В углу, на маленькой столешнице
прижатый шахматной доской
стоит портрет наивной грешницы.
Ей восемь стукнуло зимой.
Она без спроса и стеснения,
нарушив бабушкин запрет,
свое сказать решила мнение.
И, вжик, обчистила буфет.
Теперь стоит в углу зареванной,
в сгущенке платье и берет.
И красотою околдованный
фотограф щелкает портрет.
Давно уж нет в живых фотографа.
Давно пропал на пленки спрос.
Но в чем загадка иероглифа,
рожденного из детских слез?
В углу, на маленькой столешнице
прижата шахматной доской
очарованием нездешности
стоит душа передо мной.