничего великого в Вольном никогда не рождалось, не жило и не происходило, все прошлые правители как всесоюзного, так и местного уровня уделяли огромное внимание наличествованию в городе несметного числа предприятий и подведомственных им всяческих объектов социально-культурного и бытового значения. Ну, где ещё можно было встретить и пересчитать в определении на душу населения столько дворцов культуры и клубов, спортивных и детских комнат, профессиональных училищ и детсадов, домов быта и ресторанов, магазинов, столовых и кафе, чинно разбросанных по земельным наделам заводов, шахт, фабрик, производственных участков и цехов, и на площадях, прилегающих к многочисленным административным зданиям?
Именно поэтому рабочий город Вольный был славен своими традициями, зарождавшимися в каждом отдельном районе, на каждой отдельной улице или в квартале, на пляжной или досуговой территории, в клубе, физкультурной секции или в школе. У школы номер семь, живописно заасфальтированной в тихом районе среди садов и аккуратно выстроенных рабочих бараков с железобетонными узорчатыми заборчиками, была традиция выпускные вечера устраивать не в актовом зале, как это принято в других учебных заведениях, а на природе. Выпускные классы выезжали автобусами к извилистому берегу речки, на ослепительно яркой цветочной поляне устанавливали скамейки и столы, и здесь проводили свой последний школьный урок. А уже утром символически переходили мост из детства во взрослую жизнь, ступая навстречу восходящему солнцу и встречая рассвет перед дальней дорогой в неизвестную, полную сладких надежд и головокружительных тревог, взрослую жизнь.
26 июня 1978 года, когда страна, а вместе с ней и весь мир, ещё не отошли от бессонной ночи после драматического финала чемпионата мира по футболу, десятый «А» класс праздновал выпускной согласно установившейся традиции. Как обычно, сначала был вечер – посиделки в тени широких дубов с учителями, родителями и ветеранами войны и труда, которые с должным почтением и личным удовольствием вручали выпускникам аттестаты зрелости и рассказывали о своих жизненных подвигах. А потом – ночь – это когда учителя, родители и ветераны разъехались и оставшиеся одноклассники, косо поглядывая на грустно сидящую у костра классную руководительницу Инну Владимировну, начали украдкой доставать из кустов заранее привезённые и припрятанные бутылки с шампанским вином марки «Советское». Как правило, полусладкое или сухое – самые часто встречающиеся разновидности сего запрещённого к употреблению до достижения восемнадцати лет пьянящего напитка.
- Ну, что, пацаны, Алиску зовём или без неё? – спросил Мишка Горский, русоволосый широкоплечий приземистый парень с широким лбом, пересечённым глубокой горизонтальной морщиной.
- Как Костик скажет, - ответил долговязый чёрноглазый брюнет Олег Астров, аккуратно разливая вино в три одноразовых бумажных стаканчика из-под мороженого. - Мне всё равно, я на всякий случай пять стаканов у мамки выпросил, можем ещё и Наташку Рогову позвать.
- Не надо Наташку, ну её, будет балабонить, мозг и без неё трещит, - отозвался Костик немного сутулый длинноволосый шатен с большими тонкими губами. Старосту класса Рогову он недолюбливал за чересчур болтливый длинный язык, который он называл «блинным».
- Меньше свой футбол по ночам надо смотреть, и башка будет в порядке, - недовольно буркнул Олег, питавший чувства уважения к мелкому классному начальству.
- Ты чего? Это же финал чемпионата мира! – махнул рукой Костик. – Один раз в четыре года проводится! Прошлый чемпионат я не смотрел, не соображал ещё. А следующий будет в восемьдесят втором году, представляете? Это нам уже будет по двадцать одному году. Кто-то на пятый курс перейдёт, кто-то в армии отслужит… Уже старые будем.
- И что? Один раз в четыре года… Ну, посмотрел ты, выиграли твои фашисты, доволен? – спросил Олег, вытирая рукавом белой рубашки пот со лба - погода стояла душная.
- Почему фашисты, Олег? Они футболисты, они просто спортсмены и не отвечают за тех людей, которые пришли в Аргентине к власти, - размахивая руками, возмутился Костик. В этот момент Олег сунул ему в правую кисть стакан с ароматным вином и съязвил:
- Фашисты-фашисты, братик. Пришли они, ага. Шли-шли, и пришли к власти. Нормально так. Я тоже хочу просто идти, и на место дорогого Леонида Ильича Брежнева прийти. А деньги футболистам Аргентины фашисты платят из кармана посаженных в тюрьмы коммунистов, да?
- Какие деньги, Олег? – нервно жестикулируя и расплескивая вино на невидимую в темноте ночи траву, негодовал Костик.
- Ты ещё скажи, что они бесплатно играют, - отозвался стоящий несколько в стороне лопоухий низкорослый Мишка, он краем глаза наблюдал за тем, чтобы к их спрятавшейся за большим кустом дикого орешника компании друзей непрошено не примкнул кто из сидящих вокруг костра одноклассников. – Они, Костик, профессионалы, им там, на Западе, за год такие деньжищи платят, что ты в какой-нибудь газете, если станешь журналистом, за всю жизнь не заработаешь.
- Им платят в клубах, а это сборная! – не соглашался Костя.
- И что? Ты хочешь сказать, что эти упитанные фашистские морды на халяву жилы рвут на поле? Да брось ты! – снова не унимался Олег.
- А я за голландцев болел, - признался Мишка. – Не так, чтобы болел, но хотел, чтобы они выиграли.
- Вот! – чуть не воскликнул в знак поддержки Олег. – И я за то, чтобы победили не фашисты. И рано или поздно они победят, потому что красные всегда побеждают. Но пить мы будем не за это…
- Что вы разорались? – раздался из темноты шипящий голос приближающейся одноклассницы Алисы. - Доорётесь, что сейчас сюда вся толпа нагрянет и Инну приведёт. Пьёте что ли?
Парни тихо ухмыльнулись.
- Нет, в кожу втираем, видишь, уже пиджаки сняли? – браво ответил за всех Мишка.
- Не вижу, темновато здесь. А о чём спор?- спросила Алиса, принимая из рук Олега бумажный стакан.
- О том, что сборная Аргентины, представляющая фашистский режим этой страны и, по сути, её эскадроны смерти, выиграла у сборной Голландии финал чемпионата мира, что, на мой взгляд, не совсем справедливо, - самодовольным тоном пояснил Олег.
- Фу, ты, нашли предмет спора. А то, что голландцы за пять дней без единого боя Гитлеру сдались, а потом воевали против нас, блокируя Ленинград, это не фашисты что ли? – дерзко и отрывисто спросила Алиса.
- Правда что ли? – вопросительно буркнул Мишка.
- Правда. Историю в школе учить надо было, двоечники, - дёрнула плечами Алиса.- А я, если честно, первый раз в жизни шампанское пить буду. Не опьянею, как думаете?
- От одной ничего не будет, пей, - успокоил Алису Костик и прижался к её плечу.
- Какая фемина, - заметил это движение друга Олег. – Ну, мальчишки и девчонки, давайте, за нас, за сбычу мечт! Чтобы кем мы в жизни захотели быть, теми обязательно стали!
Друзья, имитируя цоканье бокалов, тихо потёрли в разреженной темноте бумажными стаканчиками и, немного волнуясь, мечтательно выпили вино. Лёгкое благородное тепло побежало по кровеносным сосудам друзей.
- А закуску брали? – вдруг спросила Алиса.
- Нет, - отозвался Олег. – Зачем, Тулаева? Если тебе конфетку – то сходи к костру возьми. От одного стакана ничего не будет, успокойся… Бутылка практически пустая, три капли, кажись, осталось, нечего больше и пить. У меня предложение появилось. А давайте загадаем желания, запишем их на бумажке, закупорим в бутылке и пустим по речке?
- Давайте, - согласился Костик. – Бутылка приплывёт в Азовское море, далее – в Чёрное, потом в Средиземное, в Атлантический океан, или в Индийский. А оттуда - в Тихий. Кто-нибудь на далёких жарких островах найдёт её, прочитает бумажку, переведёт на свой язык, и узнает о существовании нашего города Вольный, нашей школы, нашего класса и нас с вами. Приедет в гости и спросит: «Ну, как, дорогие товарищи, сбылись ваши мечты?». А мы, постаревшие уже такие, пионерским хором с комсомольским задором: «Да-а-а!». Или нет, не так, не важно, приедет тихоокеанский пигмей к нам или нет, но именно в тот день, когда он откупорит бутылку, наши мечты сбудутся. У кого есть бумага и ручка?
- У меня есть блокнот, - ответил Мишка.
- Запасливый, - пошутил Олег.
- Предусмотрительный, - парировал Мишка. – Где писать будем? К костру надо идти, у Инны Владимировны фонарик есть. Заодно песенки гитарные послушаем, слышишь, Валёк пошёл лабать своих «генералов песчаных карьеров».
- Ага, и попоём с ним заодно. При всех остальных что ли писать будем? – спросила Алиса.
- А что тут такого, Тулаева? Все и так знают, что ты будешь поступать в медицинский, - строго заметил Олег, потом, улыбаясь, добавил, – я, как и мой батя, буду директором шахты, мне просто выбора старики не оставляют. Миша, как я понимаю, хочет стать военным. А Костик журналистом. Так ведь?
- Не так, - ответил Костик, - это я просто так болтаю о факультете журналистики, чтоб Инна Владимировна с директором не приставали: «Куда идёшь, куда идёшь?». А вообще сторожем хочу стать. А что, сиди, скучай, ничего делать не надо. Буду себе тихо романы писать в рабочее время. И никакого криминала. Может, ещё и за книги гонорары платить будут.
- Кончай выделываться, - одёрнула Костика Алиса. – За сторожа я замуж не пойду.
- Вот, так, братик, - тонко засмеялся Олег. – Не успел девушку толком полюбить, только душу ей распахнул, а тебе уже условия выставляют. Смотри, не прогадай. Алиска – ещё та жена будет.
Мишка достал из внутреннего кармана пошитого специально к выпускному вечеру серого пиджака авторучку, небольшой блокнот, вырвал из него лист в клеточку, и предложил друзьям вернуться на поляну, ярко залитую клокочущим светом костра, где несколько собравшихся в круг одноклассников пели под гитару популярные песни.
- Вы куда пропали? – сонно спросила скорчившаяся на скамейке и изрядно заскучавшая классная руководительница.
- Мы здесь рядышком, Инна Владимировна. В игру одну интересную играем. Называется «Угадай своё будущее», главное, что в этой игре никто не знает, кто станет победителем и какой его ждёт приз, - попытался соригинальничать Олег, но был резко оборван крепким пинком под ребро со стороны Костика.
- Меньше слов, больше дела. А то договоришься, что все поиграть захотят, пустую стеклотару с леса соберут, и сюда, под нос классухе, притащат, - саркастически шепнул на ухо Костик. – Это Олег шутит, - сказал он в сторону Инне Владимировне.
