Адаптированная под требования, расширенная до права называться художественным произведением версия.
Смеркалось.
Вечерние птицы ещё не проснулись, утренние уже заснули, поэтому на улице стояла пронзительная тишина, которую иногда нарушал гулкий лай Трезора.
Трезор был подслеповат, порастратил с годами быстроту и ловкость, но мух по привычке пытался ловить прямо налету и, промахнувшись, сильно переживал, не стесняясь в выражениях обзывал и ругал коварных насекомых на родном, собачьем наречии, потому, как другими языками не владел.
Старик Ромуальдыч* вышел, как обычно в это время суток, на крыльцо.
В его шуйце была портянка, в деснице – гранёный стакан только что отогнанного, не успевшего охладиться первача.
Истово выдохнув на почти скрывшееся светило, Ромуальдыч одним глотком осушил стакан, занюхал портянкой и аж заколдобился. Его глаза слезились от переполнявшей душу благодати.
Внезапно сквозь слёзы старик разглядел надпись, выполненную чёрным по белому шрифтом Times New Roman.
«Усраться и не жить»,– прочитал по складам дед.
Прочитал и вздрогнул.
Даже голосом волка из известного мультика произнёс: «Что, опять»?!
А потом подумал: «Да что ж мы, звери какие-то?!
Вот невтерпёж человеку, так нешто запретить, или поглумиться над этим?!
Негоже!
Поэтому так скажу: давай!
Только не сразу, нужно отойти подальше»…
* Низкий поклон Ильфу с Петровым.