Субботний вечер остывал,
в кресты кладбищенские солнце
ложилось спать. Его овал
ещё стерёг моё сиротство,
но плечи ныли, вечер чах,
живые мёртвым отслужили
и новой краской на боках
хвалились старые могилы.
Кричать бы в голос, да нельзя,
спасала только аритмия,
у камня мамины глаза,
как будто всё ещё живые.
Был страх и милостив, и мал,
был мир велик и повсеместно
в пасхальном чуде замирал,
Иисус готовился воскреснуть.
Свеча в последнем мятеже
мигнула пламенем - и нету,
закат упрятывал уже
за горизонт остатки света…
Мешалось всякое в одно,
весна и смерть, беда и радость,
и было больно и блажно,
как будто я со всем прощалась.
И только тополь тишину
пугал, качаясь над погостом,
и резал бледную луну
кинжалом обоюдоострым.