Можно посмотреть и послушать:
https://youtu.be/guFAmVzIh5o
Инкубатор Питаха был древнее Мафусаила. Современные цифровые кувезы давно
управлялись приложениями квантовых десктопов. Пространство, предназначенное для
вызревания миров, хранилось в плазменной оболочке далеко от оператора, имевшего
возможность лишь наблюдать за процессами с помощью графиков на виртуальных
экранах. Но уже никто давно уже не следил за формированием новых звездных
систем. Операторы лишь констатировали результат, и в случае признание процесса
развития успешным, размещали вновь созданную цивилизацию вместе со звездной
системой в нужной локации метагалактики. Питах не любил заказчиков. Заказчикам
нужны были сроки и результат, хотя звездные системы работы Питаха весьма
ценились в Дымных кругах Великого Аттрактора. Лаборатория Мастера была
наполнена весьма старинным на вид оборудованием, вероятно, так могла бы
выглядеть лаборатория некоего Николы Тесла. Но так как никто никогда не слыхал о
Николе Тесла, то никому и в голову не могла прийти подобная ассоциация. Гудящие
трансформаторы, квадратные шкалы приборов с подпрыгивающими стрелками,
индикаторы, загадочно мерцающие на древних лофтовых панелях, вся
вспомогательная начинка мастерской была обычной бутафорией, а всеми вторичными
процессами мастерской управляли те же современные приложения установленные на
квантовых десктопах. Питах был скульптором и хотел работать в интерьере
активирующем его творческую составляющую. Его инкубатор был самым настоящим
артефактом найденным на окраине метагалактики межзвездными разведчиками. Не
разобравшись с его назначением следопыты забросили непонятный прибор на
ближайший полигон где хранились тысячи необычных устройств. Там были
сверкающие древними металлами реликты и студенисто-туманные сгустки невнятной
формы и неясного назначения. Впрочем, можно предположить, что и назначения у
призрачных сгустков, в обычном понимании этого слова, никакого не было. Питах,
пролетая мимо с целью осмотра созданных им миров, заинтересовался космическим
полигоном и увидев странное устройство, закричал от осознания его предназначения.
Сегодня Питах был в плохом настроении. Пять раз подряд планета не выходила на
необходимый коэффициент развития и мастер был вынужден пустить все пять
недоделанных миров в переработку. И сейчас, шестой раз, планета с тем же, что и у
предыдущих пяти переприсвоенным индексом 0356, напрочь выпадала из всех
предварительных расчетов прогнозирующих развитие планеты как колыбель
демиургов. Поначалу все шло нормально. Термоядерные реакции в желтом карлике
полностью соответствовали заданным параметрам, планеты вовремя
сформировались, набрали необходимую твердость и температуру, после чего Питах
неуловимым касанием нанес на поверхность четвертой планеты капельку первичной
протоплазмы, случайно коснувшись дозатором пролетавшей рядом планеты номер
три. Он хотел удалить следы касания, однако третья планета уже скрылась за звездой
и он махнул рукой сочтя эпизод незначительным. После установки инкубатора на
максимальную скорость и проведения последующих пяти стандартных коррекций
развития выполненных путем массовых вымираний, Питах, замедлив скорость
развития планеты, с огорчением убедился, что его очередное детище постигла та же
печальная судьба, что и предыдущие пять. “Опять эти инквизиторы”, - пробормотал
мастер. Он устало обхватил длинными тонкими пальцами массивный, темный от
вечности, теплый цилиндр верньера и повернул его. Гулко отмеряя шаги верньер
остановился. На тусклом желтом металлическом лимбе, напротив полустертой точки
на рукояти верньера значилась отметка “1:1”. “Что-ж, совместим время и, заглянем к
ним и убедимся, что все действительно печально, “ - успокоившись сообщил Питах
внутрь инкубатора и, щелкнув старинным шаровидным тумблером, включил
синтезатор реальности.
