Сентиментальная пора дождей и снега,
за стенкой у соседей беготня,
и детский визг неясного побега,
но в этом игрище уж нет давно меня.
Мы не сдаёмся...,запиваем чаем
и мёдом,и лимоном грусть-тоску,
пред ночью в суе вовсе не мечтаем,
бьёт дождик по железу и стеклу.
На кладбищах о мрамор он же бьётся:
всплывают лица,голос...,поступь душ,-
и слово никакое не сорвётся...,
одна лишь чушь...,в ушах одна лишь тушь.
Пугать не будем слабых и ранимых,
я сам таков...- герой рисованный свой сделал робкий шаг,
всё растерял...,мой бред о свадьбах длинных,
бунтарь уснул,и скрылся впопыхах....
Под одеялом...,утром с Тамерланом
мы подведём к Москве своих коней -
нас программируют большим,стенным экраном,
да соскочил мой мозг со всех былых идей.
Еврейский юмор - чёрный,непонятный
стоит в горшке непризнанным цветком,
и голос шепелявый и невнятный
под Ленина косит с прогорклым котелком.
В "разливе" я...,мне пишет письма Троцкий,
городовой уж ордер получил... -
"шпион германский"...,жаль,что Вася Стоцкий
мой слиток золотой не сохранил.