глава 1
- Привычки - великое дело, хотя, надо сказать, бывают они не только со знаком плюс, но и со знаком минус тоже и, вполне вероятно, что даже и чаще, чем с положительным знаком, а всё потому, что дурные привычки и чаще и крепче прицепляются к людям. Человек, привыкший говорить правду, не станет лгать направо и налево: человек же, привыкший однажды говорить неправду, будет лгуном всю жизнь и отучить его от этого порока чрезвычайно сложно.
То же относится и к предателям: предавший однажды будет предавать и дальше и друзей и врагов и даже...папу Римского... Вот так-то... - Так рассуждал сам с собой Иван Романыч Колосков на эту тему.
Одна беда - развивать такую сложную тему было не с кем. Так сложилось, что жил он в основном в окружении женщин. На краю села, где стоял дом Ивана Романыча, почти все дома осиротели: мужчин чёрная Бестия - так он называл известную женщину с косой - выкашивала одного за другим.
В итоге остался сам Иван Романыч да пара стариков очень преклонного возраста. Себя-то он считал ещё молодым - подумаешь, шестьдесят семь: как говорится, детский возраст. Иван Романыч пробовал обосновать принцип, по которому Бестия выбирает очередную жертву, но пока не смог.
Интересная получалась картина. На краю села было десятка два домов и в каждом доме отсутствовал один из супругов: либо Бестия забирала женщину, либо мужчину, но никогда обоих сразу. Только почему-то мужчин она выбирала чаще, чем женщин. Поговаривали, что Бестия любит мужчин больше, потому и забирает их к себе охотней, хотя были и другие мнения.
"Щас бы прокрутить эту тему на полную мощность, но с кем? - рассуждал Иван Романыч, сидя на одной их двух лавочек, пристроенных на крылечке. - Федот, как говорится, да не тот, себя иногда забывает, как зовут: какие тут могут быть рассуждения? Никакие.
Митрий...так ему тоже за восемьдесят - бесполезный партнёр. А с бабами на эту тему только чокнутый может калякать. Жаль... А денёк-то, а? Красавец! Вот тоже привычка: встаю рано-ранёшенько и морочу себе башку всякой...ладно, пойду-ка за кисетом".
Кисетом он называл жестяную баночку из под монпансье, которую заполнял махоркой. Просыпался Иван Романыч, как правило, в пять утра. Полежав несколько минут без всякого движения, он вставал, шёл к окошку и определял состояние погоды. Затем надевал соответствующую одежду и выходил на крылечко, где устраивался на одной из двух лавочек. Примерно полчаса Иван Романыч сидел и смотрел на дома-сироты, разбросанные по окраине села.
Каждый раз с завидным упорством он считал-пересчитывал дома, оставшиеся после немалых потерь. Посчитав и перепроверив счёт, Иван Романыч горько вздыхал и непременно шептал: "Что же это за напасть такая. Скоро ни домов, ни людей на нашей окраине не останется". Покачав головой, он приступал к определению, сколько человек и в какие годы ушли из жизни на его памяти.
Картина получалась не столь приятная, как хотелось бы, хотя он, конечно, понимал, что вечноживущих людей пока не существует, а вот кандидатов на вечный покой с каждым годом увеличивалось. Молодёжь рванула из села в городские объятия...отсюда всё становится понятным: село стареет и вымирает...
Забрав кисет-баночку из дома, Иван Романыч устроился на ступеньках крыльца. Привычка. Никогда он не курил, сидя на лавочке. На ступеньках - другое дело. На ступеньках он чувствовал себя уютно, проще говоря, в своей тарелке...или... что-то, вроде, этого. Объяснить же чувство, которое Иван Романыч при этом испытывал, пожалуй, просто невозможно.
- Ну, вот и добре! Пожалуй, можно и закурить. Привычка - бес её побери... Да к тому же...как говорят учёные умы, вредная...нехорошая... Вот так, дорогой товарищ. А ты всё дымишь да дымишь. О-хо-хоо... Ладно... Привычке изменять нельзя.
Открыв баночку, в которой поверх махорки лежали листочки бумаги, специально нарезанные для изготовления самокруток, Иван Романыч вдруг почувствовал, как под сердцем у него зажглась горячая точка. В одно мгновение тело Ивана Романыча покрылось холодным потом, а руки зашлись неумолимой дрожью, и листочки посыпались на пол крылечка. Иван Романыч не на шутку перепугался.
- Эт чего? - прошептал он объятыми мелкой дрожью губами и воровато оглянулся по сторонам. - Господи, неужели моя очередь подошла?.. Но...но я же не хвораю даже пока... Тогда...зачем? И красоты во мне никакой нет, чтоб этой Бестии понравиться... А может, кто из нашего немолодого сословия ночью преставился? А что?.. Вполне возможно.
Тимофей, вон, бегал, как конь, понимаешь, а однажды ночью взял да и окочурился... Господи, у нас мужиков совсем не осталось... Может, можно как-то повременить?.. Господи, прости меня за испуг неожиданный и за болтовню излишнюю. Как поеду в райцентр, зайду в церковь и сразу три свечки поставлю. Ей Богу, не вру.
глава 2
Прошло несколько минут и Иван Романыч почувствовал, что возникшая у него под сердцем коварная точка стала остывать.
- Слава тебе, Господи, - прошептал обрадованный Иван Романыч, - есть всё-таки Бог на белом свете.
Оглянувшись по сторонам, он стал собирать рассыпавшиеся листочки и, то и дело оглядываясь, скрутил самокрутку. Но только выпустив изо рта клубок сизого дыма, Иван Романыч наконец успокоился. "Вот она...анестезия неприятных чувств", - мелькнуло в его голове.
Успокоенный благоприятным исходом инцидента, он несколько раз подряд глубоко затянулся и, не выдержав напора едкого дыма, закашлялся да так, что из глаз выступили слёзы. Прокашлявшись и вытерев рукавом то, что вытекло из глаз и носа, Иван Романыч негромко выругался и, глянув перед собой оторопел от неожиданности: перед ним стояли соседка Вера Степановна и какой-то парнишка лет одиннадцати-двенадцати.
- Здравствуй, Романыч, - сказала соседка, - смотрю докурился до нЕльзя. Молодец...э-хе-хее... Материшься, как последний бомж и в Бога и в матерь. Хоть бы мальца постеснялся.
- Да я...да я... Откуда ты взялась-то?.. Я же только всё обсмотрел - не было тебя.
- Может, ты, Романыч, наркоманишь по тихому? Сознавайся, чего это тебе всякое видеться начинает? Меня вот нету никак здесь, а ты меня видишь.
- Ты что, старая, сдурела что ли? Какие наркотики? Я курю-то только свой самосад, понятно? За всё время, сколь курю, ни одной фабричной сигареты или, скажем, папиросы не выкурил. Пьяный бывал или этот... Пытались меня мужики соблазнить: каких только не предлагали, а я - нет и всё. Вот так... Здравствуй, Вера. Извини, что так получилось. А кто это с тобой...что за маленький, так сказать, фрукт?
- Сам ты фрукт седой да облезлый... Митрий ночью в царствие небесное перешёл из нашей скорбной жизни. Господи... Совсем мужиков в нашем краю не остаётся. Вот приберёт Господь Федота, и останешься ты, Романыч, один среди нас бабушек. Бросил бы ты курить-то, всё подольше пожил бы... Я тебе внучка оставлю, а сама схожу до покойника. Смотри не обижай.
Зовут Серёжей. Самое дорогое тебе оставляю, понял? И не кури при нём. Поговори лучше с ним: он у нас краеведением увлекается... Ну я пошла, - и погрозив пальцем Ивану Романычу, удалилась в сторону дома покойного Митрия.
- Ну что же, - проводив взглядом соседку, сказал Иван Романыч, - давай, дорогой товарищ, знакомиться, как положено. Я, например, дед Ваня, а ты, получается, Серёжа. Правильно?
- Правильно.
- Вот и хорошо. Поднимайся на крылечко, посидим с тобой на лавочке да поговорим о том о сём.
- А почему, дед Вань, ты, когда куришь, сидишь на ступеньках, а не на лавочке?
- Привычка, Серёженька, привычка. Курение...тоже привычка...так сказать, дурная. Привычек вообще-то хватает - только успевай считать: встаю утром рано-рано - привычка: ложусь - тоже привычка: первая самокрутка...а сколь ещё?.. У тебя-то, Серёженька, привычек, поди, совсем мало пока.
- У меня, дед Вань, привычек тоже хватает.
- Ишь ты! Надеюсь, что среди них дурных нет. Нуу...молодец-огурец, валяй, выкладывай, что у тебя за привычки прижились.
- Вовремя вставать, умываться, зубы чистить...
- Понятно, можешь дальше не перечислять. Скажи лучше: занятие краеведением привычка или безделица какая-то?
- Неет, дед Вань, не безделица. Мы с другом Мишкой уже три года этим занимаемся.
- Ну что ж, Серёженька, будем считать это занятие полноправной привычкой и очень важной. Привычки иметь - дело неплохое. Главное - не обрастать привычками дурными, вредными. Думаю, что ты уже знаешь о некоторых из них.
- Конечно, знаю. Мы с Мишкой решили только хорошие дела делать.
- Молодцы!.. А кто такой Мишка? Где он живёт, учится?.. где у него бабушка с дедушкой?..