***
Год белого моржа выдался на редкость удачным не только для Хнума, но и для
остальных обитателей единственной деревни на берегу скалистого острова. Тепло
пришло на Скалистый рано, еще в конце марта, и изрядно исхудавшие за зиму
островитяне, радостно приветствуя друг друга, приступили к ремонту покосившихся от
северных ветров хижин. Кто-то смолил лодки в ожидании вскрытия льда, а иные
везунчики, радуясь яркому весеннему солнцу, размахивали увесистыми мотыгами,
обрабатывая небольшие фрагменты плодородной земли, каким то чудом
образовавшиеся на каменной основе острова возле их хижин. И даже нелюдимый,
угрюмый обитатель дальней хижины Топтун, умудрялся несколько раз за день
поздороваться с соседями. Хнум каждый день с первыми лучами солнца выходил на
лед в поисках тюленей, но бесконечная белизна полярных льдов, сколько не
осматривал Хнум окрестности, оставалась пустынной. Все изменилось в мае, с первой
водой, когда группа моржей, приплывших в мае с острова Грома, расположенного в ста
милях к северу от Скалистого, облюбовала галечную отмель буквально в двухстах
шагах от хижины Хнума. В то утро Хнум проснулся от гулкого рева раскачивающего
косо сколоченную дверь их хижины. - Убей их, - заворчала спросонок жена, сухая
костлявая тетка и искалеченной рукой натянула на голову замусоленную за зиму шкуру
белого медведя. - Спи, засоня, - грубо засмеялся Хнум прикрывая оголившиеся
темные ступни жены обрывком шкуры. Он оделся, ногтем проверил острие копья и,
скрипнув дверью, вышел в раннее утро. Моржей было много. Начинался гон и самцы
угрожающее ревели друг на друга, сталкиваясь огромными, морщинистыми, серыми
тушами. Охотиться на моржей, особенно в период гона, было опасным занятием и
никто из островитян, кроме Хнума, не решался нападать на здоровенных животных.
Убив пару самцов, отвергнутых самками, Хнум, в очередной порадовавшись близости
отмели к дому, собирался оттащить туши не разделывая во двор и там не спеша
освежевать их. Однако, этой радостью ему не удалось насладиться, ибо находящиеся
неподалеку жители селения, дружно взявшись, оттащили обе туши к его хижине.
Улыбнувшись, осознавая корыстность порыва соседей, Хнум помог односельчанам
убить еще несколько самцов и, чрезвычайно довольный, вернулся к дому, где жена уже
суетилась, доставая округлые как черепа загорело-глиняные сосуды для заготовки
мяса. День прошел в приятных хлопотах, а к вечеру заявились сначала благодарные
Косоглазые, жившие через дом от Свирепого и принесли четыре крупные луковицы,
пообещав по осени донести еще пару мешков картофеля. Луковицы оказались
прошлогодними, но жена Хнума, с признательностью приняла их, прижав
искалеченной рукой к худой, костлявой груди. Позже пришел и сам Свирепый,
шутливо-торжественно преподнеся огромную треску выловленную им до обеда за
мысом Покойника. Младший сын Свирепого, пыхтя притащил две кувшина с рыбьим
жиром. Жена опустила глаза в пол, принимая рыбу, а Хнум сдержанно кивнул.
