*
Был Ченстоховский монастырь средневековым замком.
Торчали ржавы шведов ядра во его стенах.
Во крепостных во рвах - зелёная вода гнилая.
Густые дерева шумели на валах.
Подъёмные мосты, что на цепях железных,
Опущены. За стенами ж - премного прекрестий,
Прям путаница, скажем так, дворов монастыря, аркад,
Так ж переходов, закоулков. Верёвкой подпоясанный монах
В гостиницу провёл. Холодную нам сводчатую комнату определили.
Распятье неизменное висело на стене.
Цветы бумажные, что сплетены в венке,
На гвоздики повесили, что ноги из латуни у Христа прибили.
От скуки выбрался из этой кельи я.
На улице по-русски было говорить нельзя.
*
В проходе узком между стен я, заблудившись, очутился.
Проход был плитами, что треснули, мощён.
Во трещинах сиих зелёный подорожник цвёл, там поселившись.
На стенах привинчены чугунны фонари. Давно
Не зажигали эти фонари, должно быть.
В одном из них я птичье разглядел гнездо. Тут
Во стене калитка узкая, чуть приоткрытая, была.
За нею сад в от Солнца пятнах спускался ко подножию холма.
Сад отцветал. И пожелтевши лепестки в нём опадали часто.
Со колокольни жидкий, но и мелодичный, доносился звон...
С прогулки я вернулся. Пошли на службу. Стёртый я чугунный пол
Почувствовал ногой. Но тут ж на что-то я наткнулся в темноте внезапно.
— Спокойно стой, - сказала бабка мне, - тут люди на полу крестом лежат.
Ты можешь наступить на них. От этого в меня вселился страх.
*
Лежавшие крестом тихонечко вздыхали.
Печальный шелест разносился от сего вокруг.
Внезапно раздался в тяжёлом этом мраке,
Все стены сотрясая, рыдающий органа гром. И тут ж
Немало сотен вспыхнуло свечей. Я вскрикнул,
Испуганный и ослеплённый. Медленно и тихо
Завеса с золота, большая, икону закрывала что собой,
Тут раздвигаться начала... Перед иконою к толпе спиной
Стояли на коленях ксёндзы старые во с кружевами облаченьи.
Ко небу руки были их воздеты все.
Лишь кардинал, в пурпурную сутану что одет,
И подпоясан фиолетовым что кушаком, стоял во весь свой рост, так ж ко молящимся спиной. При этом
Как бы прислушивался он ко затихающей уж буре, что создал орган,
И к всхлипам из толпы. Такого театрального и непонятного я зрелища доселе не видал..
==
Ченстоховский монастырь оказался средневековым замком. В стенах его торчали ржавые шведские ядра. В крепостных рвах гнила зелёная вода. На валах шумели густые деревья.
Подъёмные мосты на железных цепях были опущены. Мы въехали в извозчичьем экипаже по такому мосту в путаницу монастырских дворов, переходов, закоулков и аркад.
Служка-монах, подпоясанный веревкой, провёл нас в монастырскую гостиницу. Нам отвели холодную сводчатую комнату. Неизменное распятие висело на стене. На пробитые гвоздями латунные ноги Христа кто-то повесил венок из бумажных цветов...
Мне стало скучно, и я осторожно вышел на улицу. Бабушка велела, чтобы в монастыре я не разговаривал по-русски. От этого мне было страшно. По-польски я знал всего несколько слов...
Я заблудился, попал в узкий проход между стенами. Он был вымощен треснувшими плитами. В трещинах цвёл подорожник. К стенам были привинчены чугунные фонари. Их, должно быть, давно не зажигали – в одном фонаре я разглядел птичье гнездо.
Узкая калитка в стене была приоткрыта. Я заглянул в неё . Яблоневый сад, весь в солнечных пятнах, спускался по склону холма. Я осторожно вошёл. Сад отцветал. Часто падали пожелтевшие лепестки. Жидкий, но мелодичный звон долетел с костельной колокольни....
Я почувствовал под ногой стёртый чугунный пол, сделал шаг и тотчас наткнулся на что-то.
– Стой спокойно! – сказала шёпотом бабушка. – Люди лежат крестом на полу. Ты наступишь на них.
Она начала читать молитву, а я ждал, держась за её локоть. Мне было страшно. Люди, лежавшие крестом на полу, тихо вздыхали.
Печальный шелест разносился вокруг.
Внезапно в этом тяжёлом мраке раздался, сотрясая стены, рыдающий гром органа. В ту же минуту вспыхнули сотни свечей. Я вскрикнул, ослеплённый и испуганный.
Большая золотая завеса, закрывавшая икону Ченстоховской Божьей Матери, начала медленно раздвигаться.
Шесть старых ксёндзов в кружевном облачении стояли на коленях перед иконой спиной к толпе. Их руки были воздеты к небу. Только худой кардинал в пурпурной сутане с широким фиолетовым кушаком, стягивавшим его тонкую талию, стоял во весь рост – тоже спиной к молящимся, – как бы прислушиваясь к затихающей буре органа и всхлипыванью толпы.
Я ещё никогда не видал такого театрального и непонятного зрелища.
//
Отрывок из книги
Константин Георгиевич Паустовский
Повесть о жизни.
Книга первая «Далёкие годы»
Глава «Поездка в Ченстохов»
№9