Митя и Ле
Митя учился на курс старше Ле. Обладая ярко выраженными лидерскими качествами: волей и упорством, острым умом, твердым, даже, по всей видимости, жестким характером, он был харизматичен, общителен и, на взгляд Ле, абсолютно лишен чувства страха. Если он находился рядом, всегда было спокойно и надежно, казалось, даже в самых сложных и непредсказуемых ситуациях. Кто-то из великих сказал, что недостатки - это продолжение достоинств и, наоборот. Также было и в случае с Митей. Упорство его часто граничило с упрямством, бешеный темперамент нередко переходил в крайнюю степень эмоциональности, не позволяющую ему услышать чье-либо мнение, противоположное его взгляду на мир. Тем не менее, это был очень яркий, неординарный молодой человек, притягательный, пусть и слегка честолюбивый.
Именно поэтому Митя был всегда везде: в комитете комсомола, в ученом совете - представителем от студентов фортепианного факультета, руководил добровольной народной дружиной (ДНД), был главным шеф-поваром в колхозе, когда будущих представителей искусства разных жанров отправляли на целый месяц в деревню в качестве трудового десанта для помощи Родине в уборке урожая картошки. Наконец, как было сказано выше, именно Митя был обладателем заветного журнала.
И Митя, и Ле были общественными людьми, часто встречались в комитете комсомола, либо в студсовете, обсуждая вопросы, далекие от фортепианного искусства. Такое впечатление, что им обоим было тесно и скучно находиться только в рамках учебы. Про Митю уже было сказано выше, что касается Ле, то у нее, казалось, на первом месте были капустники, политические бои, которые устраивала кафедра марксизма-ленинизма, различные розыгрыши и мистификации. Сама студенческая жизнь, веселая, шебутная, часто непредсказуемая, каждый день насыщенная какими-то интересными встречами и общениями, приносила обоим невероятное удовольствие, задвигая собственно фортепиано на какой-то даже не второй план. И в этом они были очень похожи. Поэтому никто и никогда не слышал их игру на рояле, да и сами они, видимо, не особо стремились к тому, чтобы это произошло. Таким образом, они соответственно не могли слышать и друг друга.
Но однажды Ле, спустившись в бункер Гитлера к своему времени, уже из-за двери услышала легко и мягко завихряющиеся пассажи восемнадцатого (терцового) этюда Шопена, одного из самых трудных. Каково же было ее удивление, когда, открыв дверь, Ле увидела в классе Митю. Было немного непривычно видеть его не на очередном собрании, а за инструментом, да еще так блестяще играющего этот невообразимой сложности этюд. Впрочем, невероятно сложным он был именно для Ле, для нее самой трудной технической формулой всегда были двойные ноты, а именно - терции. Митя, улыбаясь и не отрываясь от клавиатуры сказал:
- Привет! Твое время?
- Да, здравствуй, мое. Послушай, как ты это играешь?
- Что?
- Терции! Никогда в жизни не сыграть мне этот этюд!
- Почему?
- Руки под него не заточены, под эти терции...
- А под что они у тебя заточены? - спросил он, засмеявшись.
- Под октавы! - хохотнув, ответила Ле, - мне гораздо проще сыграть двадцать второй... А ты можешь... И то, и другое, наверное?
- Ага, и то и другое, - довольно произнес он, - а еще вот так могу!
И на глазах изумленной девчонки Митя вдруг начал играть тот же восемнадцатый, если считать от начала, этюд, только в другой тональности, в такой же диезной, как и оригинальная, но в другой. Это оценить могут, конечно, только музыканты, особенно - пианисты. Довольный произведенным эффектом, он уступил Ле инструмент и удалился. Ле еще некоторое время не могла прийти в себя от такого практически циркового трюка, который возможно сделать только при наличии абсолютного слуха и потрясающего аппарата (рук) или, как выражаются пианисты - мотора. Каким же потенциалом обладал этот вечно иронизирующий комсомольский вожак! Есть о чем задуматься, не так ли, Ле?