Свирепый давно заглядывался на его жену, и только умение Хнума убивать первым
ударом удерживало Свирепого от более решительных шагов. К закату поток
посетителей с дарами окончательно иссяк и Хнум, отрезав приличный кусок
моржатины, отправился на мыс Покойника к истукану Питаха. У подножия идола уже
лежала куча подношений и Хнум, аккуратно уложив свой дар к потресавшимся от
времени деревянным ступням Питаха, хрипло и страшно закричал. Свинцовые
длинные волны северного моря поглотили голос Хнума и только сумрачные птицы
гулко сорвались в небо с соседнего темного утеса. Следующее утро было долгим,
солнечным и приятным. Охотник и его жена проснулись поздно. Хнум, - вдруг
вспомнила жена, - давай отнесем еды лорду. Хнум серьезно кивнул и уложив припасы
в мешок, они оправились в путь к замку лорда. Замок был вовсе и не замком, а
двухэтажным строением с небольшой башенкой, которую сложно было назвать
донжоном. Впрочем, жители деревни, уважавшие лорда, постоянно поддерживали его
стены и крышу в приличном состоянии, окрашивая их охрой добываемой тут же, на
острове. Войдя в калитку невысокой ограды Хнум обратил внимание белую ажурную
конструкцию за дальней стеной замка. - Так вот для чего собирал на побережье
обломки кораблей лорд, - догадался Хнум. Отворив тяжелые, темные двухсотлетние
двери они вошли внутрь. Борзые, дремавшие возле возле темного дубового трона с
наброшенной на подлокотник оранжевой мантией, заворчали подняв головы, но узнав
охотника с женой, вновь задремали. Хнум огляделся. Шаяли тихо потрескивая
изломанные стволы плавника в топке камина размером с человеческий рост. На шум
из кухни вышел лорд. - Куда еду девать, - весело потрясая мешком спросил Хнум.
Лорд с достоинством поблагодарил, указывая на низкий закопченный проем ведущий в
подвал. Спустившись в подвал Хнум оставил жену разбирать провизию, а сам
поднялся по кривой каменной лестнице обратно. Обсудив с лордом перспективы
грядущего лета, Хнум поинтересовался назначением странной деревянной
конструкции за замком. - Старый я стал, Хнум. Строю воздушный корабль, дирижабль,
но строится тяжело. Лорд устало вздохнул, кашель сотряс его скособоченное,
иссохшее, будто анчар, тело и подвел Хнума к дальней стене с нарисованным
каркасом дирижабля. Выяснив в процессе изучения рисунка все подробности
строительства воздушного корабля, Хнум с энтузиазмом вызвался помогать.
Обговорив с лордом все подробности дальнейшей постройки Хнум обратил внимание
на тусклый колеблющийся свет в углу замка. Вопросительно посмотрев на лорда и
получив молчаливое разрешение, охотник подошел к источнику света. Небольшая
лампада стояла у подножия великолепно вырезанной деревянной статуи. Скульптура
изображала изможденного мужчину ростом с Хнума привязанного за руки веревками к
крестовине. Человек с раскинутыми руками напоминал попавшую в путы птицу. Лицо
человека было спокойно, он смотрел за спину Хнума. Из-под верхней его губы
выглядывал длинный клык. Грудь, над сердцем, рассекала глубокая трещина. Из
глубины разлома струились застывшие капли смолы. “Его убили прямо на кресте” -
догадался Хнум. - Кто это, - шепотом спросил он лорда - Это Спаситель, - тихо ответил
лорд.
***
“А может все не так страшно, - оживился Питах и перещелкнул верньер на несколько
лет вперед.
***
Стояла долгая и страшная зима. Она не закончилась в марте и дожигала лютыми
морозами немногих выживших островитян. Шел проклятый одна тысяча сто первый
год. Снег был везде. Худые хижины под напором борея превратились в закостенелые
темные сугробы из которых будто черные пальца скелетов торчали в небо покрытые
сажей кривые дымовые трубы. - Вчера по льду, со стороны северного моря приехали к
лорду двое святых отцов, - сухо проговорила костлявая тетка поправляя колтун желтых