- Мы с Мишкой живём в одном доме, учимся в одной школе и сидим всегда вместе. А его бабушка с дедушкой живут в деревне. Год назад мы жили у них почти два месяца.
- Ух ты! И родители тебя отпустили?
- Конечно. Наши родители дружат семьями и отдыхают вместе.
- Ясно. И что вы делали у Мишкиных бабушки с дедушкой?
- Занимались краеведением. У них в деревне раньше много чего интересного происходило. Мишкины дедушка и бабушка столько нам порассказали, когда узнали, чем мы интересуемся. Мы целых две толстых тетради исписали. Нас с Мишкой даже грамотами наградили.
- Что тут скажешь? Молодцы! А у нас в селе я что-то ни о каких краеведах ничего не слышал... Даа... Уж я, пожалуй, попробовал бы, что-нибудь им рассказать.
- А ты, дед Вань, мне расскажи.
- Так у нас же район другой.
- Ну и что? Страна-то одна.
- И правда... Вон, и твоя бабушка идёт. Приходи-ка, Серёженька, ко мне завтра пораньше. Придёшь?.. Только тебе ведь, наверное, какая-нибудь тетрадка нужна с карандашом...
- Приду, дед Вань, и тетрадку с карандашом принесу.
- Вот и замечательно.
глава 3
Встал Иван Романыч утром следующего дня, как обычно, как привык, в пять часов. Быстренько умывшись, одевшись и прихватив баночку с табаком, он вышел на крылечко.
- Красота-то какая, - прошептал Иван Романыч, - а воздух...не надышишься, прямо, а я... скорей за самокрутку. Эх, Ваня-Ваня... Ладно, вот выкурю одну, а потом подышу поболе для нейтрализации, так сказать, вредности табака. Да и увлекаться больно ни к чему: того и гляди малец прибежит. Наговорил я давеча с дури да наобещал, а сам не знаю, чем парнишку увлечь.
Паренёк-то, видать, совсем не дурачок, чтоб его лапшой кормить. И надо было обещать, а? А теперь сиди да охай-ахай. Вот ведь... Но...как говорится: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Главное, конечно, с чего-то начать, а там уж, как на санках с горки: только успевай следить за поворотами.
Серёжа появился на "горизонте" около семи часов утра. Таким поворотом дел Иван Романыч был вполне доволен, так как опасался, что парнишка придёт гораздо раньше. Ожидая Серёжу Иван Романыч всё тщательно обдумал, хотя понимал, что всего предусмотреть невозможно. По крайнеё мере к приходу парнишки он был довольно хорошо подготовлен.
- Доброе утро, дед Вань, - приветствовал старика мальчишка, подойдя к крылечку.
- И тебе, Серёженька, всего доброго. Вон, оно какое утро - красота, да и только! А ты молодец: не стал спать до обеда, как предпочитают делать некоторые, приезжающие сюда к бабушкам, внуки.
Поднимайся на крылечко. Посидим на лавочке, порадуемся замечательному началу дня.
- Дождавшись, когда парнишка устроится удобно на лавочке, Иван Романыч продолжил, - а ведь, знаешь, Серёженька...я сюда с родителями приехал, когда мне было столько же лет, сколько примерно сейчас тебе.
Кстати, половина женщин, живущих здесь, на окраине села, включая твою бабушку, родились в других местах, а сюда...сюда они вышли замуж. Такие вот дела, дорогой ты мой.
- Бабушка никогда мне такого не говорила.
- А зачем? Она же не собирается рассказать тебе историю своего села, а я, Серёженька, хочу. В селе-то, в котором я родился, жили замечательные мастера, работавшие с глиной. Чуешь разницу?
- Чую, дед Вань. И в каком же селе ты родился?
- Экий ты, молодой человек, шустрый. И название села, в котором я родился и многое другое тебе и твоему другу Мишке придётся выяснить самим в ходе изысканий: вы же - краеведы.
- Дед Вань, а как же мы будем изыскивать, если не знаем где это было?
- Не бойсь, Серёженька, в своё время название будет вам преподнесено на блюдечке, а сейчас твоя задача записать, всё, что я расскажу и...и немного нарисовать.
Серёжа недоумённо глянул на Ивана Романыча.
- Ха-ха, - хохотнул старик... - не меня рисовать, дорогой мой, а план окраины села, в котором я жил некоторое время, понял?
- Ага, понял, - кивая головой, сказал Серёжа и приготовился слушать и рисовать план.
- Как, надеюсь, ты заметил, я и сейчас живу на окраине села, но... Эта окраина отличается от той окраины, по которой я бегал в детстве, в значительной мере.
- В какой мере, дед Вань?
- Сильно, значит, отличается. Тут улица доходит до определённого места и заканчивается, а в том селе, в котором я родился, имела совсем другое окончание. Ты знаешь, что такое кочерга?
- Знаю.
- Так вот: если ручку мы будем считать центром села с конторой, то загнутая часть кочерги и немного до загиба и будет окраиной села, о которой я тебе хочу рассказать. Черти, наверное, не кочергу, а букву "Г". Нарисовал?
- Написал.
- Ну, написал так написал... Ну-ка?.. Размер, пожалуй, подойдёт. Там, где образовался угол, поставь жирную точку, а под ней напиши "дядя Саня". Будем считать. что длинная сторона буквы - это окончание улицы со стороны центра. Поэтому в начале длинной стороны поставь ещё одну жирную точку. Знаешь, что обозначает эта точка?
- Нет, конечно.
- В этой точке стоял дом, в котором жил я с родителями, пока мы не переехали сюда, понятно?
- Понял, дед Вань.
- Между нашим домом и домом дяди Сани было ещё...раз...два...таак-с...ага, четыре дома. Можешь обозначить дома точками. Обозначил?
- Да.
- Теперь...дом, который рядом с домом деда Сани, отметь жирной точкой. Знаешь, почему?
- Неет.
- В этом доме жил хороший мастер. Подробнее по ходу дела... Ну что же, с этим рядом покончили, теперь перейдём к тому, который у буквы "Г" коротенький. На самом конце поставь жирную точку и напиши под ней "дед Савелий". Написал?
- Написал.
- Таак-с... Между домом дяди Сани и домом деда Савелия было...было ещё четыре дома, но только один из них для нас интересен: дом, который в соседях у дяди Сани. И знаешь почему?
- Там жил мастер.
- Правильно. К тому же, он был сыном деда Савелия. Обозначь дом его жирной точкой. Стороны у "Г" мы заполнили, но...но был ещё один мастер: он немного выбивается из буквы. Если глянуть от нашего дома через улицу, то можно увидеть немудрёный домик, в котором тоже жил мастер. Ставь на противоположной стороне улицы точку и напиши "дядя Ваня"... Ну вот, теперь все мастера в сборе, все пятеро.
- Всего пять?
- Да, Серёженька. Это те настоящие мастера, которых я знал, а также видел результаты их труда. Увы, но про других я ничего не слышал ни от кого. Возможно, были в селе и ещё мастера, но...извини, мне о том неизвестно.
- А почему, дед Вань, их было так мало?
- Потому что в те времена то, чем они занимались не очень-то приветствовалось, если говорить деликатно...то есть...без грубостей... Итак, из тех мастеров, которых мы отметили, было трое гончаров. Знаешь, чем они занимались?
- Неет.
- Гончары делали изделия из глины в виде горшков, кувшинов, мисок и так далее. Вот так, понял?
- Понял, - ответил Серёжа, записывая в тетрадь сказанное Иваном Романычем.
- Теперь напиши под именем Савелий "замечательный гончар"... Рядом с дядей Саней жил сын деда Савелия: он тоже был гончаром. Так и напиши и...добавь "хороший"... Таак-с... Под именем дядя Ваня напиши "очень хороший гончар". Всё.
Гончаров обозначили, теперь перейдём к тем, кого называли "дудочниками": они изготавливали глиняные игрушки, которые тогда называли "дудки". Правда, были игрушки и совсем маленькие: их называли "свистульки"... Но прежде чем продолжить рассказ, я предлагаю сделать небольшой перекур. Курить, правда, даже я не стану, но попить нам чайку ничто не помешает, а заодно и мысли в порядок придут. Хорошо?
- Хорошо, дед Вань.
- Тогда...чего?..посиди, подумай над тем, что я сказал, а я скоро буду.
глава 4
Через несколько минут Иван Романыч принёс на крылечко небольшой круглый столик и, внимательно посмотрев на склонившегося над тетрадью парнишку, покивал, молча, головой, что-то прожестикулировал руками и неслышно скрылся в доме.
Ещё через несколько минут он снова вышел на крыльцо. В руках Иван Романыч держал поднос, на котором стояли два бокала с чаем и тарелка с пряниками.
- Ну вот, Серёженька, можно и объявлять перерыв. Я к чаю принёс пряников. Пряники-то - самая что ни на есть мужская услада. Сейчас ты, возможно, этого не ощущаешь, но когда станешь взрослым, поймёшь меня. Таак-с... Перекусим, передохнём самую малость и начнём дальше вершить историю. Тебя, кстати, бабушка на сколько ко мне отпустила?
- Бабушка сказала, чтобы я к обеду был дома, - ответил Серёжа, крутя перед глазами пряник и пытаясь понять, чего это такого в нём есть, что мужчины от пряников не в силах отказаться.