Минуту спустя, уединившись на отдельной скамейке, школьные друзья - Мишка, Олег, Костик и его возлюбленная одноклассница Алиса с высокой восторженностью момента по очереди записали на листке свои объявленные ранее желания, номер школы, класс, название города и год. Алиса придумала закрутить записку в фольгу из-под плитки шоколада «Чайка», чтоб не разлагалась, всё это завернули в целлофановый пакет от конфет, затолкнули в спрятанную под орешником бутылку, закупорили её, спустились по пологому склону и под клятву встретиться в будущем бросили в тихий поток реки. На горизонте кровянистой лентой назревал рассвет…
II
«Дорогие потомки!
Мы, выпускники 1978 года СШ№7 города Вольный, сообщаем всей стране о своих планах на будущее.
Хочу стать военным офицером.
Михаил Горский
Хочу стать директором шахты.
Олег Астров
Хочу стать сторожем.
Константин Нилов
Буду работать в медицине.
Алиса Тулаева
27 июня
г. Вольный, СШ№7 имени В.И.Ленина, 10-а, 1978 г.»
III
Костя Нилов, или просто Костик, как его называли в школе, хоть и написал в бутылочном послании шутливое «Хочу стать сторожем», всё-таки мечтал о журналистике. Не совсем понимая в деталях суть этой профессии, он, тем не менее, много писал – рассказы, эссе, иногда стихи, и даже пробовал сочинять на них простенькую танцевальную музыку под гитару, на которой играть нормально, впрочем, так и не научился. В какой-то момент решил, что его будущее неизбежно должно быть связано с творчеством и печатью. А так как в городе Вольный была только одна редакция ежедневной газеты «Знамя», вокруг которой годами интенсивно вращались все городские литераторы, корреспонденты и просто графоманы, то ничего другого Костик в своём будущем не мог и представить.
Однажды переступив порог здания редакции, а было это в ходе школьной экскурсии, Костя увидел настоящего живого корреспондента, который увлекательно рассказывал о своей профессии, связанной не только с добротным владением словом, но ещё и с командировками, общением с интересными людьми и большой ответственностью перед обществом и собственной совестью. Конечно, Костик понял, что это его призвание. Осталось только поступить в институт, закончить, и вернуться в свой город, где его, молодого, талантливого и работоспособного специалиста, наверняка, должны были принять в редакцию газеты с распростёртыми объятьями.
А потом случилось то, чего никто не ждал, и что радикально изменило и личные планы Кости, и жизнь его семьи. Ранним маем, купаясь с мальчишками в пруду, утонул средний брат Кости – тринадцатилетний Гриша, названный так в честь деда по материнской линии. Заплыл на большую глубину, где ледяное артезианское течение уже ждало свою босоногую жертву, резкие невыносимые судороги спутали обе Гришины конечности так быстро, что он не успел и на помощь позвать. С берега мальчишкам показалось, что Гриша просто шутит, громко хватая лёгкими воздух с водной пеной, да только обернулось всё не так, как легкомысленно думалось. Уничтоженная несчастьем мать обвинила в смерти сына отца, который по злому стечению обстоятельств и воле спутавшихся звёзд в тот роковой день отмечал с коллегами свой выход в отпуск. Да и сам отец винил только себя, уходил из дома, выл разъяренным волком на растущую Луну, но успокоения в этом уже не находилось никакого.
Не смогли примириться Ниловы. Назрел между родителями тяжёлый и несправедливый развод, где предстояло не только разделить дом, но и, по сути, двух сыновей – Костю и младшего брата Андрея, которому только-только стукнуло двенадцать. И по закону он имел самостоятельное право выбрать того родителя, с кем ему жить дальше.
- Ты с кем хочешь остаться? – закрывая двери дальней спальни высокого кирпичного дома, спрашивал младшего брата Костя.
- Не знаю, - бубнил угрюмый Андрей. – Наверное, с мамой, но мне и папу жалко.
- И мне…Но как быть, если мы оба останемся с мамой?
- Ты уже совершеннолетний, ты не в счёт.
- Это по закону я не в счёт. А по совести? Как быть? Мне ведь нельзя отсюда уезжать, у меня Алиса. Куда я без неё?
- А разве папа решил уезжать?
- А куда ему деваться? Некуда ему здесь уходить, уже и заявление на увольнение с работы подал. И просит, чтобы кто-то из нас переезжал с ним. У тебя школа здесь, а я заканчиваю, мне хоть на край света можно. В Жданове и институт, и техникумы есть. Только как пояснить отцу, что у меня Алиса?
- А ты точно уверен, что Алиса тебя любит? – вздыхал Андрей, делал внушительную паузу, и, боясь спровоцировать брата на повышенный тон, смотря куда-то в немую пустоту окна, тихо-тихо, словно про себя, говорил: - До тебя она ждала с армии Марата Аипова, не дождалась, а он скоро возвращается…
- Алиса сказала, что не нужен ей Марат, - гордо и упоённо успокаивал брата Костик.
- Мне сестра Марата из параллельного класса сказала, что он вернётся и разберётся с тобой, - предупреждающе и несколько испуганно шептал Андрей.
- Посмотрим, кто ещё с кем разберётся, - печально бравировал Костик, напоминая о том, что у него есть верные друзья, которые в обиду не дадут. И пусть Марат старше на три года, служил-то он в строительном батальоне, а не в воздушно-десантных войсках и не в морской пехоте, так что не так страшен чёрт, как его рисуют.
Костя, однако, недоговаривал брату про ещё одну проблему в своих недавно завязавшихся и непростых взаимоотношениях с Алисой. Рождённая в татарской семье с устоявшимися мусульманскими традициями, семнадцатилетняя красавица с широкими карими глазами уже была обещана её отцом другому парню, сыну его лучшего друга, шахтного бригадира. И этот парень – Марат Аипов. Закручивающийся в сложный тугой узел треугольник со дня на день мог развязаться или завернуться ещё туже - по распространяющимся в посёлке слухам, в день, когда Костя встречал с классом рассвет на Миусе, Марат, следуя из далёкого Казахстана, уже подъезжал в плацкартном вагоне поезда дальнего следования к родному Вольному. Уйти от непростого разговора с взрослым соперником вряд ли представлялось возможным.
Костя неплохо разбирался в физике и химии, любил геометрию и черчение, но всегда серчал, что в школе не проходят такого предмета, как любовь, хотя уже примерно класса с третьего он понимал, что это такое. Искал ответы на все вопросы взаимоотношений противоположных полов у Толстого и Достоевского, Шолохова и Грина. Вот только Алиса со своей путаницей в отношениях была совсем не похожа на классическую Ассоль. Обнадёживало одно: Алиса действительно говорила Костику, что с того момента, как она стала с ним встречаться, прошлый роман её не интересует. А все уговоры отца о существующих в их роду традициях она отметает как пережитки прошлого и религиозные предрассудки. Отец ворчал, неуклюже топал по домашним коврам кривыми мускулистыми ногами, но дочь капризничала и закатывала такие истерики, что в бой с главой семьи приходилось вступать матери Алисы.
- Объясни мне, Аля, что не так с Маратом? Тебе же он нравился, ты на его проводах в армию обещала, что будешь ждать парня, - грозно ворчал отец. - Как ты мне предлагаешь смотреть в глаза Зуфару, который уже и водку закупил для вашей свадьбы, а ещё трёх живых барашков? А мне с ним работать, я, между прочим, во многом завишу от его воли, и моя зарплата зависит. Всё, что здесь в доме куплено, в том числе твои вещи, это старания Зуфара. Он уважаемый человек на предприятии, бригадир, ударник социалистического труда, его портрет на доске почёта в шахтном дворе висит, на него молодёжь равняется, начальство его поощряет. Да и надо признать, что не будь Зуфар таким пробивным, не видать нам и лучших шахтных лав, а, значит, и высоких премий, ползали бы где-нибудь по залитым водой уклонам, долбили уголёк молотками.
- Папа, при чём тут это? – упав лицом в подушку, стонала Алиса. – Я уже взрослая, и имею право сама выбирать, с кем мне встречаться и за кого мне замуж выходить. И я, кстати, не спешу семью заводить. И Марат пусть тоже погуляет немного.
- Откуда он взялся, этот твой Нилов, скажи, пожалуйста? - продолжал ворчать отец, играя желваками и важно расхаживая взад-вперёд по комнате Алисы. – Десять лет сидели в одном классе – не видела, и тут вдруг раз, и на тебе! А там, между прочим, люди говорят, семья рушится. Сын утонул, отец с шахты рассчитался, уезжать к престарелой матери надумал. Аж в Жданов! И с кем ты связываешься, подумала?
- Подумала. Не хочу замуж за Марата. Назло ему буду встречаться с Костей! А если не с ним, то и не с Маратом - точно, так и знай!
- Опять за старое! Девочка моя, не спеши с выводами, не беги впереди своих эмоций. Послушай старших, родителей своих, мы ведь тебе никогда зла не пожелаем. Марат приедет, ты с ним встретишься, поговоришь, по-новому увидишь, как изменился этот замечательный парень.
Наступил момент проверки Алисиных чувств. Не любила она Марата, может, потому, что долгая разлука – почти два года - потушила пламень девичьих чувств, может, оттого, что боялась войти в большую семью высокочтимого, важного и самовлюблённого Зуфара Аипова. Любила ли Костю – сама толком не понимала. Костик с первого класса был верным товарищем, всегда готовым помочь и защитить. Вместе ходили в школу, бегали в библиотеку, в драматический кружок, потом на танцы. А потом – первое, словно невзначай, объятие, первый неумелый поцелуй, весёлый шепот одноклашек за спиной, соседские сплетни и небылицы.
Да и пусть! Чем больше говорили, тем сильнее вязла в отношениях с Костей жизнерадостная неугомонная Алиса. Нравилось ей с Костей – и всё тут. А любовь это или нет – кто его разберёт. Даже мама говорила, что настоящая любовь приходит не сразу, иногда нужно пожить в браке несколько лет, детей совместно родить, чтобы понять – любишь ли ты человека или нет. Или наоборот побыть врозь, чтобы испытать свои чувства на прочность. Если повезёт поступить в медицинский институт, придётся жить в общежитии, в чужом городе, здесь-то и выяснится, насколько Алиса дорога Косте. Он ведь никуда поступать так и не решается, говорит, посмотрим – «куда ты, туда и я».
IV
Отоспавшись после бессонной выпускной ночи, Костя вышел из спальни и обнаружил маму плачущей на кухне. Растрёпанные русые волосы падали на её необычайно воспалённые глаза, плечи были опущены, прямой тонкий нос заострился.
- Отец уехал, - сказала она.
- Как уехал? - удивился Костя. – Суд же, вроде…
- Написал ходатайство, отказался от раздела дома, сел на автобус и уехал. Сказал, что ни на кого не может давить, ни у кого ничего не может просить, пусть каждый принимает решение за себя, - вздыхая, проговорила мама.