волос на голове. Левая рука ее была кривая, после неправильно сросшегося
перелома, неловко вывернув ее, она подхватила из темного угла обугленную
кочережку, разворошила тлеющие угли и выкатила на земляной пол из
потрескавшегося камина две темные сморщенные дымящиеся картофелины. -
Инквизиторы, - содрогнулся Хнум, то ли от страха то ли от резкого порыва ветра
жутким оборотнем завопившим в дымовой трубе. - Не спеши, - простуженно
проскрипел он жене, наклонившейся за картофелиной, - обожжешься. Она молча
посмотрела на него. - Дай сюда, - он протянул обмотанную тряпкой руку со следами
сукровицы и заскорузлыми, темными, обмороженными пальцами бережно взял у нее
кочергу. Ветер-оборотень вновь завыл-закричал, пытаясь ворваться в хижину из под
косо сколоченной двери. - Вот сюда то мы их и закатим и остудим, - радостно хрипло
засмеялся он, и как в детстве, клюшкой-кочергой будто мячи подкатил картофелины
под дверь. - Не наигрался еще, так всю картошку переведешь, -заворчала она и
замолчала, пытаясь скрыть собственную нежность. В серых глазах ее заблестело
серебро, она тихонько всхлипнула и отвернулась. Хнум сделал вид, что ничего не
заметил и только длинный багровый шрам на сером лице исказился от тихой
незаметной улыбки. Они замолчали. - Ты молодец, ты вовремя заметил что
косоглазые, жившие напротив, померли, - после тишины с гордостью прозвенела она
внезапно помолодевшим голосом, - мы раньше других успели принести от них два
мешка картошки. - Свирепого, что намедни пытался утащить меня, ты убил одним
ударом копья, - будто торжественную сагу радостно напевала она, - мы до сих пор
едим рыбий жир из его горшков. - Свирепый был хороший рыбак, - с сожалением
произнес Хнум и они вновь замолчали. - Сегодня утром я выходила во двор и тела
свирепого уже не было, - она вопросительно посмотрела на мужа. - Его вечером
забрал топтун, что живет за бугром, зима оказалась длиннее чем он запасся и теперь
он ест покойников. - Косоглазых он тоже забрал, - будто вспомнив забытое продолжил
он и, взяв в руки копье с зазубренным острием, внимательно осмотрел крепление
лезвия к древку. Костлявая встала, подошла к двери и подобрала клубни. - Остыли, -
она протянула картофелину Хнуму. Они съели теплую картошку, запивая кипятком из
задымленных глиняных чашек. Внутреннее тепло разморило Хнума. Он заулыбался
искалеченным ртом, подкинул заготовленный плавник в камин, швырнул на пол
засаленную шкуру, и ухватив жену за волосы, сильно но бережно потянул ее на шкуру.
На второй день после прибытия священников на остров вьюга утихла и, костлявая,
после плошки картофельной похлебки, вспомнила про лорда. - Что-то лорда не
видать, - оттирая песком закопченное дно котелка обратилась она к мужу. - Как бы
беды не случилось, - согласился он и, обмотавшись обрывками разномастных шкур,
заскрипел засовом, открывая дверь. Она распахнулась неожиданно легко под напором
искристого снега охапкой вывалившегося в низкое помещение хижины. Вместо со
снегом внутрь ворвались солнечные лучи, пересекающие застоявшийся дым.
Студеный воздух заструился по полу, конденсируясь в пар будто арктический джинн
покинул ледяной сосуда вечности. - Мертвый кашалот, - выругался Хнум вытаскивая из
угла выструганную из цельного куска дерева лопату. Костлявая, закутавшись в шкуру
поднятую с пола, подхватила зеленоватый бронзовый поднос и принялась помогать
мужу. Прокопав проход они выбрались наружу. Утреннее мартовское солнце
прошлогодним морковным срезом устало зависло над горизонтом. Они оглядели
деревню. - Посмотри, - внезапно встревоженно зашептала костлявая. - ни у кого не
топится печь. Белые холма заснеженных хижин с черными торчащими трубами
напоминали край опустевших голгоф. - Не может быть, чтобы замерзли все, -
недоверчиво покачал головой Хнум и, нахмурясь, осмотрел бесцветными глазами
