Цинизма в этом заголовке не больше, чем правды. Иногда кажется, что общий объем невзгод, выпавших на судьбу поэта, прямо пропорционален величине его таланта. В любом случае, связь между всякого рода испытаниями и поэтическим даром так навязчиво очевидна, что заставляет задуматься о закономерностях.
Кто такие поэты?
Прежде всего – кто такие поэты? Что это за «племя пастушье и неба волхвы»?
Скажу то, что понимает, чувствует, знает сам про себя любой настоящий поэт. Он – пионер общественного развития, разведчик ноосферы, глаза Бога – кому как больше нравится. Поэзия – один из главных (если не главный) инструментов познания мира. Поэзия – это синтетическое, комплексное мышление (логическое, философское, интуитивное, религиозное и т. д. – одновременно!), захватывающего мыслителя целиком, приходящее к нему в виде экстаза, который потом хочется повторять снова и снова. Ярче всех об этом на сегодняшний день сказал Иосиф Бродский в нобелевском выступлении.
Вот что такое поэзия, и лишь потом – элитный отдых, интеллектуальный досуг квалифицированного читателя. Образно рассуждая об отвлечённых предметах, поэт, сам того не замечая, роняет зёрна идей, которые подхватят потом (тоже, возможно, этого не замечая) философы, политики, культурологи, аналитики, экономисты… А потом эти идеи будут определять повседневную жизнь.
Отсюда же, кстати, и «фирменное» поэтическое тщеславие: ощущение важности своего предназначения в столкновении с невозможностью тут же, как паспорт, его предъявить.
Но одновременно поэты – только часть общественного сознания, только часть общества, причем, с точки зрения пропорций, мизерная. А общественное сознание развивается в многополярном, постоянно меняющимся мире, в многовариантной, с точки зрения этого развития, среде. Что будет завтра (да через секунду) неизвестно, а знать надо всё, на 360 градусов и постоянно. У меня есть некая теория «обреченного делегирования». Она, возможно, помогает понять, как это работает.
Итак, почему «делегирование» и почему «обреченное»?
«Наши делегаты»
Прежде всего, на развитие общественного сознания трудятся не только поэты, а, собственно, всё общество. Поэты – на передовом, конечно, рубеже, но не одни в этом поле воины. А общество неоднородно. Состоит, как известно, из разных групп, каждая вносит свой вклад, что-то умеет, что-то знает, что-то успела увидеть ценного для дальнейшего «общего развития». А для того, чтоб выразить хотя бы, если не понять – что, она собственно, увидела – ей нужен поэт.
Причем, значение этих групп с точки зрения общественного развития, его ближайших и отдалённых перспектив, мягко говоря, непостоянно. То ценно, что они делают, то вдруг (ситуация поменялась) не очень, то вообще вредно, опасно. Речь идет именно о перспективах развития, напомню, а не о деятельности группы вообще. С точки зрения деятельности вообще «группы разные нужны, группы разные важны». А с позиции перспектив развития – это постоянно меняющийся калейдоскоп.
Здесь для меня остаются открытыми ряд вопросов: каково общее количество этих групп? Скорее всего, оно меняется в ходе исторического процесса. Каковы вообще должны быть качественно-количественные показатели некой группы, чтобы она «имела право» делегировать своего поэта? «Улица корчится безъязыкая…» – это понятно, но хотелось бы, так сказать, более внятного портрета.
Зато для меня очевидно следующее: Бог, ноосфера, коллективное эго – как хотите – производит каждое поколение примерно одинаковое количество примерно одинаково одаренных поэтов. Если наше общество развивалось бы равномерно и предсказуемо, в лабораторных условиях, мы бы имели законченный ряд совершенно чётких направлений в поэзии, сотни (если не тысячи) равновеликих имен, причем выстроенных в строгую таблицу: это направление сегодня развивает поэт А, теперь, мы знаем, появился его продолжатель, поэт Б, он уже начал работать, а за это направление у нас отвечает… и т. д.
Но. Мы уже говорили, что общественное развитие скачкообразно и многовариантно, нелинейно, и, с позиции текущего момента, непредсказуемо. В этих условиях большинство «наших делегатов» автоматически обречено.
Обреченные
Одновременно с устройством регулярного воспроизводства поэтов непрерывно действует механизм сдерживания – уничтожения и контроля – этих весьма нужных, но и чрезвычайно опасных с точки зрения одной-единственной (в итоге) дороги общественного развития элементов.