- Может, оно и к лучшему? – казённо спросил Костя, понимая, что вопрос его не то, что не к месту, он в данный момент прозвучал совершенно идиотски. Разве может быть кому-то лучше от полного распада, а теперь уже и разъезда семьи по разным городам?
- Не знаю. Я теперь ничего не знаю, - опустила голову мама.
- А я что могу знать в ваших делах? А что может соображать Андрей? – злобно спросил Костя.
- Ты прав, сынок, - горько кивнула мама. - Это мы с отцом виноваты. Оба виноваты. Как выживать теперь, ума не приложу. Тебе в институт поступать. А за что?
- Да какой институт, мам? Я работать пойду…
- Чего придумал. Учиться надо, сынок.
- Уже выучился. Аттестат видела? Да и не хочу я никуда далеко от Алисы уезжать.
- Подожди, ты же говорил, что она в медицинский поступает.
- Говорил. Как поступит, тогда что-нибудь придумаем.
- Несерьёзно всё как-то у вас.
- Это у вас с папой несерьёзно, - огрызнулся Костя. – Пойду я к Алисе, хочу с ней посоветоваться. Новости час от часу всё веселее…
Семья Тулаевых жила на окраине шахтёрского посёлка под названием Васильевка, состоявшего из беспорядочно рассыпанных вокруг шахты дореволюционных зданий, одноэтажных бараков и вытянувшихся длинной змейкой четырёх параллельных улиц из частных строений. Когда-то Васильевка сама считалась краем города, но потом потеснили её со всех сторон разраставшиеся квартала и переулки других рабочих посёлков, образовав целый район. Географически дом Тулаевых оказался почти в его самом центре, но по старым привычкам старожилов всё равно назывался Васильевским краем.
Костя редко приближался к дому Тулаевых, опасался встречи с эмоциональным и скандально известным отцом Алисы, которого откровенно побаивался. Как правило, Алису звал на улицу её сосед, шестилетний босяк Юрка, за что Костя его всегда поощрял шоколадной конфетой. Возлюбленная Кости никогда не заставляла себя ждать долго, а здесь уже и Юрка вернулся за обещанной конфетой, и любопытная престарелая соседка, любительница посплетничать, вопросительно выставила в открытое окно дома свою лунообразную физиономию, а Алиса не выходила.
- Юрка, иди сюда. А ты точно ей сказал, что я пришёл? – недоумённо спросил Костя у аппетитно жующего яблоко мальчишки.
- Сказал. Но они там ругаются, - небрежно пропищал Юрка.
- А Алиса услышала, ты уверен?
- Услышала. Но она больше всех кричала.
- Подожди, не убегай. Неси бумажный листок и ручку, я записку Алисе напишу. Будет тебе две конфеты, завтра, - попросил Костя.
Юрка согласился, послушно выполнил поручение. Вернувшись из дома Тулаевых, куда он, считаясь полусиротой и местным беспризорником, забегал без лишних стеснений, принёс письменный ответ от Алисы.
«Костя, извини. Марат вернулся из армии, он у нас. Давай встретимся сегодня вечером в восемь на танцплощадке. Всё расскажу потом. Алиса», - прочитал записку Костя.
Холодок прикоснулся к онемевшим устам Кости. Ай, да Марат! Ай, наглец! Не успел приехать, повидать родных, друзей и близких, и сразу ввалился в дом Тулаевых. Что нужно делать в подобной крайне неприятной и даже несколько опасной ситуации? Этого Костя не знал, что предпринять не соображал, отчего мысли растеклись, а нервы, трепеща до ломоты в суставах, тянулись стальными струнами. Тоже идти в дом, куда его никто не приглашал, устраивать там скандал или драку? Нет, это делать нельзя. Тем более, что физически Марат, наверняка, сильнее, да и перед родными Алисы нельзя падать в грязь лицом. Нужно довериться интуиции и благоразумию Алисы, пусть она выпутывается из этой переделки, которая, если по чести, ею же и создана. Костя в свою очередь решил посоветоваться с друзьями, как быть.
*
Танцы на Васильевке гремели на весь Вольный. Небольшая круглой формы огороженная со всех сторон высокими вертикальными решётками площадка с бетонной сценой-ракушкой могла вместить не более пятисот плотно прижавшихся друг к другу человек, но собиралось на танцевальные вечера, по сезонным подсчётам зевак, больше тысячи. Молодые люди разных возрастов – школьники и студенты, дембеля и новобранцы, семейные и холостяки, длинноволосые и стриженные наголо, в джинсах-клёш и тренировочных брюках, в цветастых рубашках, коротких кримпленовых юбках, длинных ситцевых платьях, кожаных туфлях на высокой платформе, босоножках и даже в кедах – сбредались на Васильевку со всех окраин города.
Каждый шёл со своими благородными или не очень целями. Кто подраться с парнями других районов, кто познакомиться с девушкой, кто встретить старых друзей, послушать игравших и певших «вживую» популярных местных музыкантов, показать себя или посмотреть на других. Васильевская танцплощадка одновременно была и боксёрским рингом, и выставкой современной моды, и местом для иногда важных, эпизодами нужных, но в том числе и не самых желательных, но неизбежных встреч. И уже в последующую очередь – это была крупная городская точка, где молодёжь могла действительно потанцевать и насладиться музыкой.
Напротив входа на танцплощадку располагался летний кинотеатр, собранный из крашеных в зелёный цвет сосновых досок и тяжёлых буковых брусков, служивших колоннами как в зрительском зале, так и на высокой выступающей террасе, где располагалась касса. От органично пристроенной к центру фасада кирпичной кинобудки наискосок через парковые насаждения закручивался выложенный железобетонными затяжками тротуар, ведший к каменному зданию шахтёрской столовой, ателье и профсоюзной библиотеки. Территория перед кинотеатром освещалась мощными прожекторами, свет которых не пробивался сквозь густые кроны многолетних клёнов и акаций.
Именно в этом тёмном месте, за углом перед входом в столовую, и условились встретиться друзья Костика – Мишка и Олег. Сам же Костя по предварительной договорённости с ними должен был привести на танцплощадку Алису, танцевать с ней весь вечер, изображать удовлетворение и радость на лице, но в случае, если там появится Марат, а жил он фактически за кинотеатром, вызвать его на разговор «один на один». Только не у всех на глазах, а в сторонке, где, словно совершенно случайно, Марата ждала бы группа Костиной поддержки. Мишка хоть и невысок, лениво двигался, но был крепко сложен, легко подтягивался на турнике пятнадцать раз, никогда не уходил от мальчишеских стычек. Олег – тот и вовсе два года ходил в боксёрскую секцию, владел крепким ударом, лучше всех в школе играл в волейбол. Иными словами, шансов против них двоих у Марата не было никаких.
Один вопрос не успели обсудить друзья – это куда девать в этот момент Алису? Вдруг она со своим импульсивным характером вмешается в разговор «один на один» и испортит весь вечер, подразумевающий «науку» Марату? Костя решил оставить эту проблему для разрешения, как говорят, непосредственно на местности.
Ровно в восемь вечера Костя купил входные билеты и занял позицию у скамейки на террасе кинотеатра, откуда просматривалась вся танцплощадка и подходные пути к ней. Музыканты в ракушке уже пробовали звук гитар и барабанов, певец попугаем басил в свистящий конденсаторный микрофон «рас-рас-рас», со всех сторон бурлящими потоками текли весёлые и шумные людские толпы. Обычно Алиса, назначая встречи, всегда приходила вовремя. Но не в данный вечер. Что-то случилось, но что – заморочливый вопрос, на который у Кости ответа не находилось.
Нервы срывали все запертые изнутри засовы. Через полчаса танцплощадка грохотала и ревела, разрисовывая ночное пространство вспыхнувшими лучами цветомузыкальной установки. В этом штормящем море из движущихся людей, мелькающих бликов и оглушающих звуков уже невозможно было отчётливо различить лица. Но это лицо, появившееся у широких решётчатых ворот танцплощадки, не узнать было невозможно. Да, это был он, Марат Аипов, высокий, подтянутый, с чёрными, ровно выстриженными, усами, одетый в широко расстегнутую на груди военную форму со знаками отличия, чёрными погонами, белым аксельбантом и сдвинутую на затылок необычно высокую фуражку. Рядом с Маратом, пытаясь перекричать громкую музыку, размахивала руками Алиса. Она смотрела на террасу, Костя поймал её взгляд, но он был пустым, ледяным и отрешённым.
Такой разворот событий угадать было никак невозможно. Костя почувствовал слабость в ногах, которые отказывались подчиняться воле. Но нужно было сделать шаг, чтобы перед тем, как Марат и Алиса пройдут с билетами контроль и утонут в воронке танцплощадки, успеть задать ей вопрос. Возможно, последний вопрос в их длиною в десять лет, но таких коротких отношениях.
- А-ли-са! – что есть сил, крикнул Костя. Она резко обернулась, оглянулся и Марат. На его лице растянулась пренебрежительная ухмылка, полная уверенности и самодовольства. Весь ранее разработанный с друзьями план рухнул в пропасть бессилия. У Кости пропал голос, он хотел крикнуть «Вернись», но вместо этого из глотки вырвался бессвязный рокот. Тогда Костя развёл в стороны руки, словно корабельный сигнальщик, задавая любимой вопросы: «Что произошло? Почему? Как ты могла?» Но Алиса не остановилась и не ответила, она лишь приложила к губам указательный палец, дистанционно посылая Косте сигнал «Тише!» или «Замолчи!».
Напрягая последние силы, шатаясь и жадно цепляясь руками за кусты и деревья, Костя шагнул на аллею, ведущую к столовой. Нужно было быстро всё сказать друзьям, которые наверняка заждались. Никакого самостоятельного решения в голове не рождалось.
- Ну, что? – раздался из темноты голос Мишки.
- Всё, - хрипло ответил Костя и тяжело рухнул на ступени столовой. – Всё. Всё. Всё. Она с Маратом Аиповым.
- Кто, она? Алиса что ли? – громко и испуганно переспросил Олег.
- Да. Алиса. Пацаны, хочу выпить, пошли отсюда. Потом расскажу. Где можно достать вина? Или коньяка. Или водки, - почти шёпотом проговорил Костя.
- В кабаке можно, в ресторане «Донбасс», у официантов втихаря взять, батя всегда брал, – буркнул Олег. - А у тебя башли есть?
- Да есть немного, отец оставил расчётные, когда уезжал…
- Тогда пошли, лишь бы дали. Пусть Мишка возьмёт, у него морда обезьянья, сойдёт за тридцатилетнего, - громко захохотал Олег.
- Но-но-но, попрошу морды не касаться, - рыкнул Мишка, потом обстоятельно добавил: - Что-то я не понял, так мы харю Марату бить будем или нет?
- Подожди ты с его харей, это всегда успеется, - перебил Олег. – Костик, я другое не понял, твой отец уехал что ли? Насовсем?
