Распадок трупов, дошлые трущобы. Мертвы, напрочь мертвы, забыты намерения и меры, позы запоздалого раскаяния (Каина) перед жизнью.
Раскрыты земли и трупы: нет больше тайн. Небо приголублено, пустая игрушка. Возводятся декорации для последнего маскарада. Разлагаются морские приливы, усыхает в горячке вдохновение. Черви готовят свои бессмертные ткани, обряжаются к празднику. Словеса в развалившихся позах могильно зияют, и чавкают рты каннибалов на пиршестве жизни. Звучат. Отваливаются челюсти и сытые черви. Черная почва начинает речь, обнажает белые кости, закатывает в припадке прозрачные сферы. Она выгибается, стонет.
Ревущие широты безмерной, обсахаренной голубизны тают и расширяются на глазах, ноздревато ползут по земным швам, безуханные, остолбенелые, простегивая расползающиеся хребты в черных беретах; обратно, на растраву полей, приготовивших свои стога зиме, обхваты ватных шапок по вершинам.
Грохот торфа, берущего приступом тину, заболоченный замок колеблется телом. Растворенные кости воды тяжелеют, выпростанные, вольготно вытягиваются, опорожненные берлоги наполняются землей, твердея, поднимаются над отхлынувшими океанами парады гряд, материков. Медленно затягивается разьятая ширинка земного карапуза; по просторной голубятне расплывается синева, маковая росинка рассвета во рту неба.