- Стало быть времени у нас ещё куча. Хорошо, что ты пришёл пораньше. Молодец! - ободрил Иван Романыч парнишку, прихлёбывая крепкий и сладкий чай и приговаривая, - эх! хорошо-то как... Прямо, не жизнь, а малина! Сейчас наберёмся сил и как...даа...
Не прошло и получаса, как Иван Романыч продолжил рассказ о мастерах, которые жили на окраине села, где и он жил в детстве.
- Таак-с, дорогой товарищ, спешить нам, вроде бы, не куда, но и затягивать процесс тоже не следует. Итаак-так-так... Теперь, стало быть, очередь дудочников. Одними из дудочников были дядя Саня и его сосед, который не сын деда Савелия, хотя и он тоже со временем к ним присоединился, так как горшки ему становилось делать всё труднее: годы брали своё, а совсем без дел ему не сиделось.
Затем в категорию дудочников попал и дядя Ваня. С тех пор, как дядя Ваня стал делать дудки, многое в селе переменилось... Но об этом в своё время. Теперь мы с тобой обратимся к географии. Как у тебя, Серёженька, с географией?
- Очень хорошо, потому что краеведение без географии - сирота.
- Сам что ли придумал?
- Нет, дед Вань, не сам. Друг мой Мишка так сказал.
- Ишь ты!.. Друг у тебя, как сейчас говорят, прямо-таки, продвинутый. Ладно, будем рисовать. Окраина, которая нас интересует, заканчивалась метрах в десяти от дома дядя Сани глубоким оврагом, который однажды перегородили плотиной, и получился прекрасный пруд.
Рисуй линию от дома дяди Сани до четвёртого дома. Вот там-то как раз и была сооружена плотина, хотя сейчас, насколько я знаю, её давно уже нет. Но ты плотину нарисуй, чтобы иметь некоторые представление об окраине села. От плотины по оврагу тёк небольшой ручей, получившийся...нет...который питали многочисленные роднички: в овраге их было видимо-невидимо.
Ручей этот огибал дом деда Савелия и дальше пробирался к речке, в которую и впадал. Там всего-то было метров сто с хвостиком. Почему я вспомнил ручей? Да потому что на берегу этого ручья был горн, принадлежащий деду Савелию. От дома примерно...нуу...метров сорок. Овраг, кстати, там был совсем неглубокий, не то, что за домом дяди Сани.
Каждый гончар имел свой горн. У деда Савелия он был самый большой, а стало быть, и вместительный. У сына деда Савелия горн был вполовину меньше, чем у отца,. А расположен он был между домом сына деда Савелия и домом соседа дяди Сани. Если провести линию от дома до дома, горн окажется аккурат посередине. Ещё горн был у дяди Вани...всего-то метрах в пятнадцати от дома. Размером-то он, пожалуй, почти не уступал горну деда Савелия. Вот и всё. Обозначил горны?
- Обозначил и размеры указал.
- Молодец!.. Будем считать, что это техническая часть из моего рассказа. Следующую часть можно, наверное, назвать "лирической".
- Как это?
- В следующей части будут присутствовать в основном мои впечатления от жизни на нашей окраине, в которую насмерть вписались деяния наших замечательных мастеров: как-никак я жил с ними рядом... Ну вот и всё... Тебе, Серёженька, кстати, пора домой. Раз бабушка сказала, надо непременно исполнить, чтобы она стала тебе доверять. Завтра, если придёшь, продолжим.
- Я приду, дед Вань, обязательно.
- Вот и ладненько. Бабушке передай привет.
- Передам. До свидания, дед Вань.
- До свидания. Завтра...жду...
глава 5
Иван Романыч встал утром следующего дня, как обычно, в пять утра. Привычка брала своё. Покурив и посидев на крылечке, Иван Романыч занялся домашними делами. Он подумал, что парнишка вдруг захочет зайти в дом, а там такой беспорядок - прямо, стыдоба будет.
За делами Иван Романыч и не заметил, как пролетело почти два часа. Хорошо, что вовремя опомнился: Серёжа уже подходил к дому. Шёл он, как показалось Ивану Романычу, по особенному...торжественно как-то и...и подозрительно во всём его облике прослеживалась необыкновенная радость. Такое положение дел порадовало Ивана Романыча, но и несколько насторожило.
- Доброе утро, Серёженька, - спускаясь с крылечка навстречу парнишке и широко улыбаясь, - сказал Иван Романыч. - Что это мы такие радостные. - Где у нас случилось, как говорят в Одессе? Поднимемся на крылечко да обменяемся мнениями.
Подождав пока Серёжа удобно устроится на лавочке, Иван Романыч продолжил:
- Итак, дорогой товарищ, отчего мы так веселЫ? Попробую догадаться...эээ...стало быть, есть от чего?
- Есть, дед Вань. Название села, в котором ты родился, перестало быть тайной.
- Ну-ка - ну-ка?.. Что значит, перестало? Каким таким образом? Бабушка?..
- Нет, не угадал.
- Неужто...этот...дружок твой Мишка?
- Я ему вчера вечером всё по телефону рассказал.
- Ясно... Как-никак...эти...краеведы.
- Просто, дед Вань, сёл с такой характеристикой, как ваше, по всей округе больше нет.
- С чем-чем? Какой такой?... Ладно, понял я.
- Жаль, дед Вань, но от вашей окраины в виде домов и населения ничего не осталось.
- И до этого докопались?.. Ну что ж: тем интереснее тебе будет слушать мой рассказ... Завтракал?
- Конечно. Не очень-то хотелось, но бабушка сказала, что иначе никуда ни ногой.
- Тогда раскрывай свой гроссбух, и начнём: время-то идёт... А собственно, куда нам торопиться, правда, Серёженька?
- Правда, дед Вань.
- Ну что ж, не спеша, но вперёд и с песней. В моём рассказе что-то может расположиться не совсем идеально по порядку, но я думаю, вы с Мишкой разберётесь и расставите всё по своим местам.
Итак, начнём с самого старого человека в нашем повествовании, а именно - с замечательного мастера-гончара деда Савелия. Мне посчастливилось однажды с отцом побывать в его доме. Отец хотел прикупить у старика несколько горшков и парочку корчаг. Знаешь, что такое корчага?
- Нет, дед Вань, не знаю.
- Тогда слушай и вникай. Корчага - это изделие из глины немного похожее на горшок, но бока поокруглей и сама она гораздо крупнее горшка. В нее могло запросто войти и ведро и больше жидкости. В корчагу мать моя собирала сливки, а когда считала, что набрала достаточное количество, клала корчагу на колени и, скажем так, трясла её или...нуу...двигала взад вперёд, до того момента, пока из сливок не получалось масло.
Эт тебе не нынешнее магазинное, а самое что ни на есть настоящее. Мы с братом такой момент караулили. Мать отрезала нам по куску чёрного хлеба и намазывала их маслом из корчаги. Это был праздник для нас.
Так вот... Прихватил отец бутылочку горькой, подумал и меня с собой взял: дети, как известно, расслабляют стариков, а значит и разговоры идут легче. Холодно было. На дворе зима, мороз - а-яй! какой, да и метель кружила по окраине будь здоров! Дороги, конечно, никакой да и освещения тоже никакого. Ориентировались по свету в окнах домов.
Пришли, значит, отец бутылку сходу на стол. Дед Савелий сразу повеселел, пригласил присесть к столу. Стол-то здоровенный дубовый - из разговоров я понЯл, - табуретки тоже крепкие. Изба-то деда Савелия мне показалась огромной.
А запомнил я, Серёженька, ещё только то, что в комнате стояла возле входной двери печь необыкновенной величины, а на печи - старуха древняя. Говорили, будто была она даже старше своего суженого, но чего точно не знаю, того не знаю. Ещё запомнил, как дед Савелий налил почти полный стакан водки и подал его старухе на печь, а она выпила всё до дна и даже не поморщилась.
А больше ничего и не запомнил в этот раз. Возраст у меня был, считай, никакой. Стоп, дорогой мой, чего-то я... Кажется, что я рассказываю совсем ненужное...то есть, не относящееся к этому...к краеведению...
- К краеведению, дед Вань, много чего относится. По крайней мере, для меня всё это очень интересно. Так что я готов слушать дальше.
- Нуу...раз интересно... Второй раз я был в доме деда Савелия в конце лета, но какого года не помню, хотя можно подсчитать. Мне тогда перевалило за одиннадцать. Проходили мы, я и два моих друга, мимо дома деда Савелия. У него сад большой был, но яблони в нём все давно одичали: яблоки - в рот не возьмёшь. Но рядышком с домом росла одна яблоня, размеры которой нас удивили.
Выросла она выше дома, а яблоки на ней - смех да и только - крошечными оказались. Мы их китайками называли. Поглазели мы на них, слюни попускали: на вид-то они, прямо, в рот просились. Короче говоря, подрядились мы месить деду Савелию глину за яблоки. К чему я всё это тебе говорю... Дед Савелий горшки делал особенные. Такие горшки больше ни у кого не получались. Берёшь горшок в руки, а он невесомый, тоненький да, если щёлкнуть по нему пальцем, звонкий.
Но главное, молоко в таких горшках долго не прокисало даже в летнюю жару. А дело-то было в особенном приготовлении глины. Что он в неё добавлял, никто не знал. Кстати...и сыну секрет не выдал. Вот так.
