У рыбы, нарисованной на стене, только один глаз.
Китайская поговорка
Служить секретарём у генерала -
занятие чертовски непростое.
Покуда император не построил
приличной мастерской для живописцев,
терпенье - ваше всё: "Уедет рано,
громить неукротимых желтолицых.
Надеется за сутки отыграться!"
Китай парадоксален: здесь тирана
приводят на съеденье автократу.
Когда меритократия условна,
основа оной - бить и подольщаться.
Но ты, Кайчжи, - художник, плоскость чванства
тебе безынтересна, как конструктор.
"Правителю виднее" - просто слоган,
а дел его на деле не коснуться.
В теории - ужасен гнев синклита,
на практике - судить не будем строго! -
мятежники в отдельности ссыкливы.
Все химики работают над мазью,
которая препятствует процессу
досрочного старения. О ценах
никто не говорит, а ты - представил.
Начальник предлагает крепко вмазать
(бедняга долго носится с простатой,
но пишет пышногрудой адресатке:
твой верный генерал, как шутят в массах,
пригоден не для боен, а для свадеб).
Старик приятен в пьянке, но не боле.
У конницы расклады незавидны.
В империи дерутся не за виды -
за острое желание стереть их.
Народ довольно просто поневолить,
не нужно в этом деле быть стратегом,
тут главное - устроить бой за пиво:
округа заразится поздним воем,
оставшееся - дело борзописцев.
Военные теснятся за колодцем
(неделю как тошнит от вкуса крови).
Им всучивают мыло (кусковое),
которым даже тело не отдраить.
Десятки попытались заколоться,
но тысячи нажравшихся - за драку.
Маляр под мухой, спящий вдоль забора,
на возглас часового "за кого ты?" ,
довольно чётко вымолвил "за Бо я!"
С похмелья просыпаешься чуть раньше
(похоже организм не верит солнцу).
Наверно, и его наш венценосный
стремится подчинить себе, как всё тут.
Нелепость - автократии чураться,
но преданно молиться на казённость
под бдительным приглядом особиста.
Так, может быть, Кайчжи, и не чудак ты,
а прячущийся в глупость от событий!?
Теперь небезопасно любоваться
зачатками полит.политеизма.
Опальный генерал по линьке писем
почти осознаёт почтенный возраст:
"Наметится атака лобовая,
я выбегу, но бог-то станет в позу:
х*ё-моё, не дёргайся, живи же".
Богов в Китае мало не бывает:
один на всех и пО два на жилище.
Помятый генерал тебе кудахчет
о комплексных проблемах на востоке,
о планах поселиться в новострое
с высокой, крутобёдрой, черноглазой.
Рабочий день окончен, он: "Куда ты!?"
"К подруге! Размышляю, чем добраться" .
А он частит, почёсывая муди.
У первого оратора в Китае
настойчивость и прыть базарной мухи.
Посёлок очарован ложкарями
и парнем, что дубасит барабаны;
на резвых жеребятах балабоны
перечат - получается забавно.
Подумалось: "Любая ложь корява,
особенно, стоящая за бабой,
которую на днях обидел, - дуру! -
сказав, что цитадели, стены, ямы -
побочные плоды архитектуры".
Поможливые люди затерялись.
Торговки проживают с вахлаками.
Улыбками, горячими хлопками
девицы провожают музыкантов,
и кланяются богу за тирана.
Но здесь куда не кинься - всё зеркально:
старик и ты (вояка и художник).
Страна вас повсеместно ставит раком,
а вы сквозь зубы цедите: я должен.
Погода своевольна и плаксива:
одежда перепачкана суглинком.
На глотку выдаётся по сурдике,
на бельма выдаётся по повязке:
не видеть ни черта и петь вполсилы!
Приснился сон, - и те в Китае вязки -
что ты горланишь разобщённой массе,
мол, в мир приносят семя перспективы,
уносят гроздья разочарований.