- Похоже, что да, - вздохнул Костя, шаркая ногами по искрящейся в полутьме угольной пыли. Ноги его не несли, но он пытался не отставать от шедших впереди друзей.
- Де-ла-а! – промычал Олег. – Брат утонул, батя свалил, эта дура изменила…
- Она не дура, - огрызнулся Костя.
- Я тебя умоляю, защищаешь тут её. Я сразу понял, что не твоя это девушка, братик. Не твоя! – уверенно и протяжно, как гудит бронзовый тромбон, проговорил Олег. – Я же тебе говорил, что там в семье не всё ладно, отец её - диктатор Пиночет, мать – хоть паранджу одевай. А Алиска – она ведомая. Кто её первый под ручку взял, с тем и идёт танцевать. И в переносном смысле, и в прямом. Не писала она, видите ли, письма Марату. И что? Только он на порог, и Алиска сдалась. Так как там у вас всё получилось на танцах?
- Она пришла с ним, - отчаянно прохрипел Костик.
- А-а, ну, вот. А ты - всё, отработанный материал. Попользовалась и бросила, такие они, бабы, нельзя им верить, - многозначительно резюмировал Олег, открывая двери расположенного на противоположной части парковой зоны ресторана «Донбасс». – Мишка, за мной, пошли искать официантов. Они здесь всегда с наценкой приторговывают спиртным.
Денег у друзей хватило на две бутылки водки. Просочившись сквозь дыру в тянущемся вдоль ресторанной стены металлическом заборе, друзья пробрались на слабо освещённую территорию спортплощадки горного училища, откуда их не могли увидеть ни сторожа, ни проезжавшие по автотрассе милицейские патрули. Сбоку от конструкции с баскетбольным щитом был врыт в землю ржавый железный стол для тенниса. Здесь и разместились. О том, что нет закуски, вспомнили только тогда, когда открыли первую бутылку.
- М-да, вот же гуимплены, хотя бы хлеба догадались в кабаке спросить, - недовольно и сурово промычал Олег. – Я без закуси не могу. Я вообще, если честно, водку никогда не пил.
- И я, - отозвался Мишка.
- Я пробовал, у отца со стакана отпивал разок, гадость, - признался Костик.
- Вот и пей сам эту гадость, ты же хотел, - протянул бутылку Олег.
Костя сделал глоток, сморщился, выдохнул, потом отпил ещё несколько глотков, прокашлялся. Ничего, вроде, без особых выкрутасов зелёный змий заполз внутрь, но потушить его градус захотелось. Мишка молча ухватил полную бутылку, нырнул в заборную дырку, вернулся через несколько минут с двумя плитками шоколада.
- Они и шоколадом приторговывают, поменял вот, - пояснил он, разворачивая шоколад и протягивая его Косте. Тот сделал ещё несколько глотков и сунул в рот половину плитки.
- Пробирает, вроде, чуть легче, - признался он.
- В общем, так, братик, мы подумали, и я решил: бить Марата мы не будем, - обняв Костю через плечо, важно и медленно, делая паузы и раздумывая, сказал Олег.- Ты извини, но так будет лучше. Не достоин он того, чтобы мы об него руки марали. А Алиса не достойна, чтобы ты свою душу об неё марал. Понял меня?
- Я хочу с ней поговорить, - заплетающимся языком пролепетал Костя.
- Вот, дурак. Ещё раз повторяю: будь выше их обоих. Ты должен гордо переступить через эту ситуацию. Пусть она потом жалеет, что отказалась от такого парня. Да, Мишка? – Олег повернулся в сторону. Мишка кивнул. – Вот, и он говорит то же самое. Посмотри вокруг – сколько девок ходит мимо, и все свободные. И не хуже твоей Алисы. Уже не твоей, вообще-то…
- Почему это не моей? Я не сдался, я… - Костя хотел встать с теннисного стола, но едва не рухнул лицом вниз в высокую траву, поддержали друзья.
- О-о, да ты, ваше благородие, нарезался, - засмеялся Олег, придерживая Костю рукой.
- Я-а? – шатаясь, проговорил тот. – Да я тебя сейчас за такие слова, знаешь…
Олег отпустил руку и совершенно опьяневший Костя, наотмашь ударив воздушное пространство, неуклюже свалился. Мишка с Олегом вопросительно взглянули друг на друга, но рассмотреть выражений собственных лиц не смогли. Ночь была такой плотной, хоть ножом на дольки нарезай.
- Куда его, такого? – спросил Мишка.
- На такси бы, но денег нет, - ответил Олег. – Придумал, давай в бурсацкую общагу его определим, пусть здесь до утра отлежится. Общага сейчас пустая, все уже на каникулах. Сторожу остаток водки предложим, тут ещё полпузыря, и шоколадку, а?
- А его мать? Надо ей как-то сказать, - предложил Мишка.
- Ага, среди ночи попрёшься на Нахаловку? Иди, если хочешь, я - пас, - злобно пробурчал Олег, представляя, как они с Мишкой тащат на спинах полуживого Костика по каменным мостовым рельефных улиц Нахаловки, повисшей на возвышенности у самого края города.
- Я тоже не пойду. Пусть сам утром матери объясняется, правильно? Потащили в общагу...
Сторож общежития оказался на удивление добрым и сговорчивым. Да и мужик с пониманием, видно, с такими незадачами имел дело не только по роду своей нынешней деятельности, но и сам в них когда-то попадал.
- А-а, заносите вот в эту крайнюю комнату, кладите парнишку на любую кровать, все свободны, - улыбаясь в седые усы, сказал сторож. – Где ж его так угораздило, вы двое трезвые, а он – третий - мёртвый? В ресторане так нализался?
- Да кто его знает, нашли таким, - пробубнил Олег.- Вы его, если что, пораньше толкните, нечего тут отлеживаться. Чтоб до ухода матери на работу успел домой. Хорошо?
- Не беспокойтесь, всё сделаем, как требуется, и умоем, и чайком отпоим, и на путь истинный наставим. Парень, вроде, чистенький, ухоженный, быва-ает…
*
Утром, ничего не понимающий Костя с вопросами, где он находится и как сюда попал, отказался от предложенного улыбчивым пьяненьким сторожем чая с сахарком, и стремглав, почти бегом, бросился домой. По пути кипятил свои мысли, вываривая в голове решение о дальнейших отношениях с Алисой. Да и не только о них, давила на темечко и внутрисемейная неразбериха и так не вызревшая идея – куда идти учиться или работать.
С Алисой всё ясно, она предала его, причём сделала это публично, на глазах у всех, кто был вчера на танцах и видел её с Маратом. Больно? Очень! Но переживаемо, в прочитанных книгах встречались любовные истории и с более жестокими окончаниями. А вот куда теперь деться самому? Как сделать так, чтобы долго-долго не видеться и не слышаться ни с кем из родных, друзей и знакомых, кто так или иначе знал об отношениях Кости и Алисы? Куда исчезнуть, но так, чтобы никто не подумал, что он сломался, и так, чтобы Алиса поняла, что она ему теперь не нужна? Пусть живёт со своим Маратом, выходит замуж, если ей так угодно!
Решение пришло в тот самый миг, когда, ворвавшись в прихожую, Костя услышал рыдающий голос матери:
- Где тебя носило, Костя-а-а? Я всю ночь не спала, я уже и на Васильевку ходила, тебя искала, всех и знакомых и незнакомых спрашивала. Ты же был там, тебя у кинотеатра видели. Где живёт твоя Алиса, я не знаю, хотела уже и к ней идти. Что случилось? Ты у неё был? Не рановато? Подожди, а что за запах? Ты пил?
- Мама, я еду в Жданов. С Алисой всё кончено. Мы расстались. А я хочу поступить, - Костя сделал паузу, пытаясь быстро вспомнить хоть какое-нибудь учебное заведение города Жданова. Моряки! В Жданове есть моряки! – Хочу поступить в мореходку. Моряком хочу быть, мама. В плавания ходить.
- К отцу, значит? – сев на стул и ударив руками по тонким коленям, вздохнула мама.
- Да, и то, что там живёт бабушка, это плюс, не надо будет в вонючей общаге скитаться, - Костя демонстративно понюхал в районе правого плеча свою рубашку и кисло сморщился.
- Бросай рубашку в стирку, вечером постираю, - сказала мама.
- Не надо. Я сейчас еду. Где мой паспорт, аттестат, свидетельство о рождении, рюкзак и спортивная сумка? И медицинская справка, - засуетился Костя.
- Да как же так, мне ж тогда тебя собрать надо, а мне на работу…
- Не надо, сам соберусь. Еду сейчас, там документы только до тридцатого июня принимают, конкурс большой, - соврал Костя.
- Так уже и ждановский автобус ушёл, и на бердянский ты опоздываешь. Чем же ты поедешь?- запричитала мама.
- Через Донецк поеду. Доберусь. Не переживай, - быстро бросая вещи в спортивную сумку, гаркнул Костя.
- Так скоро? Хоть поешь с матерью?
- Чайку хлебну, только быстро.
Костя не мог сам себе объяснить, зачем нужна такая спешка, но ему до боли в подреберье хотелось именно сейчас уехать из города, в котором живёт Алиса. Косте казалось, что именно так ему станет легче. А там, в Жданове, он отведёт душу на белых россыпях Песчаного пляжа, половит с отцом рыбу на Старокрымской плотине, подышит морскими ветрами на площадках Городского сада.
Поцеловав маму, Костя перекинул через плечо рюкзак, взял под мышку свою спортивную сумку, купленную ещё в восьмом классе, и – на вокзал. Расстроенная мать долго сидела на опустевшей кухне, сложив руки, не понимая, что происходит с её старшим сыном. Течение её мыслей нарушил энергичный гул милицейского «бобика», остановившегося у самой калитки, где жили Ниловы. Из машины, громко хлопнув дверцами, выскочили три человека в форме, и быстро вошли во двор, один постучал в дом, двое нырнули под окна.
- Откройте, милиция, - послышался строгий голос.
- Открыто, - протянула мать, пятясь от ворвавшихся в дом милиционеров.
- Разрешите представиться, капитан Чижиков… Нилова Ангелина Павловна? – резко выговаривая слова, спросил моложавый высокий милиционер с рыжими волосами и лёгкой щетиной на щеках.
- Да, я. А…а что случилось, не понимаю?
- Где ваш сын, Нилов Константин Георгиевич? – протокольно продолжил капитан.
- Мой сын? Так это…- Ангелина Павловна стала быстро перебирать все возможные варианты ответа человеку в голубой форме. Если сказать, что Костя только что ушёл на вокзал, то его догонят и задержат. Но за что? Что произошло у него этой ночью? Почему за ним приехала милиция? – Так это я у вас хотела спросить, где он.
- То есть он ночью дома не был? – сузив мелкие глаза и сморщив лоб, изображая недоверие, спросил капитан.
