Магистрал
Седой старик пред бездною окна
непостижим оконному проёму.
Ему в проёме видится луна.
Луна подходит тихо к водоёму
и падает в лазоревую муть.
Взбешённая чужим проникновеньем,
вода, передразнив оттенком ртуть,
готова насыщаться откровеньем...
Но слов не будет. Тени странных снов
старик стирает медленной рукою.
Наш мир не нов, и он, увы, не нов –
не поспевает мыслью за строкою
и, не спеша, размером безопасным,
слагает гимн сомнениям напрасным.
1
Седой старик пред бездною окна
рассматривает прожитые годы.
Степенно наползает тишина
на призраки затравленной свободы.
Он больше мёртв, хоть кажется, что жив.
Его ещё удерживают нити
судьбы, к которым руку приложив,
смеётся бес над чередой событий.
Считая дни, взволнованно спешат
две медленных стрелы часов настенных.
Они друг с другом сдержано грешат
в движениях циклично неизменных.
Но видящий весну сквозь полудрёму
непостижим оконному проёму.
2
Непостижим оконному проёму
уютный дом в тени прошедших лет.
Сквозь серых штор немую полудрёму
в дом проникает слабый силуэт
и тянется серебряной рукою
за рамки, где уже не страшен плен,
как будто юный автор за строкою,
упавшей на обыденности тлен,
скользит на грани правил и приличий
и радуется этому вполне.
В тиши ветвей растаяв, голос птичий
качается на медленной волне.
И Некто изменяет имена.
Ему в проёме видится луна.
3
Ему в проёме видится луна –
остывший шар, пылящийся на небе.
Он достаёт из шкапа письмена –
так достаёт Талмуд уставший ребе,
чтоб рассказать Смотрящему с небес
безумие дряхлеющего слога
и устремиться в сумеречный лес
придуманного старостью чертога,
где всё ещё порхают в вышине
его мечты – сиреневые птицы,
не признавая новые границы,
да и о старых помня не вполне...
И, внемля откровению чужому,
луна подходит тихо к водоёму.
4
Луна подходит тихо к водоёму,
чтоб заглянуть в немую глубину.
Придав собой величие объёму,
по глади рассыпая седину,
струится свет, надменно отражённый, –
ушедшего тепла вторичный свет –
согбенный свет, как путник прокажённый,
по сути, свет, которого и нет.
И, принимая фальшь судьбы за веру,
любуясь обречённою луной,
протяжною басовою струной
вскрывает воем волк ионосферу –
к своей вселенной не находит путь
и падает в лазоревую муть.
5
И падает в лазоревую муть
тяжёлый дождь слезою запоздавшей.
Свой календарь спеша перевернуть,
со сцены сходит без вести пропавший
эпохи перемен апологет,
сжимая трость дрожащую в ладони.
В его глазах уже сомнений нет.
Ночь стынет. На пустующем перроне
скрипит фонарь, качаясь на ветру, –
надтреснутым стеклом пугает мошек.
В карманах человека – россыпь крошек
для птиц, что улетают поутру.
Прошедшее кичится самомненьем,
взбешённое чужим проникновеньем.
6
Взбешённая чужим проникновеньем,
скатилась жизнь с Кудыкиной горы.
И странник, растревоженный сомненьем,
вкушает запрещённые дары
полузабытых жертвоприношений,
смеётся над и горько плачет под
несносным грузом взбалмошных решений,
крутивших дней его водоворот:
осколки лет, иллюзии сюжетов,
касания несбывшихся надежд,
стихи несостоявшихся поэтов
в устах необразованных невежд.
Но прошлое не пробует спугнуть
вода, передразнив оттенком ртуть.
7
Вода, передразнив оттенком ртуть,
намокшей гривой липнет к тротуарам.
Окно судьбы стремится подмигнуть
счастливым обнимающимся парам,
бредущим в направлении тоски,
которой время выпало явиться.
Все те, кто нам мучительно близки,
уходят, чтобы снова повториться
иллюзией присутствия в тиши –
то шорохом, то шёпотом, то шагом.
