За темными окнами сходят с ума,
за освещенными носят маски.
Теперь уже точно сума и тюрьма —
суровая пошлость черной краски,
растекшейся щедро слоем вторым
по серо-пепельной вырезке мяса,
и кажется мир безнадежно больным —
одна огромная метастаза.
А значит не стыдно, закрыв глаза,
мерить шагами другое пространство;
там вместо черного бирюза,
и нет опостылевшего постоянства.
Теперь уже можно эльфийским огнем
светить по углам разрушенных замков;
по крайней мере, мы в замках живем,
а не существуем самцом или самкой.
Теперь уже можно прятаться в трюме
и примерять древнеримскую тогу.
Тот, кто хотел и мог, тот умер,
а те, кто живы, увы не могут.