- Да его и вчера не было, выпускной у них… Где-то шляется уже двое суток, сил никаких нет. Искала всю ночь, хотела уже к вам заявление писать. А что случилось, вы мне можете пояснить? Я имею право узнать?
- Имеете, - козырнул капитан, достав из кожаной папки лист с печатью. – Вот ордер на обыск в вашем доме. Ваш сын, Нилов Константин Георгиевич, подозревается в убийстве. Пока подозревается.
- В каком ещё убийстве? Что происходит, товарищи?
- А вот этого вам уже знать не нужно. Пока не нужно, - клацнув зубами, отчеканил капитан и, вальяжно забросив ногу на ногу, сел на кухонный стул. – Понятых нашли? Прошу приступить к проведению обыска. Вы, мама, можете присутствовать, давать пояснения сотрудникам. А муж ваш где?
- В разводе мы, он с нами не живёт уже, - неуверенно почти прошептала Ангелина Павловна.
Услышав шум, из дальней спальни дома в зал опасливо вышел Андрей. Он растерянно смотрел недоумевающим взглядом то на милиционеров, то на понятых, то на белую как мел, мать.
- Иди, погуляй, сынок, - сказала Ангелина Павловна, глядя в глаза капитану. – Это мой младший, извините, он ещё не завтракал, мне можно с ним выйти на минуту?
- Выйдите, если нужно, - безразлично кивнул Чижиков.
Мама взяла за руку Андрея, аккуратно потянула его в сени, стала перед ним на колени и шёпотом изрекла:
- Андрюша, умоляю тебя, беги на автовокзал, и если Костя ещё не уехал, если увидишь его там, скажи, чтобы он уезжал быстрей и не возвращался. Не возвращался совсем. Ни при каких обстоятельствах. Что бы ни происходило. Мы всё выясним. Я не знаю, может, Костя и правда совершил что-то ужасное. Но я чувствую, что здесь какое-то недоразумение. Ты понял, Андрюшенька? И никому, никому, слышишь, ничего не говори, если ты его увидишь.
Андрей успел передать слова мамы Косте, когда тот уже сидел в мягком кресле салона красно-белого «Икаруса». Передал и то, что в их доме милиция проводит обыск. Костя совершенно ничего не помнил, что с ним было ночью, как он расстался с друзьями. Но был уверен, что ничего противоправного он не совершал. Во всяком случае, не должен быть совершить. И что такое вообще могло произойти, что домой нагрянула милиция? Впрочем, испуганный вид Андрея и переданные им слова матери возымели действие. Костя достал из сумки летнюю белую панамку, натянул её до ушей, убрал волосы, прикрыл глаза чёрными квадратными очками и провалился в кресло автобуса.
«Надо посоветоваться с папой. Он сообразит, что делать. Он найдёт, где мне спрятаться. Быстрее, быстрее гони, шеф!», - мысленно подгонял он водителя. И не знал о том, что своего отца – Нилова Георгия Петровича в Жданове он не найдёт. Ни у проживающей в ждановской Новосёловке бабушки, ни где- либо ещё. И никто его больше не увидит никогда.
А ещё Костя не знал, что никогда не увидит свою мать – Нилову Ангелина Павловну. Она умрёт на операционном столе ровно через два дня из-за нервного срыва и прободения обострившейся язвы желудка.
V
Вечером 30 апреля 2022 года в рабочем офисе московского Интернет-издания «Воля» отмечали юбилей – пятидесятилетие директора и по совместительству шеф-редактора Арсения Викторовича. Коллектив небольшой – пятнадцать человек – журналисты, программисты, рекламисты, бухгалтерша, секретарша, уборщица и здесь же – серо-полосатый кастрированный офисный кот. На прибранном от бумаг директорском столе – шампанское Тамани, абхазское вино, грузинский коньяк, ессентукская минеральная вода и всяческие уже почти доеденные колбасно-кондитерские нарезки.
- Друзья мои, впереди у нас лето, - уже слегка захмелевший от принятого спиртного юбиляр сфокусировал рассеянное внимание коллег. – А лето – это долгожданная пора отпусков. К сожалению, финансовая кухня нашего издания так устроена, что мы не можем вот так просто, как другие, взять и всех отпустить по морям в июле. Сами понимаете, нет у нас свободных средств, чтобы совершить такой административный подвиг. Мы его просто не потянем. Да и реклама летом должна работать, как бы там ни падали объёмы рекламных поступлений. Поэтому сейчас мы всё допиваем, доедаем, а потом дружно расходимся, разъезжаемся по домам думать. Со своими жёнами, мужьями, детьми, котами, собаками, попугайчиками, питончиками и прочими членами семей. Чтобы завтра, первого мая, в онлайн-формате сбросить на мой ящик свои пожелания или предложения по срокам вашего отпуска. Все возможные накладки вместе с бухгалтером обсудим и скорректируем на выходных в телефонном режиме. Договорились? Это не касается только Максима. Макс, с тобой у нас отдельный разговор. Пойдём, выйдем, чтобы не откладывать его в долгий ящик.
Двадцативосьмилетний Максим Гущин пришёл в «Волю» ещё практикантом. Показал себя позитивно, как говорят, пришёлся ко двору, поэтому вопрос трудоустройства решился быстро, одним росчерком пера директора – Арсения Викторовича. Работал продуктивно и много, зарабатывал на уровне с остальными коллегами. Но последние полгода, после того, как Макс расстался со своей девушкой, владелицей модного бутика Натальей, пошёл какой-то необузданный развал не только в душе, но и в профессиональной деятельности. Директор надувал и без того плотно упитанные заросшие поседевшей бородкой щёки, угрюмо вздыхал и прикладывал ладонь к высокому лбу с низко падающим редким локоном, когда на редакторский стол приносили распечатку очередного Максова шедевра из раздела «Житейские истории».
- О чём я с тобой хотел поговорить, Максим, - начал Арсений Викторович, выйдя с Гущиным в приёмную. – Ты у нас уже сколько работаешь? Лет пять?
- Если быть точным и не считать практику, то шесть, - ответил Макс, опуская глаза и словно чувствуя, что разговор пойдёт о его увольнении. Но он ошибся.
- Подними глаза, мой друг, ты напрасно думаешь, что я снова буду предъявлять тебе претензии, тонко намекая на написание заявления об уходе. Нет! – сказал, как рубанул топором, Арсений Викторович. – Разговор о твоём отпуске. Думаю, что тебе нужно отдохнуть уже сейчас. Поехать к маме с папой в Таганрог, море ещё прохладное, но зато бодрит. Вот и взбодри своё тело, умой свою душу, отряхни свой увядший талант, Макс. Ну, не могу я на тебя смотреть, в каких мучениях ты рожаешь свои опусы. Негодные опусы, ты сам же это видишь.
- Низкий индекс читаемости – это ведь ещё не показатель негодности материала, - пожимая плечами, возразил Макс.
- Да пёс с ним, с тем индексом читаемости, мой друг! Я и есть твой самый, что ни на есть главный индекс. А я недоволен тем, что ты изо дня в день приносишь в редакцию одни и те же банальные нудные отчёты из жизни этих спортсменов, актёров, певцов и прочих, мягко говоря, лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, - размашисто жестикулируя руками, словно делая телевизионное заявление, выпалил директор. Потом достал из наколенного кармана широких джинсов- джоггеров пачку сигарет и протянул Максу. Тот решительно отказался. – Молодец. Уважаю. Ты ещё и не пьёшь. Как бы мне всё это бросить? Научи.
- А я и не начинал, бросать нечего, - натянуто улыбнулся Гущин, при этом подтянул живот, выпрямил упругую грудь, напряг мышцы рук, чтобы директор обратил внимание на его спортивную фигуру.
- Какие положительные люди трудятся у меня в коллективе. Но порой не понимающие будничных вещей, - Арсений Викторович устало затянулся сигаретой. – Вот, смотри, за прошедшую неделю ты сдал три статьи. Первая про какого-то провинциального подмосковного певца, упорно пробивавшегося на сцену, но так и не пробившегося из-за козней чиновника минкульта. Вторая о никому не известной актрисе «Современника», которая, бог ты мой, сама воспитывает двух детей. Как будто она одна такая на всю Россию. А третья статейка про хоккеиста, который перенёс очень сложную операцию и, о, чудо, вышел на площадку. Это и есть жизненные истории? Ты знаешь, я в юности тоже занимался хоккеем, в Союзе им полстраны занималось. Всё было доступно – и катки, и коньки, а клюшки так вообще два рубля стоили. Так вот, я, наверное, каждый месяц что-то себе ломал, и потом вполне успешно выходил на лёд и продолжал играть. В чём история, которая должна заинтересовать всю страну? Которую прочитает не только хоккеист, его родители и лечащий врач, но и простая домохозяйка где-нибудь в Воркуте или Ставрополе. Не уловил?
- Не совсем, - признался Макс, смотря в глаза Арсению Викторовичу.
- Понимаешь, я не требую от тебя каких-то супер-пупер историй о том, как пекарь дядя Вася женился двадцать раз и зачал тридцать сыновей. Нет, это в некоторой степени глупо и даже пошло, - директор закатил глаза, сжал свободную от сигареты руку в кулак и спросил: - Они ведь сами тебе звонят и пишут, так ведь? Это они заинтересованы оказаться героями твоей рубрики, а не твоя рубрика и твой читатель нуждается в них?
- Иногда да, - согласился Макс.
- Почти всегда. Поверь, я знаю эту публику. Если не они сами, то отрабатывают их пиарщики. А нам нужны просто честные истории. Из самой жизни, - Арсений Викторович подошёл к окну приёмной, взглянул на мелькающие за стеклом силуэты куда-то спешащих людей и мчащихся машин, и показал на них пальцем. – Мне нужны истории отсюда. Когда ты последний раз просто выходил в город, сидел на скамейке, общался с обычными гражданами, покупал у бабушки пирожки на рынке? Когда обсуждал новый фильм после сеанса в кинотеатре? Когда жарил шашлык в компании незнакомых людей на каком-нибудь поэтическом слёте в лесу? Уже и забыл, наверное, что помимо всей этой спортивно-артистической и политической пены, есть глубина, есть вот этот глубинный народ. Со своими историями, которые гораздо интересней того декоративного хлама, которым заваливают нас через каналы связи. Знаешь Максим, когда я учился в школе и только мечтал стать журналистом, пожилой редактор нашей районки со странной фамилией Бонти, итальянец, наверное, дал мне задание. Он протянул старую чёрно-белую фотографию, на которой были запечатлены трое обнимавшихся мальчишек. И сказал: «Напиши о них». Я взбеленился, обиделся даже. Кто такие, я их не знаю, где я их найду? А редактор, хитро щурясь, мне в ответ: «Вот найди и узнай, кто они такие». Это задание! И что бы ты думал? Я обратился в тогда ещё милицию, благо, нашёл связи, параллельно в районо, пробежался по всем фотоателье. И вуаля – двух пацанов я таки разыскал. Только они уже были взрослыми мужчинами, один работал на заводе, второй был связистом, а третий, как они мне рассказали, погиб на фронте Отечественной. У каждого уже семья, дети, проблемы, успехи. И я написал статью «История одной фотографии». Ты даже не представляешь, какой вал писем с отзывами хлынул после публикации в редакцию районной газеты. Отыскались родные, друзья этой троицы, даже сестра погибшего фронтовика. Пришлось писать продолжение. А потом люди стали присылать другие снимки с просьбой разыскать изображённых на них людей. И я искал. Потерянных детей, исчезнувших из жизни возлюбленных, случайных встречных или героев курортных романов. Мне кажется, что уже тогда тот седой редактор Бонти принял для себя решение взять меня на работу. Но не успел, скоропостижно умер. А я ему до сих пор благодарен за тот жёсткий, но такой необходимый урок на всю жизнь. Именно тогда я понял, что такое настоящая журналистика, а не это – «чего изволите».