окрестности, - впрочем нам нужно идти. Хрустя снегом они стали подниматься к замку
лорда. Разгадка опустевших хижин появилась когда они увидели за ближним холмом
хижину топтуна. Точнее сначала они увидели штабель сложенный из замороженных
тел островитян. - Топтун, это топтун, он убил всех, - в ужасе зашептала костлявая. -
Видимо сошел с ума, - угрожающе повысил голос Хнум поднимая копье и оглядываясь
по сторонам. Они встали спина к спине внимательно наблюдая за возможным
движением вокруг них. Было тихо. - Идем, - медленно прохрипел он, - ты впереди, так
безопаснее для тебя Замок был вовсе и не замком, а двухэтажным строением с
небольшой башенкой, которую сложно было назвать донжоном. Впрочем, жители
деревни, уважавшие лорда, постоянно поддерживали его стены и крышу в приличном
состоянии. окрашивая их охрой добываемый тут же, на острове. Войдя в калитку
небольшой ограды Хнум присвистнул, а костлявая сильно схватила его за руку. Хнум
зарычал и выдернул руку. - Не мешай, - он угрожающе поднял копье. Прямо напротив
двухстворчатых дверей в замок догорала небольшая куча книг, а правее, за боковой
оградой, белел оголенным каркасом дирижабль, будто выброшенный бурей кит с
которого содрали шкуру - Собаки серые, - заскрежетал зубами Хнум, они пришли из-за
летающего корабля, а я помогал собирать его лорду. Он обратным концом копья
короткими резкими движениями вытолкнул из костра остатки недогоревших книг и,
аккуратно сложив их в стопку, и поставил ее на истертые каменные ступени крыльца
замка. Он медленно и настойчиво переместил жену себе за спину, и крадущейся
походкой вошел в незакрытую дверь замка. Прямо у дверей они увидели лежащего на
спине топтуна. Тот бесконечно долго смотрел сведенными к носу глазами на черное
короткое древко толстой стрелы торчащей между его глазниц. Темный покосившийся
дубовый трон со свисающей с подлокотника оранжевой мантией был пуст. Две тощие
борзые очевидно даже не успели подняться убитые в голову теми же грозными
стрелами. - А где же лорд, - едва сдерживая рыдания, прошептала костлявая. Хнум
прижал палец к губам и скрюченным пальцем показал вверх на лестницу ведущую в
донжон. Странные подвывания, кряканье, металлические звуки доносились сверху. -
Идем, - жестко сказал он жене, - ты сзади. Они сделали пару кругов по винтовой
лестнице и Хнум с выставленным вперед копьем первым шагнул в помещение наверху
башни. Худое истерзанное тело старого лорда подвешенное на стропилах за
вывернутые руки корчилось пытаясь уклониться от раскаленного докрасна прута
который монах в сером балахон прикладывал к его груди. Багровые всполохи от
раскаленной жаровни не могли осветить лицо второго монаха сидевшего за столом. -
Ты кто, - грубо проговорил сидящий и рука, привыкшая убивать медлительных
крестьян, потянулась к небольшому черному арбалету. Но боя никакого и не было. Два
коротких взмаха копья и монахи, харкая кровью, упали на каменный пол и ноги их еще
какое то время мучительно корчились пытаясь уйти вместе с жизнью. - Стой, - строго
сказал Хнум жене, - не ходи сюда, спускайся вниз и вытащи топтуна на улицу. Она
молча спустилась по ступеням и исчезла за поворотом лестницы. Он подошел к
истерзанному телу лорда и внимательно осмотрел его. - Да, не жилец ты лорд, и
снимать тебя отсюда это лишняя боль для тебя. Он сорвал тряпку со своей кисти,
обмакнул ее в кувшин с водой стоящий на столе и приложил ее к иссохшим губам
мученика. Набрякшие веки лорда приподнялись, он впился в тряпку высасывая из нее
живительную влагу. Не отрывая тряпку от губ несчастного, Хнум с болью посмотрел в
глаза старика и острие копья его резко и точно вошло в сердце лорда.
***
Все плохо.Питах тяжело вздохнул, выставил верньер на отметку сто лет к одной
минуте, выждал наугад какое-то время и вновь установил регулятор метку “1:1”.
