Пора, наверное, за ум
приняться. Даже, если сложно –
мой письменный шурум-бурум
затиснуть в рамки невозможно.
Он выпирает из границ
листка, записанного ночью.
Он неустойчив, как ледник,
водой весеннею подточен.
Он просто рухнет как-то раз,
когда, затеянная нами,
на самый пик взойдёт игра,
раскрашена полутонами,
расшита вязью полуслов,
полунамёков, полу-мыслей…
Но под ногами скользок склон.
И крут. А взгляд чужой завистлив.
Материален он почти,
и вниз толкает то и дело.
Но тянется речитатив
ночных стихов. «Свеча горела»,
бросая тень на белый лист,
и балансируя на склоне,
слова откуда-то взялись –
«Подите прочь, мой посторонний!
Не нарушайте, без того
нарушенный уклад и прочность
житья смешного моего...»
Какая нежная порочность
на дне смешливых Ваших глаз...
Да-да, на «Вы» – а как иначе?
И только тонкая игла
кольнёт. Ах, ерунда, пустячен
укол. Его ль бояться мне?
Боюсь бесчувственности слова,
бумаги белой, словно снег,
и росчерков на ней лиловых...