Первый — с плакатов настенных,
Заляпанных в кухне,
Где замертво въелся в обои амбре,
Всех тех посиделок, под Вовины песни,
О чести, о свете, о вечном добре.
Первый — с надетой из шкафа рубашкой,
С прожжённой манжетой,
И бурым пятном —
От кофе, что пролил нечайно когда-то,
И что осталось навечно со мной.
Первый — в автобус, подальше от двери.
В самый конец предвагонных широт.
Чтоб из окна насмотреться в полесье.
Чтоб не сбежать, до того как придёт.
Первый — к станку, спозаранку едва ли.
Первый — без крохой, наивный мечты.
Первым я был.
Меня так называли.
Первый теперь я шагаю в потьмы.
В ветхий барак на окрайне деревни.
В дряблость и сонность полуденных лет.
В угол заставленный ликом иконным.
В чёрствый и загодя порченный век.
Первых теперь величают с насмешкой.
Первых теперь не рисуют в аршин.
Первый теперь — тот кто жаждет быть пешкой,
Вовсе не зная, как стать королем.
Первый теперь — не о нас, не о людях.
Лишь о машинах, о курсах, о днях.
Первый теперь — уж не помнит о Вове,
Вове Высоцком что пел нам о нас.
Первый теперь — звучит грустно, нелепо.
Так никогда не покличут уж нас.
Может быть завтра, проснусь снова первым?
Может быть завтра настанет мой час?