Завёл нас дед Савелий в большое пристроенное к дому помещение, а там уже и глина разложена на полу в виде круга диаметром, пожалуй, метра два. "Вот, - говорит, - фронт работы, на которую вы подписались. Будете топтать глину по моей команде. Вставайте друг за другом и походите по кругу по глине некоторое время. Я скажу, когда хватит".
Ходили мы по кругу минут двадцать, затем дед Савелий дал нам рОздых, а сам стал из какого-то мешка чем-то посыпать глину. А сам-то всё чего-то шепчет и шепчет. Через некоторое время он снова попросил нас походить по глине. Так повторилось три или четыре раза...точно уже и не помню.
- А яблок набрали?
- Дед Савелий разрешил набрать столько, сколько сможем... Хотел ещё рассказать, как мы, пацаны, собирались возле горна печь картошку, когда в нём обжигались горшки и дудки, но...не знаю...может, тебе это и неинтересно.
- Очень даже интересно. Рассказывай, дед Вань. Я только немного дам рукам отдохнуть, ага?
- Конечно-конечно... А...а я чай сделаю...
- С пряниками?
- А как же: ясное дело - с пряниками. Ну я пошёл, а ты тем временем немного передохни.
- Что скажешь, мой юный друг о пряниках? - спросил Иван Романыч, - когда чаепитие было закончено. - Прав я был или нет?
- Мне чай с пряниками очень понравился. Спасибо, дед Вань, за новое для меня открытие. Я ещё и Мишку сагитирую на пристрастие к пряникам, - поддержал Ивана Романыча Серёжа и рассмеялся.
- Молодец! Хорошо рассудил, а главное, слова-то какие нашёл! Далеко пойдёшь, Серёженька, если тебя никто в жизни тормозить не станет. Умница!
- Как это "тормозить"?
- Найдутся какие-нибудь завистники и будут тебе мешать развиваться да палки в колёса пихать. Ухо, идя по жизни, надо держать востро, понял?
- Понял.
- Раз так, продолжим рассказ... С чего же начать-то? Тут, понимаешь, много чувств и ощущений переплетается, так сказать, личного характера... Ладно, что выйдет, то и выйдет: лишнее вычеркнешь.
- Как это "вычеркнешь"? Свидетеля таких событий и вычеркнуть?! У нас, дед Вань, каждый такой человек на вес золота, потому что тех, кто жил в то время почти не остаётся.
глава 6
- Верно, Серёженька. Итак... Каждый раз, когда намечалась подготовка к обжигу горшков да дудок в горне деда Савелия, мы, пацаны, будто какого-то большого праздника ожидали. Ещё раз подчеркну: в горне деда Савелия. Уж больно у него горн был удачно расположен: прямо с горна шёл невысокий склон к ручью, протекавшему по дну неглубокого овражка.
Да чего там!.. мы каждое утро приходили к тому месту, где был горн, барахтались в воде ручья, выдёргивали из бережка какие-то - теперь уже и не помню название - корни, промывали их в воде и уплетали за обе щёки: с продуктами определённые проблемы, к сожалению, присутствовали. Потом валялись на прохладной травке, играли в разные игры.
Это сейчас бурьян заполонил всё вокруг, а тогда везде росла милая зелёненькая травка, которую коровы да овцы регулярно, так сказать, приводили в порядок. Так вот: горн следовало загрузить глиняными изделиями до вечера. Без помощников, конечно, не обходилось. К наступлению сумерек, когда горн оказывался заполненным, мы, пацаны, уже стояли в отдалении и ждали, когда дед Савелий зажгёт дрова в печи, расположенной под горном.
Как только показывался из горна дым, мы подходили поближе. К этому времени подтягивались и более старшие девчонки и парни, а там и женщины и мужчины, проживающие на окраине села, хотя...хотя и не только... Давай-ка, Серёженька, перекур сделаем, а то ты пишешь и пишешь...руки-то, поди, не железные. Кстати, такой вопрос: для чего ты всё это пишешь?
- Как для чего? Это будет история села.
- Села?
- Ну да. Мы с Мишкой все записи пересмотрим, разложим по полочкам, как говорит наш руководитель Илья Семёнович, и получится рассказ или повесть: там будет видно.
- Но я же не про всё село рассказываю, а только о том, что сумел вспомнить из немногих прожитых лет про малую частицу села, окраину, с её немногочисленными мастерами. Правильно ли нас поймут? История села давно в подробностях расписана, но...но многое, на мой взгляд, было упущено.
- А почему упущено, дед Вань?
- Писали историю люди сторонние, а значит, опирались на рассказы жителей села, которые, возможно, мало чего знали про нашу окраину...то есть, про мастеров, живших на окраине... Но это дело не моё. Я хочу тебе рассказать, как мы договорились, о наших мастерах в виде воспоминаний. Получится у вас с Мишкой что-то - хорошо, а не получится, как говорится, и Бог с ней... Ну чего, отдохнули руки?
- Отдохнули.
- Тогда...тогда продолжим. Размещал глиняные изделия в горне всегда сам дед Савелий. Сверху на горшки клал он черепки, на которых мы и пекли картошку. Когда черепки прогревались до определённого состояния, кто-нибудь из помощников деда Савелия подавал нам сигнал подойти к горну, чтобы мы могли раскладывать на черепках картошку, при этом нужна была определённая ловкость: черепки-то, прямо, пыхали жаром.
Для того, чтобы можно было переворачивать картошку с боку на бок и пробовать на готовность, у нас имелись при себе заготовленные заранее прутья с заострёнными концами. Когда картошка пропекалась, она легко прокалывалась острым концом прута, и тут же её место занимала новая картофелина. Готовая картофелина представляла из себя чёрный комок, а оттого, что она ещё была очень горячая, приходилось некоторое время перебрасывать её с ладони на ладонь.
Когда картофелина немного остывала мы её не чистили, а разламывали пополам... Серёженькаа...какой дух от неё исходиил!.. Бог ты мой: словами объяснить, наверное, и невозможно. После трапезы наши руки и лица были, как...как у этих...
- Трубочистов?
- Точно. Но беды в этом никакой не было. Мы спускались к ручью и отмывались, а потом играли на прохладной пушистой травке. Недалеко, метрах в десяти, от горна мужики в это время играли в карты, пили самогон, чего-то обсуждали, а женщины лузгали семечки и тоже о чём-то разговаривали.
Подальше от горна, где тьма сохранялась погуще, проводили время более взрослые, чем мы, мелюзга, парни и девушки. Время шло, и возле горна становилось всё светлее и светлее: это пламя подбиралось к верху, к черепкам.
Начиналось самое интересное. И вот он чудесный момент: пламя синими языками начинало прорываться между черепков. Тогда двое-трое помощников начинали между черепков размещать заготовленные щепки. И пошло: вверх вместе с дымом летели пучки искр...красотаа! Без криков "Ура!" не обходилось.
Через несколько минут из прохода, ведущего к печке, выходил дед Савелий и давал команду "Стоп"... Проходило ещё не меньше часа, прежде чем присутствующий возле горна люд начинал постепенно расходиться... Утром следующего дня горшки и дудки из горна вынимались и оценивались по качеству. Поскольку каждое утро мы проводили у ручья, протекавшем рядом с горном, нам доставались забракованные игрушки. Мы их быстренько остужали в ручье и свистели без устали, как в первый раз...глупые были, чего тут скажешь...
Ну вот и всё, Серёженька, что получилось рассказать про замечательного мастера-гончара деда Савелия. Понравилось тебе или нет, то что я рассказал, судить тебе да, может, другу твоему Мишке. Не обессудьте.
- Дед Вань, а про других мастеров расскажешь? - спросил растерянно Серёжа.
- Конечно. А как же? Чего мы тогда здесь с тобой штаны просиживаем? Пообедаем...да и пойдём дальше... Я, Серёженька, хочу сделать тебе предложение...нуу...давай, мой юный друг, пообедаем вместе. Я вчера пельменей наделал. Надеюсь, что они тебе понравятся. А как пообедаем...отдохнём и снова займёмся, как ты сказал, историей села. Ты как?
- Бабушка велела к обеду прийти, - смущённо сказал Серёжа, растерянно глядя на Ивана Романыча.
- У тебя, Серёженька, телефон есть?
- Есть.
- Ну вот: позвони бабушке и скажи, что я приглашаю тебя со мной пообедать.
глава 7
- Ну что ж, Серёженька, - сказал Иван Романыч, когда с пельменями было покончено, а сдружившиеся окончательно старый да малый посидели к тому же полчасика на крылечке, - мы с тобой обещанного три года ждать не станем, а, пожалуй, начнём с описания второго хорошего гончара, а именно - сына деда Савелия, которого звали - ладно уж, так и быть...- Фатей. Имя мало привычное в нынешние времена, а всё потому что идёт оно из старины, от староверов.
Село-то наше состояло наполовину из староверов, а другая половина из поборников новой веры, которые называли нас кулугурами, а мы их - мирские. У них, у мирских, была церковь, а у староверов только молельные дома. Помнишь ручей, которые протекает мимо горна деда Савелия?
Ручей этот впадает в речушку. Она-то и поделила село на две разные веры: на правой стороне жили мы, староверы-кулугуры, а на левой - поборники новой веры-мирские. У нас и кладбища были разные. Помню я и двух попов-расстриг. Один из них жил рядом с дедом Фатеем. Звали его - попробую выговорить - Ил-ла-рионом. Точно.