Сие важно: с точки зрения текущего момента общественного развития большинство поэтов именно что или не нужны, или прямо опасны. Как только произошли некие необратимые изменения, наметившие очередной поворот общественного развития, оказывается, что большинство «делегатов» в этот поворот не вписывается, более того, своей деятельностью отвлекают общественное сознание от наметившегося русла.
При том, что буквально в следующую историческую «секунду» общественное развитие снова вильнет, и тот, кто «вчера», был «опасен» станет «нужен» как никогда.
В этом, собственно, и состоит трагизм ситуации: сочетание абсолютной вневременной ценности поэта с его опасностью для общественного развития в конкретный период времени. При том, что живет поэт, как любой из нас, именно в текущем историческом моменте.
И включается как бы сам собой механизм сдерживания. Механизм этот имеет богатейший инструментарий – от добровольного отказа «делегата» от поэтической работы в самом начале пути до его, так или иначе, физической ликвидации.
Примеры знает каждый. Причем, на мой взгляд, наиболее интересны даже не те, драматические, общеизвестные – гибель Пушкина, Лермонтова, Есенина, Маяковского, Рубцова… А те, о которых мы никогда не узнаем. Сидит какая-нибудь Марина Цветаева наших дней и составляет подборку в толстый журнал, дабы впервые заявить о себе (а две предыдущие у неё не взяли и правильно сделали – Цветаева и вдруг сегодня, смеётесь что ли?). И она решает – да ну вас, ребята, подборку не посылает, стихов больше не пишет, полностью отдаётся работе в любимом PR-агентстве и непростой женской доле. Скажете – никакая это не Цветаева, раз она так. А я скажу – просто общественный запрос на нее аннулирован, а механизм сдерживания и через неё проходит, она тоже часть общественного сознания и правильно считала сигнал.
А другие сигналы получают, но не могут остановиться. А потом организуют дуэли со своим непосредственным участием, с револьвером балуются, кидают горящими спичками в любимую, которая и без того сильно не в духе, тонут со словами «надо плыть»… Короче, как баллистическая ракета, которая, как выяснилось, летит не туда, включают систему самоуничтожения. Именно самоуничтожения – разберите внимательно любую «преждевременную» смерть известного поэта, в итоге окажется – сам себя человек убил, в прямом или переносном смысле. То есть всё равно считал сигнал, только его реакция была на максимуме, а не на минимуме.
Но инструментарий, повторюсь, богатый и далеко не всегда такие крайности. Один из «любимых» вариантов сдерживания поэта такой ¬– ты пиши пока, сегодня это не нужно, а завтра, глядишь и пригодится, когда путь общественного развития вильнет именно в эту сторону. Пиши, а я позабочусь, чтобы, с одной стороны, твоё «дело не пропало», а с другой – чтоб весьма ограниченное пока количество людей о нём знало. И это гораздо эффективней, кстати, чем поэта просто губить. И таких примеров сколько угодно.
Но даже и тот поэт, который оказывается «в струе» – известен, любим, издаваем, награждаем и прочее – ощущает, всегда ощущает этот контроль, его жизненный путь всегда трагичен. Наиболее известный на сегодня пример – то, что говорит Дмитрий Быков о Пастернаке в своём великолепном исследовании, посвящённом этому поэту. Только на поверхностный взгляд Пастернак может представляться баловнем-рафине – «нобелевку» отхватил, с дачи не вылезая. Но чем больше узнаешь об этом поэте, тем настойчивее проявляется уточнение «трагическая» к утверждению «судьба».
Словом, отношение к поэтам у общественного сознания (Бога, ноосферы…) совершенно ленинское – «учёт и контроль». Слишком здесь всё серьёзно, чтобы пускать на самотёк.
Как это работает в динамике? Рождается очередной «стандартный» набор поэтов, но тут же «само собой» выяснятся, что целый ряд групп, которые они представляют, с точки зрения общественного развития пока неинтересны или, вообще, опасны. Эти поэты автоматически убираются (уничтожаются, консервируются, задвигаются). Завтра ситуация изменится, этих, кого только что «задвинули», надо «выдвигать»? Не беда – на подходе новая партия «типичных представителей», там такие есть. А если предыдущие «аналоги» им еще и наследство оставили – еще лучше, не с чистого листа начинать.
