Петрович грустил…
С каждым днём это становилось всё заметнее и заметнее.
Поначалу пропал блеск в его глазах.
Шутить и смеяться стал реже и реже.
А когда и уголки его усов стремительно поползли вниз, Бабка не выдержала, приступила к нему с допросом: «Ну и чего ты, старый, маешься?»
К сожалению, ответа на этот вопрос Петрович и сам не знал. Что-то внутри саднило и саднило… И день и ночь… Оттого и не радовало его ни теплое майское солнце, ни покрывающаяся разноцветным ковром зелени и цветов, весенняя красавица степь.
- Помру скоро… — ошарашил он однажды свою супругу.
- Белены ты, дед, объелся? Чего придумываешь? — пыталась образумить его испуганная женщина, но Петрович был непреклонен.
- Чую, Афанасьевна, смертушка прямо у изголовья стоит… Как дыхнёт, так холодом и потянет…
Еще пару недель прошли в тревоге и попытке вернуть старика к жизни, но всё тщетно. Петрович всё глубже и глубже уходил в свои мысли. Всё больше молчал, худел, становился равнодушным и пассивным.
Оттого так обрадовалась Бабка, когда однажды утром Петрович вдруг заявил:
- Василий Иванович сегодня приснился. Звал к себе в гости. Вот я и думаю — надо бы поехать, повидаться с другом перед смертью, да попрощаться…
- Поезжай, поезжай — согласно закивала она головой — развейся немного. Погляди, как твой друг в городе-то устроился. Сроду ведь там не был.
С того дня всё пошло на лад. Петрович заметно оживился и с воодушевлением принялся готовиться к поездке в город — в гости к другу. Про смерть больше не вспоминали. Зато целыми днями обсуждали подарки и гостинцы, которые надо взять с собой. А по вечерам Петрович ударялся в воспоминания — как, совсем молоденькие, попали они с Василием Ивановичем на фронт. Про бои под Сталинградом. Про первое своё ранение. Про то, как снова встретились закадычные друзья уже после победы. Как судьба- злодейка разлучила их, раскидав по разным частям огромной страны, а вот дружбу разорвать не смогла…
Бабка всё это знала наизусть, чуть ли не лучше самого рассказчика, но терпеливо выслушивала снова и снова, радуясь тому, что супруг избавился наконец-то от дурных мыслей.
И вот долгожданный день наступил.
Чистая майка, пара праздничных рубашек, запасные носки — вот и весь скарб, что смогла положить в чемодан, Петровичу жена. Всё остальное место в чемодане (а точнее в двух чемоданах) занимали гостинцы.
В первом, в том что поменьше — в несколько рядов Петрович уложил ровно 200 яиц. Яйца, щедро пересыпанные семенами подсолнечника, были упакованы так плотно, что даже при встряхивании чемодана оставались лежать неподвижно, как приклеенные. Во втором чемодане уместились две двухлитровые банки свежайшего, пахучего, недавно полученного с маслобойни, подсолнечного масла, пара кусков (килограмма по полтора, не меньше) соленого свиного сала, небольшой, холщовый мешок сушеной фасоли и еще мешочек (побольше) с сушеными яблоками и вишней. Но главным подарком старики считали каравай белого хлеба, испеченного Афанасьевной специально для этого случая.
Петрович хотел на гостинец еще и картошки взять, но старуха была непреклонна. «Эт чего ты, дед, надумал — себя угробить хочешь? Что б потом килу лечить? И так гостинцев — за глаза. Больше ни одной семечки не дам...» — категорически стукала она кулаком по столу и Петровичу не оставалось ничего другого, как согласиться.
С утра, собирая мужа в поездку, Бабка волновалась не меньше его самого.
То, в сотый раз проверяла надёжно ли перевязаны толстой бечевой чемоданы. Закрыты ли замки. То в тревоге шарила по карманам пиджака — паспорт, деньги… Всё на месте. «Гляди, вот здесь в нагрудном кармане записка — адрес записала. Не забудь квартал сорок, дом двенадцать, квартира тридцать шесть… » — повторяла она снова и снова. То выбегала во двор — смотреть — не показался ли на горе автобус, ежедневным рейсом cледующий от хутора до железнодорожной станции.
То вдруг начинала причитать:
— Едешь в старом пинжаке… А эт тебе не в район, на базар… Эт тебе в в город… Скажут — вон как обносился Петрович, и надеть -то нечего… А новый пинжак в сундуке лежит...»
- Отстань. Мне в этом удобнее. — отмахивался от жены Петрович.
Часы пробили полдень и тут же в сенях раздался голос, живущего по соседству закадычного друга — Николая:
- Ну где тут отъезжающие? — дурашливым тоном затянул он.
Войдя в комнату Николай подхватил большой чемодан и от неожиданности согнулся от тяжести:
- Кирпичи что ли везёшь в город? — засмеялся он. И добавил — Придётся и меня с собой брать. Иначе кто тебе там, в городе чемодан таскать будет…
- Найду себе там молодку какую- никакую, — рассмеялся в ответ Петрович, - Она и потащит.
Так со смешками вышли во двор. Впрочем тут же и вернулись.
- Доставай бабка, новый пинжак. — заявил Николай. — Нечего перед городскими хутор наш позорить…
- Так я ему об этом неделю полную талдычила… — начала было оправдываться Афанасьевна, но глянув на часы, осеклась. Засуетелась, открыла сундук, достала пахнущий нафталином пиджак и с умилением глядя, как буквально на глазах преобразился Петрович, обронила:
- Ну чисто жених… Гляди там и вправду молодку какую не подцепи.
- Не о чем тебе переживать... Разве ж кто с такой красоткой может потягаться, - озорно подмигнул Петрович жене и она зарделась от удовольствия.