***
Нынешнее осеннее утро случилось на редкость безрадостным. Всю ночь шел дождь и
подводы, постоянно застревавшие в слякоти шляха, привезли к рассвету в замок
совершенно сырые осиновые бревна. “Вы, что их в реке вылавливали?, -
оскальзываясь в грязи, срывая голос кричал на ездовых Инститорис, - как их теперь
разжигать?”. Промокшие насквозь полупьяные повозочные, успокаивая нервных
лошадей, с ненавистью смотрели на него и все как один хрипло орали в ответ - “Никак
нет, Вашество!” Лорд замка, недовольный намеченным на сегодня сжиганием двух
ведьм, отказал младшему инквизитору в просьбе о выделение сухих дров из подвалов
замка, под предлогом длинной грядущей зимы. Инститорис, такое прозвище придумал
себе младший инквизитор, приехал в Польшанский замок месяц назад в поисках
ведьм. Народ из деревень вокруг замка оказался нищим, неграмотным и запуганным и
потому сезон этого года грозил оказаться безрезультатным. И только к последнему
дню, когда можно было еще выполнить аутодафе, Инститорису удалось приговорить к
сожжению двух умевших читать полузабитых женщин, бежавших с того берега реки от
нищеты и холода. Еще надеясь на свершение приговора младший инквизитор
приказал разгружать подводы и укладывать бревна, с которых ручьями сбегала вода, в
две поленницы, как раз по числу жертв. Однако к полудню снова пошел дождь, тут же
перешедший в проливной ливень. Инститорис плюнул, махнул рукой и разочарованно
поднялся к себе, чем не преминул воспользоваться лорд замка, немедленно выпустив
женщин из подвала. Переодевшись в сухую сутану и налив в кружку отвратительного
красного вина Инститорис стоял у окна своей комнаты расположенной почти на самом
верху донжона и равнодушно наблюдал за двумя полураздетыми женскими фигурами,
которые подскальзываясь торопливо скрывались за серой дождливой мглой. “ А ныне
темнеет быстро, однако”, - улыбнулся он в предвкушении приятного вечера. А
приятность эта заключалась в толстенном фолианте упакованном в кожаный
дорожный переплет с двумя застежками, прошитыми крепкой черной нитью по краям.
Крупная, тяжелая, тисненая вязью надпись поперек передней обложки гласила, что
внутри находится не что иное как обожаемый им текст и назывался этот текст “Трактат
о вреде колеса”. Ниже был указан год “1692”. Еще ниже было место для имени автора,
но оно пока пустовало, ибо надпись “младший инквизитор К.Инститорис” на такой
серьезной книге выглядела совсем не солидно. “У нас все впереди”, - мурлыкал он
ставя на стол отлитую в виде головы ястреба чернильницу. Следом он выложил с краю
стола ворох гусиных перьев, а строки в его голове, сливаясь в предложения, уже
просились наружу. Инститорис не спешил, растягивая удовольствие. Он аккуратно и
медленно заточил несколько перьев, сложил справа от фолианта, зажег
дополнительно с десяток свечей, которые тут же заплакали длинными тягучими
коричневыми каплями. Вот теперь, когда Инститорис ощутил себя Торквемадой,он сел
за стол, открыл на закладке недописанную страницу, и медленно обмакнув перо в
чернильницу каллиграфически вывел первую букву, продолжая священный текст:
“Часто искушенные нечестивцы приспосабливают к повозкам пивные бочонки вместо
колес, утверждая, что сие устройство не есть колесо, но есть бочка. Но только слепцы
или двуличные проходимцы согласятся с ними. Искренний верующий должен
понимать, что не само колесо есть зло, но зло - предназначение колеса как искушение
сатанинское с помощью качения позволяющее облегчить мучения человечества
обреченного нести свою ношу. “Неси свой крест”, - так сказал Отец наш. Но как увидеть
колесо? Как распознать искушение? Колесо есть дьявольский диск из дерева или
металла со штырем в центре, и штырь этот именуется ось. Ось зла. И именно на эту
ось опирается повозка полная лени, нерадивости и праздности человека, камнем
Сизифа катящегося в пропасть греховности. Ведь будь у Сизифа не круглый, но
квадратный камень, он давно бы поднял его на вершину, потому, что в минуты отдыха
камень с квадратными гранями оставленный на склоне не скатится вниз к подножию.
Иные, пытаясь подловить меня скажут, но как катить человеку квадратный камень.