Мы-то, пацаны, звали его просто Ва-ривоном. Вот эти-то два расстриги и наделяли родившихся детей старинными именами. Многие родители, конечно, сопротивлялись не совсем привычным именам, поэтому со временем старинные имена из обихода, скажем так, ушли. Да и то сказать: многие семьи из староверов перемешались с семьями нововеров... Всё записал?
- Почти. Ты, дед Вань, не части, а то я половину сказанного тобой пропущу.
- Как скажете, дорогой товарищ... Дописывай, я подожду да и с мыслями соберусь.
Прошло несколько минут, и молчание прервал Серёжа:
- Всё, дед Вань, можешь продолжать.
- Так-так-так... Ну да... Значит, дед Фатей. Горн у него был небольшой, а потому он горшки в нём практически никогда не обжигал. Горном в основном пользовались дудочники для обжига игрушек, а дед Фатей обжигал свои горшки в горне отца, как правило - пятьдесят на пятьдесят... Понятно, Серёженька?
- Угу. Половина горшков деда Савелия, а вторая половина деда Фатея, правильно?
- Кто бы сомневался... Тебя, конечно, интересует более полная информация о жизни деда Фатея? Только что я могу рассказать в этом плане, даже не знаю...
- Пожалуйста, дед Вань. Напрягись и вспомни что-нибудь такое... Мы с Мишкой верим в тебя.
- Ух ты, какой ловкий: где мы, а где твой Мишка. Ладно...ты же всё равно не отцепишься?
- Дед Вань, это же твоя родная окраина и мастера, которые жили на ней рядом с тобой должны стать известными многим людям, а не пропадать в небытие.
- Ну и слова у тебя... Ладно, что-нибудь сейчас вспомню... Надо иметь в виду, что лет мне тогда было с гулькин нос, поэтому особых общений у меня с дедом Фатеем как-то не случилось.
Сколько старику тогда лет было, когда я с отцом сумел навязаться провести у деда Фатея несколько вечеров, я сказать не могу, но и он и его зазноба, надеюсь, понимаешь кто, были уже пенсионерами. Фатеева супруга несколько зим проводила тогда в Москве у дочки: нянчила внучат. Старик, естественно, на все такие зимы оставался один. А одному-то скучно, наверно. Вот он и привадил близживущих мужиков проводить вечера в его доме.
Господи, дом у деда Фатея был...чуть, может, побольше собачьей конуры: стол сразу, как зайдёшь, возле двери справа, голландская печь в шаге от стола, за ней немного места, чтобы готовить еду, а слева от двери, в углу, стояла печь русская... В общем, свободного пространства практически совсем мало было. Обычно у деда Фатея собиралось трое-четверо мужиков: больше-то их, пожалуй, и не поместилось бы в его хибаре.
Мужики: мой отец, сосед дядь Саня да сосед дяди Сани, были постоянными посетителями. Иногда к деду Фатею наведывался его другой сосед бывший поп-расстрига Ил-ларион. Вот...не считая, конечно меня. Курили мужики по-страшному, отчего в комнатушке дым стоял, как говорится, хоть топор вешай. Из-за синевы, когда мужики дымили разом, видны бывали только их силуэты. Я застал время, когда дед Фатей покончил с гончарством и стал лепить исключительно дудки, потому что годы давали о себе знать.
Откровенно говоря, получалось у него "ваять" игрушки не очень. Мужики потешались над ним, как только могли, но, конечно, в шутку, а он стойко выслушивал их нелестные замечания. Тут я должен сказать несколько слов о его соседе Илларионе - смотри-ка, без запинки выговорил! - который, как я уже сказал иногда посещал "посиделки" у соседа.
Пурга в тот вечер разгулялась с необыкновенной силой. Я еле упросил отца взять меня с собой. Мы пришли последними. В комнатушке накурено было так, что даже самый заядлый курильщик дед Фатей сказал: "Всё, мужики, перекур. Хватит смолить. Ларион обещался зайти.
Роман, открой-ка на несколько минут дверь в сени, а то неудобно такого гостя встречать таким чадом". Через несколько минут дым немного рассеялся, и я увидел на столе огромный ком глины, рядом с которым выстроились в ряд несколько готовых игрушек ещё не успевших хорошо просохнуть...
Ты, Серёженька, не хочешь немного передохнуть? Ладно, - сказал Иван Романыч, увидев, как парнишка отрицательно покачал головой. - Ладно, тогда продолжим. Понимаешь, Серёженька, какое дело. Илларион-то имел огромный авторитет среди не только старообрядцев. Был он необыкновенно начитан, имел прекрасную библиотеку. Кстати, одно время едва не пострадал от тогдашних властей, но совсем неожиданно пришло печальное известие о том, что его сын Василий геройски погиб на фронте.
Было это во время Великой Отечественной войны. Воевал тогда Василий Илларионович в качестве командира танка. Иллариона оставили в покое, и он жил дальше тихо и мирно, отрешившись от дел праведных. Иногда его просили некоторые молодые родители дать имя их ребёнку, но услышав предложенное имя, называли своё чадо именем, которое им нравилось больше. Так вот...
Когда в двери показался Илларион, мужики встали с мест и почтительно поклонились. Поскольку отец посадил меня к печке, где было меньше дыма, то когда мужчины встали, приветствуя Иллариона, я уже ничего кроме их спин увидеть не мог. Но после того, как все устроились на табуретках, оказалось, что Илларион уже сидел возле стола рядом с комом глины. Осмотрев внимательно изготовленные дедом Фатеем игрушки, он только покачал головой.
Незаметно между мужиками и Илларионом завязался разговор. Я слушал, слушал и незаметно задремал, а потом и вовсе уснул. Ноо... Но я проспал, как говорится, не всё. Открыл глаза и вижу, как Илларион что-то объясняя мужикам, чего-то делает из глины. Я, Серёженька, был просто поражён: пока я спал Илларион наделал с десяток удивительных...даже и не игрушек, а...а прямо...уух!
На столе стояло несколько всадников со щитами да пиками. Большиие...красиивые: глаз невозможно отвести. А тут он взял кусок глины и начал ещё что-то лепить. За десятка два минут Илларион сделал статуэтки: футболиста, штангиста, борцов и ещё чего-то. И пока он лепил все эти фигуры, в комнатушке то и дело слышались возгласы удивления и восхищения.
Наконец, закончив работу над последней фигурой, Илларион встал, улыбнулся и, сказав "Всего доброго, мужики", удалился. Вот так. После его ухода несколько минут в комнате стояла невероятная тишина: оказывается, мастерством Иллариона были поражены все присутствующие в домике деда Фатея. Такие, значит, дела, Серёженька. Я тебя не утомил, случайно?
- Не, дед Вань. Это же прямо сказка какая-то.
- И всё-таки, дорогой мой, не сказка, а истина, о которой вряд ли в нынешнее время кто знает... А не сообразить ли нам, Серёженька чайку с пряниками?
- Я, дед Вань, только "за".
- Вот и хорошо. Ты пока приводи свои записи в порядок, а я иду готовить чай.
глава 8
- Такая вот получается история, - смущённо сказал Иван Романыч, обращаясь к парнишке. - Хотели мы, Серёженька, историю села вершить, а получаются чистые воспоминания узкого, так сказать, характера.
- А я, дед Вань, с тобой не согласен. Ведь воспоминания - это и есть история. Без памяти о том, что происходило ранее никак нельзя.
- Может, ты и прав... Пей чай-то и пряники не жалей... История...оно, конечно... Мне ещё отец рассказывал... Был он мальчонкой в твоём возрасте, когда в селе процветала глиняная...эээ...скажем, эпоха местного, так сказать, значения. От края села, на котором мы жили, до центра, считай, тысяча метров...километр то есть. Посреди был небольшой овражек.
Все, кто жил от него до нашей окраины были связаны с глиной: кто-то горшки крутил, а кто-то игрушки лепил...ха-ха-хаа...стихами, прямо, пошло. Вот это, понимаешь, история. Мастера-то былии! А кто про них помнит? Нашёлся бы такой, как ты, краевед в те времена. Сколько славных имён сохраниться могло для истории села!?. А уж когда колхозы - было их цельных три изначально - вошли в каждый дом, стало совсем не до игрушек да горшков... Ладно...
Ты это, Серёженька, не записывай...чего мрачного в записи набирать. Память о тех мастерах, можно сказать, затерялась навсегда... Ну как, отдохнул немного?
- Отдохнул. Давай, дед Вань, дальше.
- У нас остался неотмеченным гончар дядя Ваня, тёзка мой, а может, я его тёзка. Но тут есть некоторое по размеру "НО". Дядю Ваню мы оставим напоследок, потому что с ним связаны, я так думаю, серьёзные изменения в области изготовления игрушек. По ходу дела мы с тобой, Серёженька, обсудим те события, которые всколыхнули в некоторой степени село. Тогда...тогда переходим к соседу деда Фатея дяде Сане.
Мы, пацаны, звали его дядь Санёк. Дядь Санёк-то был, можно сказать, последним из могикан. Если гончаров насчитывалось на нашей окраине как ни как трое, а дудочник, как не крути, остался один. Сложности у него, конечно, возникали постоянно: дудки-то надо было не просто сделать, а ещё и реализовать.
