Светлой памяти моих предков,
казаков и казачек
Всевеликого Войска Донского
Жили в станице казачьей у Дона,
Жили, наверно, как все:
Держали хозяйство, имели корову,
И дружно и ладно в семье.
С утра и до ночи работа, заботы.
А дед, как хозяин, везде:
И косы наточит для сенокоса,
И печку починит в избе.
Сноха овдовела. Ну, что тут поделать?
Такая уж, видно, судьба.
Но дочки при ней, и приходится бегать -
Три внучки его без отца.
У деда, наверное, дар был от Бога,
Святою молитвой лечил, исцелял.
И знали его все станицы у Дона,
И с Богом он всем помогал.
Так часто бывало: вот туча находит,
И надо убрать всё, и сено накрыть,
А к деду казачка в слезах вся приходит:
«Спаси, ради Бога, корова хрипит».
«Ну, девки, работай… А я, как успею…»
Всё бросит, помочь спешит.
А к ночи вернется, обнимет за шеи:
«Ну, вы уж простите, и Бог вас простит».
Девчата обнимут, прижмутся к дедуне,
А он для приличья ворчит,
А то зашумит, что запутали сбрую,
Смешно так усы теребит.
Так жили у Дона, в казачьей станице:
Посты соблюдали, молились всегда
И счастливы были, как вольные птицы,
И дни пролетали, летели года.
Девчата растут, женихи на подходе.
И тут вдруг, как с ясного неба, гроза:
Вернулся дед хмурым с казачьего схода:
«Гутарют, девчата, убили царя…»
Девчата притихли. Испуганы лица:
«Дедуня, почто так? Ведь добрый наш царь!»
Дед тяжко вздохнул: «Так, чадунюшки, вышло.
Теперь в Царстве Божьем наш царь Николай».
Мать охнула, тихо на стул опустилась.
Широкие в слёзах глаза.
Молитву творила и часто крестилась,
Рыдая, шептала: «Не дай Бог, война».
…И закружилась вся жизнь в хороводе.
Отряд за отрядом, все в красных бантах.
И хлеб отбирают, скотину уводят.
Глумятся: «Зажились вы тут в кулаках».
Мать слёзно просила: «Корову оставьте!
Ведь с голоду все помрём».
А старший у них грубо так заругался,
На мать замахнулся кнутом.
Всё вынесли, даже из сеновала.
Мать плакала, дед молчал.
Потом обнял мать: «Потерпи, дорогая,
Господь наш терпел и злодеев прощал».
Беда за бедою: дед умер под вечер
С улыбкой в седых усах.
И плакали все, и от слёз гасли свечи,
И плавился воск в руках.
Пустая станица, и церковь разрушена.
Сестёр разбросала судьба…
Но знаю я точно, что связь не нарушена,
Ведь жизнь продолжаю я!
Сюжет стихотворения «Дед» исторически реальный. Моя бабушка, Брёхова Мария Ивановна, в девичестве Богданова, и две её родные сестры, Вера и Нина, родились и проживали на Дону в хуторе Муковнин. Отец их, Иван Александрович Богданов, донской казак, в одном из походов был ранен и умер в госпитале г. Новочеркасска, когда девочки были еще маленькими. Все заботы о доме, ведении хозяйства, воспитании внучек легли на плечи его отца, деда Александра, отставного донского казака. А забот хватало: жили своим трудом, работали от зари до зари. Жили небогато, но и не бедно, хозяйство было крепким. Надел земли, корова, лошадь, пара быков, да еще маслобойная мельница. Батраков не держали, всю работу делали сами. Доставалось, конечно, деду. Бабушка позже рассказывала: «Мы порой и не знали, когда дедуня отдыхает…»
Удивительным человеком был дед Александр. Верой и правдой казак служил царю и Отечеству. Неоднократно награждённый, он снискал уважение среди казаков. По воспоминаниям бабушки, дед был грамотным, глубоко верующим человеком. Неудивительно, что Господь наделил раба своего даром целителя. С ближних и дальних хуторов и станиц, коих в то время на Дону было множество, шли и ехали за помощью к старому казаку люди. Никому не отказывал, лечил безвозмездно домашнюю скотину, человеческие недуги. Крепкая вера, молитва, упование на помощь Божью воистину творили чудеса.
Слезы, горе, кровь принесла на Дон революция – эта великая смута, трагедия всей России. Выжигались хутора, станицы, гибли люди – казаки и казачки, верные, преданные сыны и дочери Дона, великой России. Не прошла беда и мимо моих родных. Умер дед Александр. Богдановых раскулачили, как практически все семьи хутора. Отбирали всю землю, скотину, инвентарь, изгоняли из домов, дворов, непокорных уничтожали. Я до конца жизни буду помнить жуткие рассказы моих родных, их слезы, горькие и безутешные. Униженные, оскорблённые, голодные и холодные, они не озлобились, не мстили: они любили свою родину, свою Россию, многострадальную и святую. Любовь и вера прививались и мне, их потомку, продолжателю славного рода донских казаков… Вместе с другими раскулаченными семью Богдановых стали готовить к высылке в Казахстан. Мою будущую бабушку спас от высылки местный казак Василий Брёхов, внук уважаемого в хуторе отставного казака-атаманца Максима Рубцова. Полюбил он Марию и взял её в жены.
Брёховых, Рубцовых на Дону знали, уважали, ценили и немного побаивались. Хозяйство у них было среднее. Ребята – Михаил и младший Василий – росли без родителей, воспитывались дедушкой и бабушкой. Отец их, Михаил Брёхов, погиб, незадолго до этого умерла и мать – единственная дочь Максима и Натальи Рубцовых, Александра. Дед Максим стал для ребят и отцом, и дедом. Как позже вспоминал мой дед Василий, служил его дед Максим в молодости в атаманском полку, чуть ли не царя охранял. Казак был что надо, ни одна боевая операция, поход не проходили без него, и везде был он первым.
И зять его Михаил, отец моего деда, был таким же казаком, не пожалевшим жизни за други своя в далёких калмыцких степях. Авторитет Рубцова был непоколебимым. Бабушка рассказывала: «Шумят, спорят на сходе казаки. Вот встает дед Максим – все замолкли. Как скажет, на том и порешат…» И новая власть признавала деда Максима. Бабушка говорила: «Не дозволили б жениться на мне, кулачке, середняку, кабы не дед Максим». Может, это спасло, а может и то, что мой будущий дед Василий был механиком от Бога. Как говорили о нём казаки, любой агрегат мог починить. Он действительно всю жизнь был с техникой на «ты». Видно, нужен он был новой власти, вот и не тронули.
Летят годы, быстро, безвозвратно. Давно уж нет рядом моих родных и любимых бабушки Марии, дедушки Василия, ни теток, добрых и заботливых, Веры и Нины. Остаётся память – этот воистину дар Божий нам, людям.