Дети из заснеженной вселенной
снятся мне вторую ночь подряд.
Будто я спасаю их из плена,
а они со мною говорят.
Говорят о чем-то очень странном,
и знакомые слова звучат не так —
словно бы язык их иностранный
или смысл их разъедает рак —
добровольный рак отказа разом
от надежд на таянье снегов,
оглушенные каким-то черным сглазом,
притворяются, играют в дураков.
«Ну куда, и за каким ты раем
тащишь наши снежные тела? —
спрашивают. — Мы на солнце таем,
ну не созданы мы для его тепла.
Выжил ты, ну радуйся на воле.
Нас оставь, привычней холод нам…»
Мне не радостно. И морщусь я от боли.
Я ведь тоже был когда-то там,
в том плену холодных звезд и сосен
в шапках снега и сугробов на полях.
Но я помню лето, помню осень
и весну в сосульках хрусталя.
Расправлялись крылья той весною,
исчезала осторожность и тогда,
ожидаемо, как бы само собою,
всё освобождалось изо льда…
Что случилось в ваших снежных стенах?! —
просыпаюсь. — Oх, так это сон…
Дети из заснеженной вселенной
тоже спят, и только легкий звон,
слышный только мертвому поэту,
как они заблудшему во мгле,
растекается как кодовым приветом
всем, кто бродит по заснеженной земле.