В райцентре в те времена каждое воскресенье проводились ярмарки. Для того, чтобы продавать дудки, это было очень удобно, но на ярмарку их надо было как-то доставлять. Тут ему немного повезло: дядь Ваня-гончар работал в колхозе конюхом, а значит, имел возможность возить горшки на ярмарку, а заодно и дядь Санёк имел возможность по уговору с дядей Ваней отвезти игрушки на ярмарку.
Интересный был человек дядь Санёк. Его окладистая борода с проседью и, конечно, почти белая голова иногда смущали нас в оценке возраста дяди Санька, поэтому называли мы его то дядь Санёк, то дед Санёк, на что он нисколько не обижался и относился к этому, можно сказать, философски: хитро глянет из под густых бровей да и скажет какую-нибудь безобидную, но интересную шутку.
Честно говоря, я никогда не слышал, чтобы он повышал на кого-то голос...умный, чего тут скажешь. Жил тихо-мирно, никого не задевал, никому особо не перечил, указания бригадира, а тем более руководства, выполнял в полной мере...если по Райкину - где ветер послабже, да дождик сильно не намочит...сообразительный был, значит...
- И осторожный, - добавил Серёжа, записывая что-то в тетрадь.
- Ну-ну...ты не очень... Тоже мне - психолог. Время такое было. Умел мужик и, как говорится, молодец... Но однажды я всё-таки видел его в гневе, но не в громком каком-то, а в тихом, чтобы, понимаешь, посторонние уши не слышали. Собрались мужики у дома деда Фатея на зелёной полянке посидеть. Были-то: сам дед Фатей, сосед его дядь Санёк и мой отец.
Сидят, значит, выпивают да болтают о чём-то, а тут я собственной персоной: мать послала отнести деду Фатею несколько яичек да крынку с молоком. Отнёс я всё в дом, поставил на стол, как сказал дед Фатей, а сам потом лёг невдалеке на травку в тенёчке послушать чего там мужики калякают. И вот в какой-то момент дядь Санёк аж взвился голосом, но быстро поостыл, огляделся по сторонам и продолжил почти шёпотом мужикам что-то говорить.
Я, конечно, уши навострил и стал внимательно слушать. Слышу, как мой отец дядь Саньку и говорит:
"Ты, Санёк, поаккуратней выражайся. Не дай Бог какая-нибудь зараза наслушается твоих речей. Хорошо хоть вечер на дворе, а то расположились, как три тополя на Плющихе. Лично я через три дня уезжаю, Фатей, вон, старый, как динозавр, а тебе ещё лямку тянуть".
Да я уж и так всю жизнь помалкиваю в тряпочку, - говорит дядь Санёк. - Э-хе-хее... Бросил бы к чёрту сторожить ферму, но тогда мне ходу на базар совсем не будет. Заикнулся как-то, а бригадир говорит:
"Дурак ты, Санёк. Не понимаешь своего счастья. Я тебе сейчас разрешаю с Иваном на рынок ездить, а как только ты не станешь сторожить ферму, шиш тебе будет, а не место в подводе. Не хватало ещё не колхозников на рынок возить. На твоём месте я бы ещё мне бутылку ставил после каждой поездки. Я бы на твоём месте подумал над моими словами...".
Загнать меня за Мажай, думаю, ему трудновато будет, а вот моего соседа он поедОм ест, чтоб его самого чёрт слопал. Не везёт соседу в жизни. Всю войну с начала до конца прошёл, по Рейхстагу из Катюши пальнул, вернулся жив-здоров, награды на груди боевые глаз радуют.
Только у него, как у всех фронтовиков нашлась ошибка на жизненном пути. Фронтовики, как будто забыли, что в тылу здоровых да ушлых мужиков осталось по разным причинам вполне достаточно, чтоб их хватило на всякие там руководящие места. Будь ты хоть сто раз фронтовиком и героем, никто тебе своё место не уступит. А когда прошли два-три года, то над фронтовиками некоторые тыловики чуть не смеялись: мол, навешали на себя железок и радуются, что они такие, прямо, защитники Родины.
Не успели оглянуться, как ребятишки в песочке стали орденами да медалями играть. Сосед мой Лукьян из таких и будет. Жаль, что он жену свою из райцентра сорвал. А ведь она там в техникуме преподавателем была. Мог бы, наверное, устроиться где-нибудь в райцентре, а он сюда зачем-то... Конечно, у него мать здесь жила с малыми сыном да дочкой: стало быть, пожалел.
Сначала ему всё-таки повезло. Председатель колхоза устроил его личным шофёром. Любил наш руководитель залить за воротник. Лукьян тоже стал закладывать, только председатель к этому относился спокойно. Но... Но пришло время, и в колхоз назначили нового хозяина. Думаю, доброхоты нашептали ему про Лукьяна, поэтому председатель нашёл для себя другого шофёра.
Несмотря ни на какие заслуги и знания в автомобильном устройстве, оказался Лукьян не у дел. Слава Богу, что к тому времени он успел построить дом, иначе бы так и ютился в лачуге с земляным полом. Очень мне не понравился такой исход дела. Я Лукьяна и пристрастил к изготовлению дудок, а что: какой ни какой, а приработок. Схватывал он всё на лету и скоро стал мастером гораздо лучшим, чем я сам. Вот так... Ну чего, Роман, наливай".
"А может, оно и к лучшему, - сказал мой отец после того, как выпил и закусил. - Делает человек игрушки и делает... Как думаешь, Санёк? Ты-то его получше нас знаешь: рыбак, так сказать, про рыбака лучше всех прочих ведает".
"Так-то оно так, - согласился дядь Санёк, - да только никто его в покое не оставляет. Дудки он по ночам делает, а всё чем-то кому-то мешает. Приезжал даже корреспондент из районной газеты и написал фельетон под названием "Мастер дудочных дел". Вот скажите мне - для че-го? То-то и оно. Бригадир-то после этого, прямо, весь светится.
"Скоро вас, - говорит, - свистунов, прихлопнут". "А ему-то какая радость отэтого будет?", - удивился мой отец.
"Значит, какая-то да будет. Чувствую, скоро я брошу с дудками ковыряться", - тяжело вздохнув, сказал дядь Санёк.
"И я - тоже, - выдохнул дед Фатей. - Проживу как-нибудь на пенсию... А и жить-то осталось...".
глава 9
"Смотри, мужики! - воскликнул мой отец. - Объект наших суждений сам к нам идёт...ха-ха-хаа! Давай, Лукьян, к нам присоединяйся, а то мы клубок без тебя не распутаем. Присаживайся, Михалыч. А мы, вон, решили немного побаловать себя, тем более повод есть: Фатей курить окончательно бросил и скоро, сказал, перестанет дудки лепить. А что? Правильно! На старости лет отдыхать надо. Держи, Михалыч, - добавил отец, подавая стакан дядь Лукьяну..".
"Благодарю, мужики. Я, кстати, тоже не пустой, - сказал дядь Лукьян и вытащил из кармана штанов бутылку водки. - Мужики ахнули, а дядь Лукьян добавил, - и причина есть".
Мужики переглянулись, пожали плечами и вопросительно уставились на дядь Лукьяна...
- Ты, Серёженька, всё записываешь?
- Конечно.
- Сомнения у меня какие-то...напишем... Эх! была не была...пиши, мой юный друг всё подряд... Но...но сейчас я объявляю перекур с чаепитием...
- Вот они где, мои голубки, - услышали Иван Романыч и Серёжа: они даже не заметили. как подошла к крылечку Вера Степановна. - Я-то думаю, они делами занимаются...молодцы: сидят себе чаи гоняют.
- Да мы! - решил оправдаться Иван Романыч, но увидев, как лукаво улыбается соседка, только махнул рукой: мол, понял... - Перекур у нас, Вера. Без перерывов никак нельзя: руки-то у Серёженьки, поди, не железные. Я, кстати, со вчерашнего дня не курю. Замечательный у тебя внучок, Вера. Далеко собралась?
- К подружке своей Нинке. Ты мне внучка-то не заболтай своими лясами-балясами... На обратном пути зайду.
- Не волнуйся, Вера, всё у нас нормально. Привет Нине Павловне передай... Ну чего, Серёженька, идём дальше?
- Идём. дед Вань.
- Таак-с... На чём же я закончил-то?
- Дядь Лукьян водку принёс, а мужики удивились этому.
- Агаа... Вон оно что. Выпили, значит, мужики, закусили и стали ждать объяснений от Лукьяна, чего это он такой радостный... "Ладно, мужики, - сказал дядь Лукьян, - не стану тянуть кота за хвост...просто скажу: наконец-то я достучался до председателя. Капля воды, говорят, камень точит, вот и я пробил. Правда...машина мне досталась...утиль".
Мужики переглянулись. Дядь Санёк покачал головой и сказал:
"Нечего и сомневаться. Кто же тебе нормальную машину даст. Я понял, про какую рухлядь ты говоришь. Э-хе-хее... Ей самое место в овраге. И чего теперь, соседушка?".
"Ну чего?.. Полдня я её осматривал: поставить на ноги...на колёса, которых у неё пока нет, можно. Дней через двадцать приеду сюда - увидите, что получилось".
"Не смеши мою бороду, дорогой соседушка, - высказал своё мнение дядь Санёк и рассмеялся. - Как эта кляча называется?".
" УралЗис. Машина зверь, если её привести в чувство".