- Пошли, а то на автобус опоздаешь, - вступил в разговор Николай и они заторопились к выходу.
Оставшись одна Бабка растеряно прошлась по дому. В комнатах было непривычно пусто и тоскливо.
Пытаясь занять себя хоть чем-то, смахнула со стола несуществующие крошки, подняла брошенный на сундуке старый пиджак. Машинально сунула руку в карман и замерла — рука нащупала забытую Петровичем записку с адресом.
Схватив в руки листок выбежала во двор, заторопилась к автобусной остановке, но на полдоре встретила Николая, возвращающегося домой.
Петрович уехал.
О том, что он забыл записку с адресом, Петрович понял уже в городе. Приехав на вокзал и увидев целую вереницу автобусов с разными номерами, он не на шутку испугался. Куда ехать дальше и где искать друга? Или возвращаться с позором обратно в деревню?
«Квартал сорок...» пришли на память Бабкины слова. Дальше как не старался ничего вспомнить не мог но и этой малости обрадовался. «Язык до Киева доведёт. — решил он. — До квартала доберусь, а там спрошу. Не иголка в сене. Найду.»
- Как добраться до сорокового квартала? — крикнул он в открытое окошко ближайшего автобуса.
- А вот я Вас и довезу. Заходите — улыбнулся водитель и Петрович, приняв это за добрый знак, радостно шагнул вовнутрь.
- А номер дома какой? — спросил водитель.
- Не знаю. — честно признался Петрович. — Я к другу приехал. К Василию Ивановичу. Мы с ним с детства дружим. И воевали вместе…
- Тогда понятно… — кивнул водитель, с любопытством поглядывая на странного пассажира.
Вскоре автобус тронулся и Петрович с интересом уставился в окно. Дома… Дома… Дома…. Огромные. Пяти, семи и даже девятиэтажные стоящие по обе стороны улицы.
«Сколько же тут люда живёт… В этих муравейниках… — мелькали в голове старика мысли. — И чем они тут все занимаются? Ни огородика ни у кого нет… Ни хозяйства… С тоски ведь помереть можно…»
- Сороковой квартал — голос водителя вывел Петровича из задумчивоси и он заторопился на выход.
Дотащив чемоданы до стоящей неподалёку лавочки Петрович приступил к поискам друга.
- А где живёт Василий Иванович? — спросил он у первой же встречной женщины.
- Какой Василий Иванович? — от неожиданности женщина приостановилась.
- Жданов. Мы с ним с детства дружим. И воевали вместе…
- Я не знаю. — Поторопилась уйти женщина, с испугом поглядывая на чудоковатого старика.
Примерно через полчаса расспросов у каждого встречного, Петрович понял, что найти друга будет не так уж и просто…
«Сам виноват — решил он. — Чего тут на проходе спрашивать. Тут люди разные бродят. Надо к домам идти. Там точно знают.»
Около первого же дома, на лавочке, сидели старушки и обрадованный Петрович поспешил к ним с распросами. Каково же было его разочарование, когда выяснилось, что женщины, практически никого из живущих в своём подъезде не знают. И про Василия Ивановича никогда не слышали.
- Да что же это такое? — возмущался Петрович. — Как можно жить и не знать своих соседей? Я в своём хуторе всех знаю — от мала до велика. Спроси про любого — я до третьего колена всё про него расскажу. А тут живут рядом и даже фамилии соседа не знают…»
И заторопился к следующей лавочке.
Но та же участь постигла его и у второго подъезда и у третьего…
Время стремительно катилось к вечеру, а несчастный Петрович, еле волоча ноги всё бродил между домами, задавая каждому встречному один и тот же вопрос: «Вы не знаете где живёт Василий Иванович?» Тяжелые чемоданы с каждым шагом становились всё неподъёмнее и он готов был уже сдаться и вернуться на вокзал.
Но по кварталу уже полетела молва про странного старика, который ищет своего фронтового друга…
Вскоре к нему подошли двое молодых парней. Долго расспрашивали — кто, откуда, зачем приехал, а узнав все подробности, усадили на лавочку отдохнуть.
- Не волнуйся, дед. Найдём мы твоего друга, — сказали они со смехом и припустили, чуть ли не бегом, в ближайший подъезд.
Обойдя первый дом вернулись, доложили:
- Все квартиры обошли. в каждую позвонили. В этом доме он точно не живёт.
- Ох, сыночки вы мои дорогие, — у Петровича даже слёзы на глазах навернулись. - И откуда мне вас Бог послал?
- Ну что ты. Какой Бог… — хохотали парни. — Мы же комсомольцы, дед. Сиди тут. Никуда не уходи. А мы дальше побежали.
Василия Ивановича нашли часа через три. Когда уже сумерки опустились на город. В одинадцатом по счёту, от начала поиска, доме.
Обрадованные парни помогли Петровичу донести чемоданы и распрощались. От полноты чувств Петрович протянул ребятам рубль, но они отказались. И даже обиделись.
- Приезжайте к гости ко мне. В хутор. — прощаясь просил Петрович парней.— Встречу как родных. У нас красота. Пруды какие, на весь район знатные. А там карпы… И раки…
— Приедем — обещали парни, крепко, как родного, обнимая старика на прощанье.
… Только через пару лет признался Петрович о своём конфузе - рассказал историю этой поездки сидевшим в воскресный день на крыльце сельмага хуторским бабам. Рассказал, правда, как умел - щедро приправив её юмором, да и приукрасив немало.
- Ох и брехун ты, Петрович. — хохотали женщины. — И откуда ты эти истории берёшь?
- Из жизни, бабоньки. Всё из жизни… — кивал старик головой. — Жизнь она и не такие истории сбрешет…
Картина Л.Баранова