Жил-был учёный, светлый маг.
На небо всё смотрел, где птицы.
Он в небо прыгал,
но никак не мог за воздух уцепиться.
То вешал крылья, то шары
он рюкзаком себе за спину.
Над ним смеялись комары,
и со смеху сползала глина
с того далёкого обрыва,
где в небо прыгал он всегда
с утра, с разбега до отрыва
и плюха в илистость пруда.
К обеду шёл к своей избушке,
в тележке вёз крыла и сны
для чистки, сборки и просушки
левее, чем висят штаны
на покосившемся заборе,
на солнце и на ветерке.
О нём приелись разговоры
как об упрямом чудаке.
Обед окончив, брал стамеску,
рубанок, шило, молоток,
ловил жука:
– Приятель! – дескать,
– Ты разобраться б мне помог?
Гудел "коллега" недовольно
и в щёлку быстро уползал,
или кусал за палец больно:
мол,
– Эй! Верзила! Чё пристал?
Но не терял волшебник веры.
И раз, под полною луной,
решил: масштабные размеры
нужны конструкции иной.
Запряг в телегу кобылицу,
возил неделю или год
досок и кож для чудо-птицы,
чтоб в ней отправиться в полёт.
Росла модель - куда уж выше?...
и шире... – маг пустился в раж.
Избёнка подпирала крышей
у птицелёта фюзеляж.
Волшебник в нём построил печку,
цветы в горшках туда занёс,
завёл кобылу под уздечку,
ей сена на зиму, овёс,
повесил шторы и картины,
и глядя ночью из окна
пилота старшего кабины,
сгибалась вниз его спина.
Внизу земля ковром казалась,
и можно озирать полмира.
Лишь облака мешали малость –
от них всё время было сыро,
и беспокоили орлы, –
с котом вступали в потасовку,
помётом пачкали углы
и из кастрюль таскали ловко
куски курятины нахально.
Но в целом счастлив светлый маг:
– Земля! Земля! Полёт нормальный, –
и руку твёрдо на рычаг.