"Это которая с фанерной кабиной?"
"Она самая. Ну и Бог с ней. Мне главное зацепиться, а там, глядишь, машину колхоз получит - кроме меня её и отдать-то некому будет. Так что...наливай Роман. Слышал ты лыжи отсюда навострил?".
"Через три дня уезжаем. Держи", - сказал Роман, подавая стакан дядь Лукьяну.
На несколько минут воцарилась тишина, после чего дед Фатей поднялся и, сказав "я сейчас", ушёл в дом. Вернулся он с бутылкой самогона. "На чёрный день держал...ладно, чёрт с ней! - махнув рукой, сказал дед Фатей, передавая бутылку моему отцу. - Держи, разливальщик! Такие события на сегодняшний день выдались... А как же с поездкой на ярмарку в Поим? - спросил дед Фатей, обращаясь к дядь Лукьяну. - Мы же столько готовились...".
"Едем, Фатей, обязательно едем. Васька приболел, так что его машина стоит временно бесхозная. Председатель разрешил мне съездить на ней, но в последний раз. "Отвезёшь, - говорит, - свои дудки, и чтобы я о них больше не слышал. Ультиматум серьёзный, так что я теперь стану держаться подальше от глины. Будешь с Саньком царствовать на нашей окраине".
"Нет уж, - возразил дед Фатей, - я курить бросил, а следом и дудки лепить тоже: ну их к лешему. Всё - шабаш. Пусть, вон, Санёк один за всё село отдувается. Вчера я все сигареты в печке сжёг, а завтра на свежую голову остатки глины Саньку отнесу. Буду соловьёв слушать да цветочки поливать. Кстати, внуки должны недельки через две приехать из Москвы, а с ними и старуха моя. Наливай, Роман". Вот такие дела, Серёженька.
глава 10
- Дед Вань, а на ярмарку мастера съездили?
- Наверно. Мы к тому времени уже переехали сюда... К сожалению, через несколько лет остался на окраине села, в котором я когда-то жил, всего один мастер - гончар дядя Ваня.
- А...а как же игрушки?
- Никак... Лет через...короче, после армии приехал я к тётке помочь, так сказать, по хозяйству. Жила она одна, поэтому такие штуки, как изгородь, хозяйственные постройки и...в общем, много чего постепенно пришли в плачевное состояние. Родители попросили меня съездить к тётке и помочь ей, чем могу. На другой день, как приехал, решил я сходить к родному дому...
Тётка-то жила почти в двух километрах от нас, а если учесть её немалые годы, то мне сразу стало ясно, что она на нашу окраину не ходок, а значит, узнать у неё о состоянии дома не имело смысла. Ну и, конечно, хотелось посмотреть как там живёт окраина села. От нашего дома, к сожалению, почти ничего не осталось: все окна исчезли без следа, а вместе с ними пол и потолок. Печи...и огромную русскую и голландскую разобрали: кому-то, видно, нужны были кирпичи.
Деда Савелия, деда Фатея и дядь Санька не стало. Кстати, деда Иллариона - тоже. Дом дядь Лукьяна оказался запертым, и я решил навестить своего друга Федьку, сына гончара дяди Вани. Я почти не надеялся, что он будет дома, но мне повезло. Федька оказалось живёт в Подмосковье, а тут как раз приехал у родителям провести отпуск. Дядь Ваня, как обычно, сидел за гончарным кругом, поднимая из кусочка глины очередной горшок.
Меня всегда удивляло, как он, взяв кусок глины, ухитряется делать горшки одного размера: и ширина, и высота, и толщина...одним словом - мастер. Постарел он...такие вот дела.
Сижу я, значит, на лавке в метре, наверное, от гончарного круга, любуюсь работой дяди Вани, болтаю с Федькой, и вдруг слышим стук в дверь. Мы все на стук повернулись и видим, как дверь открывается и входит осторожно молодой мужчина с бородкой.
"Простите, - говорит, - не здесь ли живёт Иван Зюзёнков?".
"Ну да, - отвечаем почти хором, - здесь".
"Здравствуйте, - продолжает молодой человек. - Я, собственно, по одному вопросу".
Как оказалось, он ищет кого-нибудь, кто связан с дудками. В центре села, куда его доставил автобус, молодому человеку подсказали, где можно найти кого-нибудь из дудочников. По мере продвижения по селу в сторону нашей окраины, люди, знающие, что из занимающихся дудками уже никого и нет, направили молодого человека к дяде Ване: как ни как, если не дудочник, то хотя бы - гончар.
Дядя Ваня был далеко не Цицерон, поэтому из сказанного им, можно понять было процентов тридцать и никак не более. К тому же сам дядя Ваня из-за частичной глухоты понимал менее половины обращённых к нему слов. Помогла решить проблему общения жена дяди Вани: она и говорила, дай Бог каждому, и слышала, наверное, жужжание каждой мухи в соседнем доме.
На предложение молодого человека делать игрушки вместо горшков жена дяди Вани смеялась несколько минут, заглушая с лихвой скрипение гончарного круга, который продолжал крутить дядя Ваня, формируя очередной горшок. Насмеявшись вдоволь, жена дяди Вани вопросительно уставилась в молодого человека.
"Вы же делаете горшки, - попытался объясниться молодой человек, - и тратите кучу глины, а ведь из неё можно столько игрушек налепить".
"Из какой глины?", - решила уточнить жена дяди Вани.
"Вот из этой", - смущённо улыбаясь, пролепетал молодой человек.
"Дудки из такой глины не делают", - сказала, как отрезала жена дяди Вани.
"Ааа...", - промычал молодой человек.
"Для дудок нужна другая глина, сказала жена дяди Вани. - Глина, из которой мой Ваня делает горшки называется зелёной, а дудки лепят из белой глины... Только ведь мы никогда игрушек не делали. Надо было тебе пораньше приехать, когда мастера-дудочники ещё живы были. Э-хе-хее...
То дудочники никому не нужны, а теперь, когда нужны, от них и памяти не осталось, хотя мы, жившие на окраине рядом с ними, помним их, а толку?.. Глина, можно сказать, не больно большая проблема: запряжём завтра лошадку и привезём сколь надо... ИнстрУменты тоже, пожалуй, найдём... А вот как их, окаянных, делать?".
В этот момент оторвался от горшка дядя Ваня:
"Я...я..." - промычал он и что-то изобразил руками.
"А дядь Ваня-то, похоже, знает, как делаются игрушки!" - воскликнул молодой человек.
"Как мой Ваня делает горшки тоже все на нашей окраине знают, но посади их за гончарный круг...вот так-то: знать и уметь разные вещи. Мы, конечно, можем попробовать...но...что лепить-то? В голову, прямо-таки ничего не идёт", - сказала жена дяди Вани, пожимая плечами.
"Ну что ж, - сказал молодой человек и улыбнулся. - Я очень хорошо понял, что глина и инструменты для вас не проблема...изготовление игрушек, я думаю, вы освоите в ближайшее время. Наверняка, вас гложет мысль: сейчас этот товарищ нам наплетёт всего и смоется, а мы останемся в дураках. Я такие предположения могу понять: игрушки сделать не такая сложная вещь, а вот куда их потом девать - это уже довольно серьёзная проблема...
Вот моё предложение: вы добываете глину, лепите игрушки, обжигаете их. Я приеду в следующий раз через три недели. За это время вы попытайтесь научиться делать игрушки и изготовить их хотя бы десятка три...ну...ну и, конечно, подвергнуть их обжигу. Я привезу вам различные краски, кисти, лаки и...всё, что нужно для придания игрушкам товарного вида.
Чтобы вы не сомневались, что я хочу по-настоящему вести с вами общее дело, оставлю вам аванс. Чем дяде Ване вертеть гончарный круг да...вы, надеюсь, понимаете...их же надо везти куда-то продавать, а тут вы делаете игрушки, обжигаете их, что для вас обычное дело, раскрашиваете, а я приезжаю, забираю готовый товар и расплачиваюсь с вами, как говорится, звонкой монетой. А главное, вам не надо никуда игрушки везти, потому что я буду доводить их до покупателя сам.
Сколько вы можете изготавливать игрушек - решать будете исключительно вы, а главное, повторюсь, вам никуда не надо их возить для продажи: всё решаться будет в этой комнате... Извините, что-то я, прямо-таки, разволновался... Что скажете, уважаемые товарищи?..
Хотя, пожалуй, не спешите дать ответ. Вот приеду через три недели - всё и выяснится. А сейчас, хозяйка, получите то, что я обещал, - сказал молодой человек, доставая из саквояжа бумажник. Отсчитав несколько червонцев, он передал их жене дяди Вани. - Извините, совсем забыл. Я оставлю вам несколько рисунков, глядя на которые вы можете лепить игрушки... Нуу...вот и всё...мне надо спешить на автобус. До скорого...свидания".
глава 11
- Такая вот история произошла, Серёженька, на моих глазах.
- А что дальше было? Не обманул дядю Ваню этот молодой человек?
- Не обманул. Через много лет я узнал, что, глядя на дядю Ваню, в селе игрушками занялись многие. Время тогда наступило такое, что работы не стало, а значит, и доходов никаких, а жить как-то надо. Вот тогда игрушки и пришли на помощь сельским жителям: чего мудрить-то, лепи свистульки да продавай.
