Простывают тополя, шубы сброшены,
не расстались с февралём по-хорошему,
ни снегов тебе роскошных, ни инея,
только ломаная плоть тополиная.
И колотятся ознобами мелкими
деревянные ладони с коленками,
тянут маковки болезные, слабые,
небо близкое, смурное корябают.
Я сама-то из давнишних, потрёпанных,
из бывалых, часто рваных и штопаных,
из поломанных, но склеенных заново,
не из хрупкого сырья, не стеклянного.
Стали рядом в мочажину, колдобину
я и пара тополей допотопная,
хоть и разные, но все долговязые,
обнимались и втроём пели Лазаря.