Еще один момент, связанный с игрой, произошел с нашими героями в день Победы 9 мая. В дни важных государственных праздников: день Победы, годовщина Великой Октябрьской революции и других, рангом пониже, в так называемом Красном уголке общежития, а такое место было в каждом советском общежитии, всегда проходил небольшой концерт для приглашенных ветеранов войны и труда. В восьмидесятых годах прошлого века ветеранов еще было много, и все они еще были бодры и относительно здоровы. Поэтому на такие часто импровизированные концерты они приходили с большим удовольствием, и Красный уголок всегда был многолюден. Студентов нередко даже обязывали поучаствовать в такого рода мероприятиях. Подготовка к концертам зачастую сводилась к одной-единственной репетиции: пианисты в основном играли в дуэте с вокалистами, реже с инструменталистами. Длительность концерта, обычно, была не больше часа.
На одном из таких концертиков и встретились в Красном уголке общежития Митя и Ле. Последняя аккомпанировала знаменитый "Синий платочек" очень чувственной и яркой Ирке Л., бывшей объектом обожания большей части мужской половины общаги. Когда Ирка в концертном платье шла по грязновато-серому коридору, неся себя так, будто шествовала по красной дорожке, большое количество парней, пускающих слюни, скопилось в узком проходе к импровизированной сцене. Получив хорошую толику аплодисментов от ветеранов, Ирка Л. выпорхнула из Красного уголка и почти пробежала мимо всего мужского бомонда, оставляя после себя легкий шлейф рижских духов "Визави". Следом за ней, немного не поспевая, выскочила Ле и сразу уткнулась в Митю и немного хмурого коренастого баритона, ожидающих своего выхода с финальной песней "День Победы."
Митька тут же сообщил Ле, что он кого-то выручает и ноты аккомпанемента получил только что, не успев порепетировать с этим баритоном. В общем, ситуация аховая, хотя и нередкая в таких шефских концертах: игра с листа и сразу на публике, пусть и такой доброжелательной и несведущей в тонкостях концертмейстерского искусства. Выпалив всю эту информацию Ле, Митя вместе с баритоном стремительно и отважно вышли на сцену. Все прекрасно знают эту знаменитую песню с торжественно-грандиозными проигрышами, которые, обычно, звучат в оркестровом исполнении. Но в данном конкретном случае функцию оркестра выполнял Митя, темперамент которого в октавном, поднимающем русский патриотический дух музыкальном проигрыше, буквально снес и певца, и публику, и Ле, стоявшую за дверью. Только Ле одна понимала, что значит играть такую фактуру с листа. Для нее это был еще один повод удивиться смелости и куражу этого человека.
Между этими двоими, в чем-то очень похожими людьми, общение всегда было очень легким, спонтанным, ни к чему не обязывающим. Тон - полушутливый, либо ироничный, без какого-либо намека на что-то даже отдаленно напоминающее флирт. Так было потому, что и Митя, и Ле совершенно не воспринимали друг друга как сексуальный объект. Ле совсем не осознавала свою женскую привлекательность, если таковая и была, она об этом не знала и потому не придавала значения тому. У Мити же была пассия, "долгоиграющая", по выражению Ле, девица из класса его же профессора, которая училась курса на два старше его. Это был факт, который, впрочем, мало волновал Ле. И для Митьки она была всего лишь человеком, с которым он пересмешничал при любом удобном случае, не без удовольствия устраивая словесные пикировки. Ле того периода была даже не приятельница, а приятель - свой парень. Сама Ле этот статус, может не вполне подходящий для любой другой девчонки, воспринимала как должное и ни о чем другом не думала.
Лишь однажды, возвращаясь ночью от своих сокурсников из одного крыла общаги в другой, переход был проходной, нужно было пройти через длинный коридор с умывальными комнатами, Ле в темноте буквально чуть не сшибла сладкую парочку. Это был Митя и его дама сердца, которые совершенно не смутились пикантностью ситуации, наверное, даже и не поняв, кто на них наткнулся в темноте коридора. Ну а Ле, на миг выхватив в просвете умывальника знакомый силуэт, проскочив следующий пролет и очутившись уже у дверей своей комнаты, вдруг почувствовала легкий укол ревности. Тут же отмахнулась от него, подумав: "Вот еще, с чего бы! А эти тоже... Нашли место… видимо, нет свободной комнаты... Фу..."