С шести лет мечтает о гармошке Бориска. Иной раз так размечтается, что пальцы устают, ладони начинают гореть огнём, будто огненный шар катают. Запомнилось Бориске утреннее пробуждение в их маленькой избушке. Благодатный солнечный луч едва касался края подушки, одеяла на груди и падал на толстые крашеные доски пола, в его свете переливались радужные пылинки. Их кружение и танец совпадали со взмахами волшебной дирижёрской палочки и со звучанием прекрасной мелодии, льющейся непонятно откуда.
Приближались первые зимние каникулы, учёба в первом классе давалась легко. Мария Дмитриевна, зная о заветной мечте сына, скопила нужную сумму, пятьдесят восемь рублей при заработке в девяносто так просто не вырвать из цепких рук бюджета неполной семьи. Но ещё осенью выручил небывалый урожай картошки. Засыпали доверху закрома, а излишки Мария Дмитриевна по сходной цене продала на рынке.
Бориске сельмаг показался сокровищницей, где он – Али-баба, обладатель заветного «сим-сим». Хотя понимал смышлёный мамин помощник, что слово «труд» открыло двери магазина. Нелёгкий и монотонный труд на пищекомбинате, где его мама изо дня в день чистила картошку, из которой на специальных карусельных сушилках делали сухат. В годы Великой Отечественной войны сотни, тысячи килограммов сухата были важным подспорьем для солдат Красной Армии. Брикеты из сушёного картофеля отправляли и в послевоенное время в северные районы страны военнослужащим, геологам, полярникам.
До самого дома Боря, счастливый и повзрослевший, летел впереди мамы, едва касаясь валенками хрусткого снега, прижимал к груди фанерный футляр, обтянутый чёрным дермантином. Незнакомый запах, смешиваясь с морозным декабрьским воздухом, наполнял лёгкие, и подросток воспарял, представляя, как тульская гармонь-двухрядка в его руках, широко развернув меха, грянет плясовую, да так, что всё село, подбочениваясь кривыми плетнями, заламывая крытые рубероидом крыши, крутясь волчком, пойдёт вприсядку вдоль извилистой Тары, весело посверкивая оконными стёклами на удивлённое солнце.
Уже через неделю Борис играл. Усидчивый и настойчивый, он слушал неумолчное радио и по слуху подбирал понравившиеся мелодии и песни.
«У моря, у синего моря
Со мною ты, рядом со мною.
И солнце светит, и для нас с тобой
Целый день поет прибой», — пела Нина Пантелеева из прекрасного далёка, и ей аккомпанировал начинающий и уверенный в своих силах гармонист из заснеженного зимовья. Именно от тюркского «Кыштад» или «Кыштау», что в переводе означает зимовье, получила своё название «Кыштовка».
В то время люди жили другой жизнью. Дружно жили. Не чурались поздороваться с незнакомцем, зайти на огонёк в гости, устроить вечерние посиделки на лавочке возле чьего-нибудь дома, а если подходили ещё, так выносили стулья и табуреты, было мало — доски из сарая волокли да ставили на чурбаки, а если поверх постелить тряпицы, то лучше и не придумать!
А пели как… Будто радость и печаль пили из бездонного небесного ковша: не голосом — сердцем, всей истосковавшейся по счастью душой. Пели, не пряча слёз. Пели так, что на другом конце села откликались петухи, торопили долгожданный рассвет.
Бывало, по теплу уже, откроет Борис окошко да наигрывает что-нибудь из своего уже обширного репертуара. Один остановится послушать, другая присядет на лавку у забора Шеломенцевых, так, незаметно, и соберётся взыскательная аудитория, одобрительно кивая головами, и обмениваясь добрыми взглядами: ишь как с «хромкой»* управляется малец! А Бориска, к вящему удовольствию и единению, самозабвенно растягивал меха, да быстрыми и ловкими пальцами легко поглаживал кнопки гармони. Музыка, вспоминая тот утренний луч, лилась и лилась, далёко и высоко.
* В отличие от уже существовавших двухрядных «немецкой» и «венской» гармоник, у русской двухрядной диатонической ручной гармоники «северянки» или «хромки» звучание не зависело от направления движения меха.
19.02.2024