В итоге остаётся прерывистая, извилистая, как развитие общественного сознания, неоднородная по хронологии (то пусто, то густо) цепочка ярких поэтов, о которых мы все знаем. Но начни «копать», выяснять, с любовью познавать – глядь, вот ещё рядом огонёк затеплился, вот ещё один, да и преинтересный. Именно этим занимается Евгений Евтушенко в его «десяти веках русской поэзии». Эта работа по восстановлению общественной памяти и уникальна, и жизненно необходима. Спросите его – сколько поэтов в идеале должен знать «культурный россиянин»? Но если бы Евтушенко дали в распоряжение несколько исторических институтов, все архивы, машину времени, в конце концов, он бы и представил нам ту таблицу, о которой мы говорили выше – сотни (если не тысячи) имен и каждое объективно «не хуже», чем десяток-другой наиболее известных нам сегодня.
Таким образом, количество поэтов на разных ступенях исторического развития той же России только кажется неодинаковым. Потому что оно всегда примерно одно и то же, но во время рывка общественного сознания у большего числа появляется шанс, стимул прозвучать, они востребованы. Просто большему, чем обычно, количеству «текущих» если хотите, «делегатов», «дают добро».
А во времена замедления, застоя общественного развития (как сейчас, например) этот стандартный набор «спрятан». Но никуда не девается. Улица всё так же корчится, хотя она вовсе не «безъязыкая» – ей не о чем кричать и разговаривать.
Вообще, сделаем маленькое отступление. Бог (ноосфера…) говорит ведь с любым человеком – то шёпотом, то окриком. Поэты не исключение, просто их работа, извините, очень важна и сильнее контролируется. И на каждом шагу сигналы, спасу нет.
Один из самых простых примеров. Идут два поэта прощаться с Андреем Вознесенским в Центральный дом литератора. Имя первого здесь неинтересно, второй – Юрий Беликов, кто о нём не знает – почитайте ту же евтушенковскую антологию. Идут, значит, поэты, несут по две розочки. Но первый – он с Вознесенским при жизни знаком не был – просто кладёт цветы и всё. А Юра розы кладёт в крови – о шипы руку поранил. Специально?
Ни боже мой. Случайно? Для того, кому неизвестна роль Вознесенского в судьбе Беликова, может, и случайно. А для того, кто знает – простейший знак, сигнал. Причём, именно простейший – я намерено привёл пример наглядный до тошноты, на грани кича: розы, кровь, гроб, ЦДЛ… Но сколько их, сигналов и посложнее.
Читатель, даже если Вы не поэт, не лишайте свою библиотеку книги собственной судьбы. Занимательное чтение, интерактивное, как сегодня говорят: автору можно задать вопрос, можно совместно с ним написать следующую главу... Только с вопросами аккуратнее – вам и быть на них ответом.
Что мы, в итоге, имеем?
Итак, казалось бы, как говорил директор пионерлагеря в кинокомедии «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещён», «картина складывается отрицательная». Есть нечто, оно периодически воспроизводит талантливых ребят, чтобы с такой же беспощадной регулярностью уничтожать тех, кто «лишний» и очень жёстко ограничивать остальных.
Но, во-первых, мы ведь говорим о механизме, вернее, только об одной из частей механизма общественного развития. А к механизму определения «добрый – злой» неприменимы. Во-вторых, этот же механизм поэтам многое и даёт, прежде всего – он же их и создаёт как творческих личностей.
И, в-третьих, эта точка зрения на поэта не просто как на расходный материал, а как на часть процесса, (а не на отдельный элемент, вырванный из контекста), позволяет продуктивней анализировать многие непростые, «вечные» вопросы поэзии. Отсюда становятся понятными многие вещи. Почему, например, почти любой «поэтический» разговор скатывается на тему «забытые имена». Почему социальная среда, максимально далекая, казалось бы, от поэтических эмпирей, вдруг дарит нам гениального поэта. Почему даже не пожилой, а просто зрелый поэт (если он поэт) совершенно спокоен, если редакция не принимает его очередную подборку и т. д. и т. д.
И она же, кстати, объясняет моё отношение к поэтам. Я Вас люблю, уважаемый читатель, если Вы – поэт. Искренне, со слезами.
Но, Бог ты мой, я Вас не поздравляю.
(«Поэтоград», №14, 2012 г.)