О, как тяжкие думы пугают поэта ночами!
В час полночный предвидит грядущие горести он.
Ты не спрашивай лучше меня, почему я печален,
Ни к чему тебе, милая, знать мой пророческий сон.
Я тебе не скажу, о, жена моя, о, Эвридика,
(Не хочу я нарушить ничем твой блаженный покой)
Что проснулся недавно я ночью от стона и крика,
Словно сердце моё кто-то стиснул холодной рукой.
Мне приснилось, что ты ясным днём хороводы водила
И в лесу собирала адонис, ирис, базилик,
На змею ядовитую ножкой босой наступила,
И душа твоя с телом рассталась навек в тот же миг.
Обезумев от горя, рыдал я и знал, что не будет
В моей жизни теперь ни прекрасных, ни благостных дней.
И рыдали со мной безутешно и звери и люди,
Даже камни рыдали со мной над потерей моей.
Чтоб забыться, я выпил отвар из дурманного мака,
Но я знал — без тебя в этой жизни мне радости нет.
И решил я найти тебя в царстве печали и мрака,
И спустился под землю — во тьму, поглотившую свет.
Вход в неё охранял дикий Цербер — создание ночи,
Усыпил я его сладкозвучною лирой своей.
Отказался везти меня в лодке Харон-перевозчик,
Но я спел для него ещё слаще, прекрасней, звучней.
И предстал я пред богом подземного царства Аидом,
Для него пел я вновь изо всех своих порванных жил!
Даровали огонь вдохновения мне Аониды,
В свою музыку всю свою мощь и талант я вложил.
Пела так моя лира, — божественный дар Аполлона, —
Что цветы расцветали на мёртвой поверхности скал.
Прослезились Аид и супруга его Персефона,
И когда я допел свою песню, Аид мне сказал:
«Так чего же ты хочешь, Орфей, от меня? Говори же!
Мы исполним желанье твоё с Персефоной вдвоём».
Я ответил властителю тьмы, подойдя к нему ближе:
«Знаешь ты, что однажды мы все в твоё царство придём,
Но сейчас, о, Аид, посмотри, как юна Эвридика,
Как желанна она, как любима и как хороша!
Мне не жить без неё, опусти её, грозный владыка,
В мир живых пусть вернётся жены моей нежной душа».
Усмехнулся, взглянув на меня, бог подземного царства
И сказал: «Хорошо, мы отпустим супругу твою».
Но во взгляде его было что-то от злого лукавства,
Не заметив насмешки, воскликнул я: «Благодарю!»
«Не спеши с благодарностью, — бросил мне бог темноликий, —
Ты условие в точности выполнить должен моё:
Возвращаясь, ты будешь идти впереди Эвридики,
Но нельзя тебе, помни об этом, глядеть на неё.
Что ж, довольно уже, о, певец, разговоров досужих,
Забирай тень жены и веди её к свету во тьме.
Если ж ты оглянёшься, Орфей, мою волю нарушив,
То душа Эвридики навечно вернётся ко мне».
И пошли мы с тобой по скалистым извилистым тропам,
Шёл я первым, а ты молчаливо скользила за мной.
Так неслышно ступали по мёртвой земле твои стопы,
Что, прислушиваясь, я не слышал шагов за спиной.
И сомнение в душу закралось: «Любимой супруги
Я не слышу ни шага — иду я, во мрак погружён.
Может, бог обманул меня?» Я обернулся в испуге,
И растаяла ты в темноте... И растаял мой сон.
И с тех пор, днём и ночью с судьбой неизбежною споря,
В одиночестве пью я безмерной печали вино,
И на сердце моём только тяжесть отныне и горе.
Но я знаю, о, нежная, знаю, о, нимфа, одно:
Если сбудется сон, и вернусь без тебя я из Ада,
Буду петь о любви к тебе, буду о ней я кричать!
И пусть тело моё растерзают на части менады,
На уста мои смерть никогда не наложит печать,
Ибо музыка вечна, прекрасна и благословенна,
И богами дарована миру её красота,
Ибо только любовь нас спасёт от забвенья и тлена,
Ибо только любовь бескорыстна, бессмертна, чиста.
А покуда... вплетая в венок дикий мак и гвоздику,
Веселись, моя девочка, радуйся, смейся и пой!
Я лишусь тебя дважды, о, сердце моё, Эвридика,
Но, когда я умру, неразлучны мы станем с тобой.