Арсений Викторович отошёл от окна, его полное лицо сморщилось и потемнело. Хмель полностью прошёл, и перед Максимом стоял тот шеф-редактор, которого он видел на ежедневных планёрках. Только грустный и наполненный воспоминаниями. Он скупо улыбнулся, захлопал глазами, поднял брови, словно спрашивая: «Ты уловил?»
- Я понял, - кивнул Макс, - кажется, действительно понял.
- Вот и здорово. Но с завтрашнего дня – отдых. И не вздумай включать мозг на генерирование каких-то новых тем. Остановись. Замри. Услышь музыку Вселенной. Просто купи билет в Таганрог, возьми в шкафу пару книг, на чтение которых у тебя постоянно не хватало времени, и – насладись жизнью. Найди себе, наконец, новую подругу. Договорились?
- Да. Спасибо вам, большое спасибо, - немного смутился Максим, приняв предложенное директором крепкое рукопожатие.
- Ты, кстати, обрати внимание на Асю Ланкину, - воодушевлённо проговорил Арсений Викторович. - Правду тебе говорю. Мало того, что она хороший перспективный корреспондент, так ещё и спортсменка, комсомолка, просто красивая девушка, но главное, как мне кажется, безумно в тебя влюблена.
- Да бросьте, это вам показалось…
- Не брошу, Макс! Я знаю, что ты ей нравишься до безумия, нашептали коллеги. Так что не теряй времени зря, ей уже двадцать три года, в этом возрасте девушки начинают увядать, если рядом не окажется доброго спутника жизни.
- Ну, хорошо, я подумаю.
- Тогда пошли пить чай, и по домам.
VI
Тихо скользя по полированным рельсам, как молодая гадалка водит золотым перстнем по линиям жизни, поезд Москва-Таганрог тронулся на юг. Вечерело. Как ни странно, но людей в плацкартном вагоне было немного. Либо все москвичи и гости столицы разъехались на загородные пикники и майские каникулы на морях и озёрах ещё вчера, когда Максим поздравлял шефа с юбилеем, либо это просто совпадение такое. Макс по своей старой привычке взял билет на боковую верхнюю полку. Есть ряд докучающих неудобств, но зато дешевле и спокойней, ни с кем не нужно меняться местами, чтобы перекусить. Невысокий рост Максима позволял ему вытягивать ноги вдоль полки, не высовывая их в узкий проход. Да и просто посидеть, уткнувшись лбом в стекло, посмотреть в окно на убегающие русские ландшафты – удовольствие, которое постигают ещё в раннем детстве.
- Будешь? – украдкой спросил замечтавшегося Максима лет тридцати от роду короткошеий кривоносый сосед, видимо, боксёр, показывая из буйно пахнущего колбасой полиэтиленового пакета горлышко коньячной чекушки.
- Ой, нет, спасибо, - подняв ладонь, наотрез отказался Макс.- Я чаёк лучше.
- Так в чаёк давай добавлю, - настаивал сосед.
- Нет, правда, я не буду, - отказался Максим.
- Одному предлагаешь пить? Первомай всё-таки, день солидарности трудящихся, – обиделся сосед.
- Почему одному? Я чай, вы – коньяк, никаких проблем.
- Давай на «ты». Я – Саня. А ты?
- Я - Макс.
- Сейчас я сбегаю, закажу тебе чай, себе кофеёк, посидим, потолкуем, - Саня нырнул в купе проводников, что-то долго, смеясь и балагуря, рассказывал весёлым моложавым проводницам, вернулся с двумя парящими ароматом стаканами. – Я вообще люблю кофе холодным пить, но тут выбор небольшой. Ты тоже за ленточку?
- В смысле? - не понял Максим.
- В Донбасс едешь?
- Нет, в Таганрог.
- Мне почему-то показалось, что нам по пути до конца, - глубоко выдохнув, сказал Саня.
- У каждого свой путь, - философски заметил Максим, пытаясь выглядеть спокойно и уверенно.
- Да нет, дружище, у нас теперь у всех в этой стране одна дорога, одна судьба. Или мы их или они нас, - Саня отпил полстакана кофе, криво покосился через проход вагона на аппетитно жующих соседей, добавил себе коньяка. – Ну, давай, Макс, за неё, за победу!
- День Победы через восемь дней же, - поправил Максим. Саня широко усмехнулся, опустил голову, почесал наголо выбритый слегка вспотевший затылок.
- Это была победа дедов, мы к ней отношения не имеем. А я пью за нашу, за будущую победу, - сказал он лёгким басом.
- Над кем?
- Над врагами России.
- Ты, знаешь, Саша, я как-то от темы войны далёк. У меня лично врагов нет, я, если быть откровенным, пацифист, - признался Максим, искренне рассчитывая, что последней фразой он сменил давно неприятную для него тему разговора, на которую в редакции «Воли» вообще было наложено табу.
- А где, если не секрет, ты работаешь, пацифист? – не унимался Саня, подливая в остывший кофе остатки коньяка.
- Я? Журналист. А что?
- Журналист, значит? Да то, журналист ты наш, пацифист, что в том числе и по вашей вине мы так поздно взялись за дело, и допустили такую вопиющую, я бы сказал, преступную несправедливость по отношению к части русского народа, - глаза Сани налились густым алым цветом, смотрели в упор в лицо Максима, и не моргали. – Если бы вы, журналисты, ещё тогда, в четырнадцатом году, не молчали в тряпочку, а говорили и писали правду, я уверен, что Россия не дошла бы до такой ситуации, когда и кровавая война, и нижайший позор на наши головы одновременно. И одно на другое никак обменять не выйдет.
- Саша, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Возможно, это в силу моей отстранённости от военной тематики, - хотел оправдаться и обрезать разговор Макс, но неугомонного соседа остановить уже было невозможно.
- Да всё ты понимаешь, - прошипел он, доставая вторую четвертушку коньяка и разворачивая на столе едко пахнущую чесноком колбасу. – И все вокруг тоже всё понимают. Понимают, что мы прокакали Украину, что мы предали русских Донбасса. Что мы допустили массовые убийства людей, которые попросили у нас помощи. Русских людей. Так, наверное, жить легче, с шорами на висках, чтобы только прямо видно было.
- Я лично никого не предавал и ничего не …
- Подожди, я не всё сказал, - перебил Саня.- Ты, вот, журналист, слышал, небось, о таком военном диктаторе, Пиночете в Чили? Слышал, да?
- Ну, да…
- Осуждаешь его?
- Его, кажется, весь мир осудил…
- Во-о-от! Весь мир! Осудил. А сколько он казнил людей, помнишь?
- Нет, не помню…
- А я тебе отвечу. Казнил две тысячи, и тысяча людей пропала без вести. Диктатор и фашист. Всего лишь три тысячи замордованных. Вот так! – перешёл на повышенный тон Саня. – Три тысячи человек за сколько там? За пятнадцать или двадцать лет правления хунты Пиночета. И весь мир его осудил. Так ведь? Так! А украинская хунта всего за восемь лет бомбёжек и блокады Донбасса только по тем цифирям, что на трибуне той самой организации объединенных наций поднимали, казнила тринадцать или четырнадцать тысяч ни в чём не повинных мирных граждан Донбасса. Русских людей! И никто не осудил! Так это я не беру ещё тысячи людей, которых тайно сгноили в охранке и концлагерях, и которые просто, тупо, пропали без вести. О них лишь спустя годы, поверь, заговорит весь якобы прозревший мир. И ты, русский журналист, об этом не знаешь? Не понимаешь, да? Ты, русский журналист, как и тысячи тебе подобных деятелей прессы и телевидения по всей стране, тоже не осудили киевскую хунту. Мы, как страна, только в этом году наконец-то в полный рост заговорили о том, что творилось и творится в Донбассе. И не только в нём. Потому что власть так приказала. Но каждый в отдельности гражданин, как и ты, увы, сидит и помалкивает, делает вид, что не понимает. Вон, посмотри направо, тётенька с большим задом, её дяденька с пузом сумоиста, их чадо с ожиревшими ножками буквой «хэ», лупающее заплывшими глазками в телефон, думаешь, они поддерживают меня? Нет. А ведь слышат наш разговор. Слы-ы-шат. Но наверняка осуждают меня. И как мы должны воевать за нашу Родину, за наш народ, когда чувствуем, что нет поддержки? Может, и есть, но дохлая она, скупая и неискренняя. Воюешь с врагом, и не знаешь, а не стоит ли друг моего врага за спиной? А ведь это и их война. Проиграем мы, поверь мне, не пить «баварского» и им. Каменоломни, рапс, баланда, кнут и вырождение – вот, что их ждёт!
Максим напряг мышцы рук и спины, замолчал и отвернулся в окно. Ему стала крайне неприятна беседа с незнакомым человеком, который направлялся на войну. Ехал не в составе армейского подразделения, а вот так, добровольно, на гражданском поезде, в джинсах, красной ветровке с гвардейской лентой на воротнике и в зелёной футболке. Что им движет? Ненависть? Патриотизм? Национальное самосознание, помноженное на чувство мести? Непонятно.
Максим вспомнил своего отца, который по молодости лет остался на сверхсрочную службу прапорщиком. Поначалу был вполне доволен и собой, и условиями службы, жизни и быта, получил от государства квартиру, которую вскоре удачно поменял на дом, копил на машину. Благо, и потянуть в разваливающейся повсеместно армии было что. А как только рухнула страна, нехотя поползли разбазаренные правителями русские земли под юрисдикцию национальных окраин, так и служба перестала мёдом казаться. И двинул батя на рынок, поначалу торговать с раскладушки тем, что удалось слямзить на военных складах – по большей части обмундированием, а потом раскрутился, прикупил контейнер, накатал поставочные маршруты, и пошло торговое дело, не успевал завозить обувку и тряпьё для таганрогского населения.