И если ты их слышишь – запиши
на тёмном небе вспыхнувшим зигзагом,
парящим над пропавшим поколеньем,
готовым насыщаться Откровеньем.
8
Готова насыщаться откровеньем
душа скитальца. Ветер без камней
дурачит дни слепым прикосновеньем
забытой тени к памяти теней.
Ни шаг, ни шок от пристального взора,
ни крик, себя пугающий в ночи,
не ищут оправданий для актёра,
что греет руки в пламени свечи.
Он удручён печальною находкой –
прошедшей жизнью, верившей слезам.
Уныло-обречённою походкой
он переходит улицу Сезам.
Крошится мир незыблемых основ.
Не будет слов – лишь тени странных снов.
9
Но слов не будет. Тени странных снов
скопились у парадного в испуге.
Случайные стяжатели обнов
спешат навек остаться в Кали-юге,
что снова препарирует землян.
Последний выдох шествует пред вдохом...
И, кто в себе не чувствует изъян,
спасён да будет праведным Енохом,
печать отца сумевшим преломить.
Восходит жизнь, принявшая утрату,
касанием к последнему закату,
который больше не о чем молить.
Свои следы, перемешав с тоскою,
старик стирает медленной рукою.
10
Старик стирает медленной рукою
остатки пены с выбритой щеки,
и движется к надмирному покою
течением придуманной реки
печальный взгляд. Потеря за потерей
мелькает, словно старое кино.
Уходит от причудливых мистерий
его фрегат на стонущее дно,
где, слыша завывание пророчеств,
стяжает терпеливости песок
просмоленных бортов янтарный сок
слезами обречённых одиночеств.
Не стихнет плач отчаявшихся вдов.
Наш мир не нов, и он, увы, не нов.
11
Наш мир не нов, и он, увы, не нов –
бессчётное число тысячелетий.
Старик влачит иллюзии оков.
Букетом облетающих соцветий
озвучен тост за жизнь, что прожита.
Остывший чай идёт на удобренье.
А в подреберье зиждется мечта,
похожая на стихое творенье:
как будто всё ещё произойдёт,
изменится и снова повторится –
воскреснут взгляды, голоса и лица,
и больше их никто не украдёт...
Стуча по мостовой судьбы клюкою,
не поспеваешь мыслью за строкою.
12
Не поспевает мыслью за строкою
сознание и силится понять:
виной непостижимою какою
ты наделён, чтоб боль свою принять?
И кто ты есть без этой самой боли?
Чем обожжён огонь твоих зрачков?
Куда, откуда, почему, доколе
вперёд идти при помощи тычков?
Погонщик твой – надмирное пространство,
которое не называют вслух.
Вот почему, впадая в протестантство,
ты третьим не бываешь между двух.
Склонясь над строчкой вестником всевластным,
опять грешишь размером безопасным.
13
И не спеша, размером безопасным
записывая строки на листы,
внимает мир счастливым и несчастным.
– Себя к которым причисляешь ты?
По чьим стопам ступая осторожно,
пытаешься оставить яркий след?
Кому ночами молишься, безбожно
предположив, что бога вовсе нет?
О ком молчишь, в бессловье изначален,
разглядывая памяти извив?
С которой разлучён? Чем опечален
твоей гитары ветренной мотив?
Кто слогом упоительно-неясным
слагает гимн сомнениям напрасным?
14
Слагает гимн сомнениям напрасным,
качаясь в кресле истины хмельной,
познавший мир восторженно-прекрасным,
предположив, что мир совсем иной,
анахорет, уставший от прибоя
на берегу отравленных морей,
среди среды сошедший за изгоя,
в душе – неунывающий Борей,
поток себя в потоке мирозданья,
рисующий в пустынях миражи,
преобразив мирские наказанья,
прощальный жест над пропастью во лжи,
в безвременье звучащая струна –
седой старик пред бездною окна.
23 ч. 13 мин. 29.12.2023 года
22 ч. 47 мин. 15.02.2024 года