Появились даже ниоткуда новые династии. Это неплохо...но...но настоящего промысла всё равно не получилось. Несколько человек на всё село - это несерьёзно. Пиар, как нынче говорят, конечно, получился. Некоторые, даже совсем не местные, сделали на этом громкое имя. Правда, горшки никто делать так и не решился: занятие-то хлопотное...да и... Понимаешь...игрушку сунул в карман и пошёл, а горшок...щас и коров-то в селе...раз-два, как говорится, и обчёлся...
Я, Серёженька, рассказал тебе исключительно то, что знаю о мастерах, проживавших когда-то на окраине села, в котором я родился. На историю села мой рассказ, ясное дело, не тянет, но...что получилось, то и получилось. Такие, значит, дела... Смотри-ка, мой юный друг, баба Вера идёт. Вовремя мы с тобой управились.
- Молодцы! Ай, молодцы! - воскликнула, подходя к крылечку, на котором устроились Иван Романыч и Серёжа, Вера Степановна. - За один день всю историю села записали. Ай, молодцы.
- Почему за день? - возразил Иван Романыч. - Вовсе не за день, а...и не села, а всего лишь историю...краткую, значит, окраины села, на которой я родился и жил несколько лет, вот... И даже не историю...
Я просто рассказал Серёженьке о своём детстве и о мастерах, живших на нашей окраине: имена-то их, поди, совсем исчезли в памяти народной, а тут мы с Серёженькой...эээ...слегка, так сказать, напомним. Оно, глядишь, всё и выстроится в ряд... Историю-то села давно написали без нас, а мы...мы с Серёженькой, получается, энтузизисты, как сказал один юморист.
- Я и говорю, что вы, старый да малый, молодцы, хотя и...как ты сказал?...энтузизисты. Я ведь, Романыч, теперь тоже энтузизистка. Серёжа мне вчера вечерком рассказал, чем вы тут занимаетесь: хорошее дело затеяли, ребятки. А мне вот и вспомнить нечего...так-то вот. Ничего особенного в селе, в котором я родилась не происходило на моей памяти. Людей каких-то...таких! не замечалось. Даже героя ни одного не получилось.
- Эк! ты хватила - героя ей подавай! Во всём нашем районе героев по пальцам можно сосчитать, а тебе подавай героя своего. Передовики-то какие-никакие, поди, всё равно были: без этого любой колхоз-совхоз, как без рук, значит...как его?... существовал бы.
- Передовики, конечно, были, а вот как у вас...мастеров...
- Вераа, дорогая мояя. Исторически так сложилось, понимаешь?
- Понимаю, Романыч. А когда ты последний раз был в родном селе?
- Для меня, Вера, и это село давно родное. А там я не был уже лет тридцать. Тогда в селе была - особенно на нашей окраине - разруха. Я, собственно, приехал туда на автобусе в обеденное время, а вечером пешком уже ушёл в райцентр, а на следующий день уехал сюда.
- А что так?
- Из родных никого не осталось...так что... Кстати телепередачи были про моё село. Показали новых мастеров. А главный мастер там с конца прошлого, двадцатого, века Тимофей Зоткин. К сожалению, его уже нет. Его работы представлены во многих музеях мира. Вот такие дела, Вера... Когда Серёженька уедет?
- Завтра за ним родители приедут, так что вы вовремя закончили рассказывать да записывать. Пойдём мы, Романыч. Прощайтесь и...ещё, поди, увидитесь.
- Ну что ж... До свидания, Серёженька... Успехов вам с Мишкой... Всё...пока...
Проводив взглядом соседку Веру и её внука Серёжу, Иван Романыч ещё долго сидел на ступеньке крыльца и то и дело тяжело вздыхал...
Вместо эпилога
Прошёл год. Всё это время Иван Романыч, следуя заведённому порядку, вставал рано, умывался, одевался согласно погоде и выходил на крылечко, где выкуривал самокрутку, завтракал и шёл в магазин.
Если ему случалось встретиться с Серёжиной бабушкой, он молча смотрел ей в глаза, а Вера Степановна в свою очередь, видя его грустный взгляд и понимая, что он хочет спросить, чтобы не травмировать Ивана Романыча словами, пожимала плечами: мол, и сама не знаю. Тогда Иван Романыч желал ей доброго здоровья и, откланявшись, шёл дальше.
Лето шло широкими шагами, только это обстоятельство нисколько не радовало сердце Ивана Романыча: его буквально разрывало любопытство: сумел ли Серёжа использовать то, что он рассказал ему прошлым летом или нет. Иван Романыч надеялся, что Серёжа приедет к бабушке в гости и всё ему расскажет. Но дни шли, а долгожданный гость так и не появлялся.
Встав по привычке чуть свет, Иван Романыч, подойдя к окошку, отметил, что наконец-то после нескольких пасмурных дней небо окрасилось голубым цветом и яркое солнышко не заставило себя долго ждать. Надев лёгкую рубашку, шорты и, прихватив баночку с махоркой и нарезанными листочками для изготовления самокруток, Иван Романыч вышел на крыльцо. Присев на ступеньку, он, не спеша, скрутил самокрутку и пуская сизые клубы едкого дыма, зажмурился от удовольствия.
- Здравствуй, дед Вань, - вдруг услышал Иван Романыч и открыл глаза. От неожиданности он едва не выронил цигарку изо рта: перед крылечком стоял, как показалось ему, повзрослевший Серёжа собственной персоной и какой-то парнишка. "Мишка", - догадался Иван Романыч.
- Серёженька! Дорогой! А я все глазоньки проглядел: нет Серёженьки и нет. А тут, когда он появился, я, старый...энтот...проморгал. Проходите, господа, на крылечко. Дождь три дня покою не давал, а сегодняя...вон, какая красота.
Ребята поднялись на крылечко и присели на лавочку напротив Ивана Романыча.
- Дед Вань, - смущаясь, проговорил Серёжа, - ты нас извини, но мы совсем ненадолго. Нам необходимо попасть на утренний автобус, потому и пришли в такую рань. Меня и Мишку вчера поздно вечером привёз сюда его приятель, а всё потому, что нам надо было обязательно повидать тебя.
- Спасибо, ребята. Вы меня, прямо...извините, - пролепетал Иван Романыч, вытирая рукавом рубашки выступившие на глазах слёзы.
- Из того, что ты мне рассказал прошлым летом, у нас с Мишкой получилась небольшая повесть. Только назвали мы её не "История села", как было задумано, а "Окраина. Из истории села".
- Из истории так из истории, - слегка смутившись, сказал Иван Романыч. - В том возрасте, в котором я сейчас состою. часто вспоминаются детские годы. То что было неделю назад, хоть тресни не вспомнишь, а детство, оно всегда перед глазами, как будто всё произошло минуту назад.
Иногда проснусь посреди ночи и, если спать не очень хочется, начинаю вспоминать детские годы. Всех, кто жил на нашей окраине, которую, кстати, называли "Хохловкой", помню, хотя некоторые имена и фамилии со временем стёрлись в памяти. Про отчество я и речь не веду: мы, пацаны и тогда-то редко слышали, чтоб кого-то из простых колхозников называли по отчеству.
Взять к примеру гончара деда Савелия. Фамилия у него была - Васин, а отчества я никогда его и не знал. Сын его Фатей, стало быть, Фатей Савелич - это напрашивается само собой, как и фамилия - Васин. Один из соседей Фатея бывший поп Илларион носил тоже фамилию - Васин, а отчество никогда не слышал...
Я сейчас говорю только о мастерах, которые работали с глиной, чтобы вы, значит, знали. Кстати, можете записать: вдруг сгодится... Итак...
Второй сосед Фатея дядь Санёк имел фамилию Еськин. Отчество...тоже некогда не слышал. Его соседа звали Лукьян Михайлович, а фамилия опять же - Васин. Почему знаю отчество? Потому, что его почему-то всегда звали Михалыч...и среди наших с окраины и на работе... Думаю...а чего думать? Всю войну прошёл от начала до Рейхстага и вернулся с наградами. Остался у нас гончар перековавшийся в дудочника - дядя Ваня Зюзёнков. Отчество тоже не знаю.
С отчествами, я думаю, легко поправить, если прочесть книги, написанные про село, в котором я родился. Для вас это, наверно, не самая трудная задача. Такие вот дела.
В любом случае вся история села для меня - это история окраины, на которой жили замечательные мастера, а я навсегда оставил там своё сердце. А что касается названия...
Жена дядь Санька говорила, помню: "Спасибо, ребятки, что помогли красить дудки. А сейчас я угощу вас салатом. Вы как больше любите: помидоры с огурцами или огурцы с помидорами?"...
В конце лета я собираюсь посетить свою малую родину и посмотреть своими глазами, какие изменения произошли на окраине села. Адрес я, слава Богу, помню: с. Абашево, район ныне, стало быть, Спасский, а область наша общая, так сказать, родная - Пензенская. Посмотрю на изделия новых мастеров. Может, получится встретить кого-то из бывших друзей...
- Нам, дед Вань, пора, - сказал, смущаясь, Серёжа. - Если удастся издать книжку, один экземпляр будет твой... Спасибо, дед Вань и...до свидания.
- Всего вам, ребята, доброго... Приезжайте в любое время, я буду только рад.
Проводив Серёжу и Мишку, Иван Романыч присел на ступеньку крыльца и открыл коробочку с махоркой.