Когда подошло время срочной службы у Максима, отец жёстко поставил вопрос ребром: «Нечего тебе там делать, пусть лошки ушастые Родину защищают, а тебе учиться надо и деньги зарабатывать». Какими путями отец добыл для сына «белый» билет – известно одному всевышнему, возможно, сыграли роль старые военные и медицинские связи. Так Максим узнал, что у него имеется тяжёлой формы почечная недостаточность, что давало ему пожизненный «откос» и от службы в армии, и от защиты Родины вообще.
- А кем ты работаешь? – решил спросить Максим.
- А я, друг мой, простой московский водила, на фене говоря, бомбила, причём в третьем или чётвёртом поколении, как мне рассказывали, прадед мой тоже извозчиком был в столице, - ответил Саня. – Да вот, забухал с подругой, забрали права. По-справедливости, законно отняли, но обидно. Месяцок я посмотрел на всё это глядство, и решил, что час мой пробил. Списался с парнями и еду на войну.
«Странно, - подумал Макс. – Москвич. Небось, и квартира своя в Москве есть. Девушка тоже есть. Да разве отсутствие прав – причина подставлять голову под снаряды? В Москве найти работу можно, и жить можно, и неплохо жить, она – столица - как другое государство».
- Я, извини, с такими, как ты, не сталкивался. Не могу тебя ни поддержать, ни осудить. И поспорить тоже, извини, не могу. Мне вообще не ясна до конца суть этой войны с Украиной, - стараясь не зацепить чувства соседа, высказался Максим.
- С какими «такими»? – переспросил Саня. – Безбашенными? Ну, что есть, то есть. Я в армии сапёром был, в инженерных войсках. Разминировать не приходилось, но понятие имею. Думаю, может, сам бог меня в такие войска тогда определил, чтобы сегодня я Родине пригодился. А про суть войны тут, Макс, всё очень просто…
-Ну, как просто, Саш, неужели нельзя было без войны, договориться как-то? - перебил Максим.
- Договориться было нельзя, - поморщив лоб и наклонившись своим габаритным туловищем над столом, сказал Саня. – Если зять - дурак - каждый день до смерти забивает твою сестру, ты с ним сколько лет и сколько раз договариваться будешь? Восемь лет с ними договаривались, катали их то по нормандиям, то по минскам. Всё соглашения заключали, ублажали ублюдков. Слышал, наверное, да? И до чего докатались? До того, что их армию западники подготовили к войне с нами. А, как известно из мудрых слов Антона Павловича, твоего земляка, если в первом акте пьесы на стене висит ружье, в последнем акте оно обязательно выстрелит. Ружьё-то в виде бандеровской армии западники повесили не для полюбоваться. Вот так, Максимка. Да и не с Украиной мы воюем, с чего ты взял? Что такое Украина? Бывшая Малая Русь, родина Гоголя и Булгакова. Мы ведь не против Гоголя и Булгакова, так? Мы против тех, кто их сегодня вычеркнул из бытия миллионов людей по ту сторону линии фронта. И с какой это стати Малая Русь какой-то Украиной стала? Кто придумал? Кто узаконил? А никто. Шайка в Киеве наворотила дел, и коммунисты московские. Была эта земля Русью изначально, и должна быть Русью. Иначе куда она делась, Русь? Выходит, истребили её, как индейцев в Америке. Я так думаю. Вот за это и война тоже.
- Ты националист? – с некоторым интересом спросил Максим, слышавший много о националистах, но никогда не общавшийся с их радикальными представителями.
- А разве Родина есть только у националистов? У коммунистов или либералов её нет? – хитро подмигнул Саня.
- Так да или нет? – не удовлетворился ответом Макс.
- Как тебе ответить? В данный момент, пока мы тут где сейчас находимся? Рязань, вроде, проехали? В данный момент я русский националист. Да. А как победим или паду смертью храбрых, тогда считай меня коммунистом, - красиво оголив ровные ряды белоснежных зубов, улыбнулся Саня.
- Может, поспим? Народ уже отбился, – с мольбой во взгляде устало спросил Макс, показывая на мерно посапывающих пассажиров на верхних полках. Его действительно утомил такой импульсивный непрогнозируемый разговор с соседом.
- Давай поспим, почему бы и нет. Ты ныряй наверх, а я пойду ещё проводницам сказки порассказываю, может, баб долго теперь не увижу, - Саня подтянул джинсы, снял красную ветровку и исчез в купе проводников.
*
Около семи утра, когда путевой метроном отсчитал короткие пролёты железнодорожного моста через Северский Донец, Саня лёгким прикосновением руки разбудил Максима. Нижняя полка уже была прибрана и снова превратилась в стол с мягкими красными сиденьями.
- Ну, бывай, Макс! – весело сказал сосед, он уже был полностью одет, на плече висел огромный камуфляжный рюкзак, из-за которого выглядывали усталые, но улыбающиеся проводницы. – Извини, если чего не так. Помнишь слова из песенки Макаревича «и оба сошли где-то под Таганрогом среди бескрайних полей, и каждый пошел своею дорогой, а поезд пошел своей»? Так вот неправильный этот Макаревич, и песня у него неверная. Дорога у нас у всех сейчас одна и поезд один. Попомнишь мои слова, - Саня крепко хлопнул Макса по плечу, поцеловал по очереди в щёки засмущавшихся железнодорожниц, и стремительно вышел из вагона в направлении жёлтого здания вокзала с надписью «Каменская».
VII
В Таганроге стояла небывалая летняя жара. После холодного, с морозами и снегами марта, апрель и май яростно выжигали только-только пробудившиеся скромные травы. Растерявшийся от погодных аномалий народ скинул с плеч куртки и пиджаки, но продолжал носить их в руках – на всякий климатический случай. Максим шёл с вокзала домой, где он не был уже больше года. То всероссийский карантин из-за эпидемии коварного неизвестного вируса поломал все планы с проведыванием родных и друзей детства, то расстраивающиеся отношения с девушкой, требовавшие и немалых нервных сил, и внимания, и времени, откладывали поездку в родные места на неопределённый срок. Родителям всего не пояснишь, не поймут, хоть и посочувствуют. Зато было радостно, что почти целый месяц можно ни о чём не думать и просто насладиться отдыхом. Ведь именно этого хотел и Арсений Викторович. Напрягаться придётся потом, уже в Москве.
Максим неспешно прогулялся вдоль трамвайных путей, свернул к Горьковскому парку, который в этот чудесный солнечный день просто манил знакомой с детства прохладой свежей зелени. Любимый парк, обнимаемый, как руками прошлых столетий, Большим и Малым Садовыми переулками, с домом культуры на углу, от которого наискосок вдоль моря убегала к порту родная улица Греческая. Максим присел на скамейку, закрыл глаза, вспомнил сладкие минуты далёкой юности. Вдруг в этот момент его кто-то окликнул.
- Макс, ты что ли? – прямо перед скамейкой у толстой колонны с афишами стоял с широко раскрытыми удивлёнными глазами одноклассник Серёга Першин. – Вот так встреча!
Максим обрадовался встрече, Серёга лучше всех писал школьные сочинения, тоже пробовал свои силы в разных городских газетах, хотел сдать документы на факультет журналистики в Ростове-на-Дону, но неожиданно для себя стал историком. И, как поговаривали на встречах выпускников другие одноклассники, весьма неплохим, в школе, где он работал, его обожали дети и уважали коллеги.
- Серж, привет, дружище! - Макс взволнованно вскочил со скамьи и тепло обнял школьного друга. – Сколько не виделись?
- Не считаю, - приятно улыбнулся Серёга. – Какая разница? Главное, встретились. Ты тут надолго? Чем сейчас занят? А то посидели бы в какой-нибудь забегаловке.
- Так давай, я, считай, на месяц здесь, только с вокзала. Ещё своих не видел, но и не звонил им. Хочу сюрпризом явиться.
Максим и Серёга осмотрелись и, не сговариваясь, словно в унисон, решили присесть в кофейне напротив входа в парк.
- Ты как? Не женился? Смотрю, банки подкачал, в зал ходил? – спросил Серёга.
- В зал ходил, работа такая, - улыбнулся Максим, рассматривая, словно впервые, свои литые упругие бицепсы. – Без физкультуры либо жиром заплыл бы, либо в больничку с сердечком слёг. Сейчас, правда, бросил. Всё некогда, некогда. Как со своей расстался, так почему-то ни на что не стало хватать времени. Представляешь?
- У тебя же, кажись, Ксюха была?
- Ксюха это здесь была. Давно. Стареешь, забывать начал. А в Москве другая, ты её не знаешь.
- Да, блин. Время летит так быстро, что фиксировать события не поспеваешь. Доехал- то хоть нормально?
- Нормально, если не считать какого-то чудака, загрузившего меня разговорами о войне. На фронт ехал, доброволец типа.
- Ага, сейчас много таких. Не понимаю их как человек, принимаю, как гражданин, но могу посочувствовать как историк. На мой взгляд, ничем хорошим для них вся эта спецоперация не закончится.
- А для нас?
- Если доживём до конца войны, то есть шанс периодически встречаться в парке Горького и пить кофеёк. Ты, к слову, с сахаром или без?
- Я чай. Чёрный, сахара одну.
- Девушка, можно кофе без сахара и чёрный чай с одной ложкой сахара, - обратился Серёга к заскучавшей в ожидании заказа полной белокурой барменше. – У нас в школе поговаривают, что летом мобилизация будет.
- Серьёзно? – заёрзал Максим. – Я думаю, что вряд ли. У нас армия больше миллиона, да и добровольцы, народа хватит.
- Смотря на что, - сказал Серёга, посмотрев хмуро, исподлобья. – Поштурмовать пяток городов хватит, взять пару областей тоже хватит. Но всё это хозяйство контролировать надо, снабжать, кормить, отстраивать. Сам понимаешь, тут одними штурмовиками не обойтись, нужна армия другого состава. Да и война не на полгода эта.
- Почему ты так решил?
- Как историк проанализировал. Первая мировая тоже ведь не сразу началась, как Гаврила Принцип австрийского эрцгерцога кокнул. Да и прежде, чем фрицы под Москвой оказались, Испания была, Карелия, раздел Польши. Так что всем достанется. Но тем, кто первыми пошёл в огонь, не завидую.
- А можно бы было всё это как-то не допустить, я имею в виду нынешнюю войну? Вот, собеседник мой в поезде считает, что нельзя.
- А как? Война заказана и оплачена, и поле боя было выбрано уже давно. Нас это не касалось особо. Так, беженцы ехали то из Донецка, то из Мариуполя, всякое рассказывали. Но уже тогда было понятно, что это только начало.
- Ну, из Донецка понимаю. А из Мариуполя чего ехали, там же не стреляли, вроде.
- Много ты, Макс, знаешь. Стреляли. И люди пропадали. Причём не в единичных экземплярах, а массово. Насколько массово – пока сложно сказать, это через десятки лет станет достоянием общественности. Но к тому времени уже никто не ужаснётся, потому что умопомрачительная информация о всех последующих жертвах затмит первые.
