1.
А чем ещё, ты знаешь, Ева, рай отличается от хлева
в большом и малом? Лишь домотканым покрывалом
с ажурной вышивкой, такой как первый стих глубокой
печати в сборной книге - от затертой до состояния вериги
простой тетради в линию: в них те же сквозят уныние
и сплин тягучий порой, но ладно сглажен тугой строкой,
не так бросается в глаза наличие шестого дактиля в гекза-
метре. Нет, Ева, ты не думай, вспоминаю - Хорев, Синай,
Эдемский сад, заветы Моисея, на узкой талии кисею,
тебя со взором грустным, и яблоком таким не вкусным,
и то, как нежно сжала ты мне запястье. Обе капли с жала
в его вонючей пасти. Но, полно, жизнь - продолжается...
2.
И снова, Ева, здравствуй! Приветствую: цвети и царствуй!
Фантом не винного порока - любви. Прошу, не будь жестока
к себе самой. Постой! Судьба шкодлива и потому я с той,
с кем мило мне. Кто хочет так-же под одеялом разом кончить
ещё не начатые распри. Она, я знаю ныне точно, дана
мне эта радость свыше. Со мной, когда казалось вышел
мой дух из плоти была рука её; одно порханье мотылька
способно вывести из комы. Не думаю, вы - не знакомы.
Когда светильник угасал, когда в пути меж черных скал,
терялась твердь надежды зыбкой, я жил единственной улыбкой
её пленительной - наградой ордена. Но пустой усладой
отнюдь, не кажется. Я был не прав - жизнь начинается!
3.
Сейчас ты удивишься, Ева, чтоб зерна оголить от плевел,
их бьют цепами.. И тогда-то я стал выкладывать слогами
лексемы. Их много там, они, возможно, тобой искомыми едва
окажутся; из них рождаются стихи - одни покойны и тихи,
(дитё в потёмках спящее при перси матушки кормящей),
другие-же неугомонно рвутся чредой безумного игумена
на проповеди. Всеми ведомы с создания предметно вроде,
посколь: Вначале был Глагол! Но паства замирает в нови
заветной благости Иова. О, как мы истрепали вокабулы,
замызгали. "Бог есть любовь! " - нас посвящали. Исподволь
на страстном ложе его речёшь кому-то снова. Я тоже -
другой обязан этим словом. Гляди же, я живу, я - Новый!
04.03.2024г.