Нести, а не катить, вот истина дарованная нам. Другие скажут, но ноша тяжела. А кто
сказал нам, что ноша должна быть легкой. Ведь легкая ноша опять облегчает
страдания. Третьи-же, скажут лукавя, но этот камень не поднять и, следовательно, не
унести. Выбирай ношу по возможностям своим, отвечу я им. Четвертые скажут в ответ,
мол нет у нас возможностей и пойдем мы наверх налегке. Но и это пустословие, ибо
кто ждет тебя на вершине с пустыми руками. Но стократ хуже, когда ось превращается
в вал, демоническую деталь передающую темную энергию от дьявола к колесу,
заставляющую колесо вращаться самостоятельно увлекая за собой повозку. Именно
поэтому настоящему сыну небесному, борцу за чистоту веры необходимо научиться
отличать “ось” от “вала”. Например колесо водяной мельницы приводит в движение
жернова превращающие пшеницу в муку не через ось, но с помощью вала. Но вот же
опять колесо, скажут непонимающие, указывая на мельницу, и будут правы, ибо любое
вращение облегчающее участь обреченных на страдание - есть зло. Но почему мы не
уничтожим их - закричат они указывая на мельницы. Все мельницы при храмах и
облегчают труд не наш, но Отца нашего по обучению нерадивых нас, - отвечу я. Но
зачем отличать ось от вала тогда спросят иные сомневающиеся? Ведь то и другое есть
центр одного и того же колеса! И скажу я в ответ, что воистину настоящий инквизитор
должен не только беспрекословно подчиняться законам веры, но и быть милосердным
в выборе наказания. Например заблудшему катящему свой скарб на тачке с одним
колесом достаточно отрубить одну руку по плечо и он не сможет перекатывать тачку.
Едущему на повозке за лошадью необходимо отрубить две кисти обеих рук и он не
сможет править повозкой. Но управляющие повозкой приводимой в движение
дьявольской силой передаваемой через вал на колесо, должно быть прилюдно
подвергнуты колесованию".
***
Нет. Чуда не произошло. Во всех временных шкалах правила инквизиция. Наверное
нужно калибровать оборудование, подумал Питах, но, помедлив, решил проверить
еще один временной отрезок и, выкрутив верньер ускорителя на отметку сто лет к
одной секунде, уставился в пустоту погрузившись в свои мысли. Тихим шелестом
пришло оповещение о новом письме. Питах прочитал бегущие по запястью зеленые
символы сообщения. “Ланиакея - Питаху Напоминаем о сроках сдачи объекта 0356
вместе с прилагающейся периферией”. Питах не знал, что значит Ланиакея, и никогда
не интересовался этим заказчиком, но устало возмутился:, - “Это ж надо, назвать
целую звездную систему периферией какой-то жалкой планеты”. Эта мысль
расстроила его еще больше. “Они не полетят”, - выругался он, указывая пальцем на
инкубатор. Затем резко встал, раздраженно, одним рывком ретрорубильника
обесточил инкубатор, отключил освещение и вышел из мастерской плотно закрыв
дверь. Он никогда так не поступал раньше. Всегда в случае неудачного окончания
работы Питах перегружал испорченное сырье из инкубатора в конвектор и уходил
только после окончания всех процессов утилизации. Но даже сегодня, если бы он
обернулся на силовую колбу инкубатора, то вряд ли заметил бы во мраке остывающей
звездной системы мерцающее свечение третьей планеты. Какое-то время в
мастерской было тихо и темно, потом рубильник сам по себе, бесшумно, без
привычного щелчка, поднялся в положение “включено”. Негромко загудел инкубатор,
медленно накаляясь засветился желтый карлик и планеты привычно закрутились
вокруг него. Следом неспешно и загадочно засветился синтезатор реальности. Свежо
и остро, как после грозы запахло озоном. Из глубины тумана, возникшего в
изображении реальности, кто-то внимательно осмотрел устройство мастерской, затем
зеленый курсор экрана управления самопроизвольно высветил точку где-то в глубине
войда Волопаса, раздался еле слышный зуммер и звезда, вместе с девятью
планетами исчезла из инкубатора.