- Ты меня пугаешь, дружище. Если честно, я вообще как-то не вникал в суть конфликта. Не интересовало, да у нас в редакции это было моветоном. Так руководство определило.
- Не пугаю я, Макс. Просто констатирую. Про Мариуполь ведь слышал, что там было?
- Ну, так, в общих чертах, что в подземельях заводов украинцы прятались.
- Я не о подземельях, псы, что в них пировали, сами себе судьбу выбрали. Поделом, если их пустят в расход. Я о мирных людях, кто не хотел войны, кто избегал её. Там реально был ад, я даже боюсь каких-то сравнений с другими городами – Дрезденом, Сталинградом… Я там, в Мариуполе, сам был неделю назад. С волонтёрами ездил. Не дай, бог, Макс…
- И что там?
- Лучше не знать, тем более не видеть. Хотя с другой стороны, был у меня любопытный разговор с одним местным мужичком. Старенький такой, лысый, с палочкой вокруг своего разбитого дома ходил и охал. Я подошёл к нему, сунул гуманитарный набор, посочувствовал. А мужичок мне возьми и анекдот расскажи. Может, слышал? Про женщину, которая воды боялась?
- Рассказывай.
- Короче, вернулся домой из командировки муж. А жена с любовником. Молит бога, мол, спаси, муж убьёт. Бог спас, но сказал, что погибнешь не от рук мужа, а от воды. Женщина три года ни на море, ни на речку не выезжала, в ванной купалась с осторожностью, воду мелкими глотками пила. А потом ей в профсоюзе предложили бесплатную путёвку на лайнере. Решила, что если за три года ничего не произошло, может, и в этот раз как-нибудь пронесёт. Да и любит народ халяву, чего ж от путёвки отказываться. Вышли в море, тут кораблекрушение, лайнер идёт ко дну. Снова взмолилась женщина, просит бога спасти. Говорит: «Неужели ты, бог, из-за одной меня столько людей погубишь?». И тут разверзлись небеса, оттуда бог и говорит: «Да я вас, шлюх, три года на этот корабль собирал!». Я сначала не понял, к чему бы мужик мне этот анекдот рассказал. Он пояснил кратенько. Говорит, что, может, бог тоже свои виды имел на Мариуполь и тех, кто туда прибыл за восемь лет бойни. А наехало туда немало падали человеческой. Жаль, что из-за неё и многие обычные люди пострадали. Вот их реально жаль.
- М-да, приехал домой. А тут чем ближе к ленточке, тем больше разговоров о войне.
- Зато чем дальше от линии фронта, тем громче крики «Можем повторить!» и «На Берлин!». Или наоборот - «Нет войне!» - другая крайность. Ты не думай, Максим, я и не осуждаю никого, и не поддерживаю до мозолей на гландах. Просто жизнь – она одна, хочется жить, ни с кем не враждовать, радоваться. А это пространство с каждым днём становится всё теснее. Из Москвы пока не видно, но и туда докатится, поверь.
- Вот, не хочу об этом думать. Просто не хочу. Я ещё тогда в четырнадцатом году, хоть и глуп был, но понимал, что зря мы в этот Крым влезли, Донбасс поддержали. Ну, или часть Донбасса.
- Я тоже не хочу думать. Только думаю, и считаю, что всё не зря. Абсолютно. И только история вправе вынести свои вердикты, а не мы.
- Какие вердикты, Серёга? Мы нарушили территориальную целостность чужой страны.
- Тоже либеральной пропаганды что ли подъел? А право народа на самоопределение куда дел? Значит, хохлы имели право от нас отсоединиться, а русские обратно к нам от хохлов не могут? И с какой стати Украина чужая страна? У меня мать полтавская, в Харькове училась. Там тётка осталась. Всё дело в том, как я сам размышляю, да и с хорошими юристами эту тему перетирали, что право народа уперлось в территориальную целостность. Но в этой вилочке есть один гвоздик, который почему-то все забыли. И только хорошие историки помнят. Это то, что в Киеве произошёл государственный переворот, перестала действовать конституция государства. И именно в этот период, Макс, когда в стране не было ни президента, ни какой-либо объективно легитимной власти, ни конституции, ушёл и Крым, и Донбасс. Причём Донбасс ушёл куда более легитимно, чем ты можешь себе представить. Они выбрали на народных вече органы новой местной власти вместо старой, сбежавшей с Януковичем. Копное право называется, форма прямой демократии. Будет интересно – расскажу как-нибудь. Правда, на Крым хохлы, или те, кто ими рулил из-за океана, не сунулись, побоялись получить по носу, а за Донбасс вцепились. Уголёк, руда, газ, металлургия, соль, химия – на дорогах европ просто так не валяются. Так что всю эту бодягу, про территориальную целостность можно перелистнуть и забыть. Была бы им нужна целостность – договаривались бы с народом без войны. Но на народ чихать они хотели.
Серёга и Максим замолчали. Каждый задумался о своём, и каждый хотел сменить тему сложного разговора, завязавшегося совершенно нежданно, но в этот исторический час как будто обязательно.
- Сам-то как? Как супруга Света? – первым прервал затишье Максим.
- Вторым ходит, - лукаво подмигнул Серёга.
- Оба- на, так ты скоро отец-героин будешь? – весело воскликнул Макс.
- Надеюсь. Помнишь Влада Кукина? Ну, тот, что двухпудовую гирю из школьного спортзала в девятом классе украл? Мы с ним решили небольшой бизнес замутить, ну, чтоб кроме хлеба ещё и масло иногда в рационе было.
- Да ты что? Молодцы.
- Да. В Никольском хотим магазинчик продуктовый соорудить. Но не простой магазинчик, а с некоторой изюминкой. Хотя, если откровенно, первооткрыватели не мы. Влад бросил клич среди бомжей и гопоты в заливе, чтобы собрали бутылки из-под шампанского. В общем, мысль такая, чтобы магазин этот был полностью построен из бутылок. Ну, понятно, внутри всё сделать красиво, а снаружи так, чтобы издали привлекал внимание. С башней какой-то, как у крепости. Вот.
- Где-то я видел дома из бутылок, интересные конструкции. Это сколько надо собрать тары на магазинчик?
- На один квадратный метр стены минимум двести бутылок.
- Не слабо.
- Тысячи три с лишним уже собрали, это на пару стен. Но их все нужно вымыть, высушить, плотно закрыть. Работы – непочатый край. У одного чудака в гараже выбрали больше тысячи бутылок, тоже собирал с незапамятных времён по всем злачным точкам. Что интересно, в одной бутылке нашёл послание в будущее. Представляешь, какие-то школяры ещё в семьдесят восьмом году прошлого столетия написали записку о том, кем они хотят стать. Закупорили в бутылке, как в пиратских книгах, и бросили в Миус. Чудаки. Интересно, конечно, живы ли они, и кем реально стали?
Максим легко вздрогнул, ибо в этот момент вдруг вспомнил про «Историю одной фотографии», ставшую фактически темой жизни для его шефа Арсения Викторовича. Максим вспомнил о том, что ему двадцать восемь лет, шесть из которых он усердно топчется на одной и той же неблагодарной ниве описания житейских историй известных в определённых кругах общества людей, которые зачастую ему не интересны сами. Но ни одна из них так и не явила собой ту историю, которая бы каким-то образом изменила его жизнь, дала новый творческий толчок, как вода оживляет усыхающее растение. Записка в бутылке с посланием в будущее? А что, это могло бы быть интересным, если по той же схеме, о которой говорил шеф, найти авторов этой записки, составив некое жизнеописание с продолжением. Это мог бы быть целый сериал. А если им заинтересовать какого-нибудь сценариста кино, или самому попробовать написать киносценарий? Из этого мероприятия можно было бы сделать и некую прибыль. У Серёги – стеклотарный магазин, а у Максима – бутылочная история.
- Серж, с этого места подробней, если можно. Эту записку увидеть можно? Хочу сфотографировать, - внутренне трепеща как рыба, увидевшая сияющую блесну, спросил Максим.
- Дома она, я её в файлик упаковал и в книгу по истории Таганрога положил, – тепло, словно одарил друга несметным богатством, ответил Серёга. - Заинтересовало что ли? Вот, видишь, что значит встретить старого дружбана! Эксклюзивчик!
- Реально интересная тема могла бы получиться, - нетерпеливо задёргался Макс, уже предвкушая, как он доложит о ней редактору и тот многозначительным кивком головы утвердит её в план.
- Да я тебе её подарить могу. Тоже мне ценность. Вообще хотел выбросить, Кукин сказал: «Оставь». Лежит давно, ждёт тебя, - громко и раскатисто засмеялся Серёга. – Напишешь репортаж, хоть ссылочку сбрось, почитаю.
- Договорились. За кофе я плачу. А ты где живёшь сейчас?- спросил Максим, надеясь заполучить записку как можно раньше.
- На Мариупольском шоссе возле тридцать шестой школы. Но записка у матери дома, мать, как и раньше, на Фрунзе живёт. Можем зайти в гости, если не спешишь?- предложил одноклассник.
Профессиональная привычка делать всё и сразу, не откладывая в долгий ящик, привела Максима в квартиру матери Серёги Першина. Это была высокая стройная темноволосая женщина с ярко накрашенными губами, добрыми глазами с немного припухшими верхними веками, одетая в красного цвета длинный домашний халат с низким декольте, широко распахнутый выше колен.
«Ничего себе! – подумал Максим, слегка опешив от внешнего обаяния хозяйки небольшой, но современно обставленной двухкомнатной квартиры. – Была бы чуть помоложе, я бы ей отдался, честно слово. Интересно получается, десять лет проучился с Першиным в одном классе, гуляли по одним улицам, и ни разу не видел его мать. Интересно, какой она была в те годы и сколько ей лет сейчас? Жаль, конечно, либо я так поздно родился, либо она рановато…».
Получив в руки желанный файл с запиской, Максим вежливо отказался от чая, скрыто исподлобья ещё раз полюбовался роскошными формами и приветливой улыбкой Серёгиной мамы, и распрощался, пообещав, что в следующий раз обязательно задержится. Тем более, что и мама друга очень настаивала на совместном обеде.
«Вот же чёрт! Просто ведьма какая-то, глазищи зелёные, эти ямочки на щеках, ух, с одного взгляда залихорадило! Не было бы Серёги рядом, остался бы. Сто процентов не отказался бы с ней пообедать. Даже ради интереса, а там бы как карта легла», - мечтательно подумал Максим, съёжился и быстро зашагал в направлении дома своих родителей.
А в этот момент за обеденным столом Першин отвечал на заинтересованные вопросы своей мамы о том, что это за интересный парень приходил к ней в квартиру, о котором она в прошлые годы слышала лишь мимоходом.
*
Обложка Евгения Дитковского (г. Луганск)
Продолжение романа можно прочесть на сайте "Литрес", либо, если вас заинтересовала история, пишите в личные сообщения, я вышлю полную версию.