Император проснулся ранним утром и вышел на балкон своего дворца в Этернии.
Площадь перед дворцом была пуста, поскольку в этот предрассветный час никто еще не покинул нагретых теплом тел постелей; Неподалеку мерно шумел, грузно ударяясь о мокрые камни седой водопад. Благоухали цветы, казавшиеся в отсутствие солнечного света серыми силуэтами, искусно вырезанными из тонкой бумаги.
Император был юн и строен, как гибкий тростник. В его больших, темно серых глазах светился ум и тихая грусть.
Он помнил каждое свое воплощение- каждое прошлое и будущее, вечно связанный с бесконечными копиями себя в разных временных пластах;
Помнил взлеты и падения, века могучих вспышек пассионарности и неумолимое падение общемировой тоски.
Так повелел рок и промысел никому неизвестных богов.
Император подлежит бессмертию во всех оболочках. Каким бы не был путь, и опыт каждой из них- вечная связь, будто единый интеллект тысяч существ, объединенных в мировое сознание.
Тяготился ли он вневременной, неслагаемой ношею? Имел ли право принадлежать себе, как принадлежит булочник или кузнец в Этернии?
Бессмысленно задавать вопрос тому, кто однажды приговорил себя к вечной невозможности обжаловать приговор.
Кто приговорил себя к вечной потере любви.
Вчера зеленые глаза прекраснейшей из женщин смотрели в его душу, словно ища в глубинах тьмы островок смертности. Она шептала про боль от утраты любви, про обязанность быть слепой, хоть глаза ее и болят невыносимо от полуденного солнца.
Он понимающе слушал ее, готовый заплакать, как плакала она, помогая разделить ей эту ношу - ношу того, чья жизнь имеет начало и конец.
А теперь, первые красные лучи восходящего солнца вспенили океан небес.
На руку Императора вспорхнула лунная бабочка. Пепельно- серая от рождения, вспыхнула радужным светом необычайной красоты, когда косое солнце лизнуло ее крылья.
Солнце- самый искусный лжец, делающий видимым несуществующее - подумал Император.
Колесо начинало новый цикл вращения.