« Яко узрю Небеса, дела перст Твоих, луну и звёзды, яже Ты основал еси, то
что есть человек, яко помнишь его? Или сын человечий, яко посещаешь его?»
Пс. 8. Стих. 4, 5.
«Батюшка, с девочкой соседкой передаю вам моё письмо. Дочитайте его до конца. Слёзно, ради Христа, прошу Вас, дочитайте, ибо это моя последняя исповедь. И умоляю: не ищите меня. Просто прочтите письмо, и в этом найду я упокоение в последний день моей жизни. То есть в том, что вы, наконец, узнаете все мои падения и помолитесь обо мне. Я сказала вам, что уезжаю в деревню. Это неправда. Вот уже три дня я ни с кем не общаюсь, не отвечаю на звонки, не открываю двери. Я стою на коленях перед иконой Спасителя и прошу прощение за свой непростительный грех, который собираюсь совершить. Не достойна я просить себе прощения, но попрошу. Это единственное, что теперь осталось у меня. И вот вам всё расскажу. И станет чуть полегче.
С чего начать? Наверное с Ленинграда. Он давно уже Санкт-Петербург, но для меня так и остался Ленинградом. Теперь я взрослая состоятельная дама, объездила весь мир, повидала всякого, но никогда и нигде не знала я такого потрясения, которое испытала много лет назад, впервые увидев Ленинград.
Этот город сразил меня наповал. Необъяснимая тайна лежала на нём. Что-то мистическое сквозило на площадях и парках. Прожив много лет, я понимаю, что мне, наивной семнадцатилетней девочке приоткрылся мир таинственных и трагических теней иного Петербурга, метафизического, печального, грешного. Может быть мир героев Гоголя, Достоевского, Блока. Ленинград поглотил меня и я утопала в нём как в болоте. Мне было интересно всё: от кораблика на Адмиралтейской игле до самого маленького камешка на Аничковом мосту.
Пять лет учёбы пролетели как миг и надо было возвращаться домой. Ведь я поступала по направлению, и должна была вернуться домой. Это была трагедия. Как я могла вернуться в провинциальный закуток после Северной Пальмиры? Как? Но возвращаться надо было. И я вернулась. Но что-то ушло из меня безвозвратно, часть души осталась там, в каменных серых зданиях. Во мне поселилась пустота, безразличие к моей малой родине и презрение к людям. Я грезила городом на Неве, он снился мне, но переехать туда, в те годы, не было никакой возможности. И для меня всё потихоньку стало умирать. Я не видела никакого смысла в этом городишке, который был моей родиной, презирала и ненавидела всех и вся. Тот величественный город волновал меня и тревожил своей памятью, а родной унижал. Но жить надо было. А куда деться от неё? И я решила жить,но только королевой. Купила бизнес, а при моих внешних данных, это стоило небольших денег. Связи и красота тела делают много мерзких дел, и в молодости никто не знает, что расплата будет велика.
Для прикрытия своих делишек я вышла замуж за человека тихого и покорного. Я не любила его и не уважала, но сделала своим рабом. Моя жизнь была на колёсах. Прикрытием был и магазин, в котором муж работал, я занималась приватизацией.
Никто в городе не догадывался о моём настоящем лице, так искусно научилась я притворяться. Прошло немного лет, и я уже могла переехать в Ленинград. Но по причине самолюбия не сделала этого. Здесь я была королевой и мне подчинялись люди, а в том, уже бандитском Питере, я была бы никем. Существование моё становилось внешне всё более удачным и ярким, но душа моя была неспокойна. Я будто летела вниз, в пропасть, но остановиться не могла. В ночные часы страданий приходили мысли о том, что должно что-то измениться в моей жизни, не может эта мука непонимания происходящего длиться вечно. Моя двойная жизнь убивала меня каждый день по капельке. Однажды я отдыхала на Северном Кавказе, и зашла в церковь. У входа стояла инокиня с ящиком для пожертвования. Я положила огромную сумму в ящик, и насельница обители попросила принять в дар монастырские свечи и шерстяные носки. Мы разговорились. Беседа наша продлилась пять часов… Вернувшись домой, я пришла в местный Храм.
И Господь послал мне вас. О, как я была счастлива в те годы. Сколько открыла для себя в беседах с вами и вашей матушкой! Мир небесный, о котором поведали вы мне, открылся предо мной необъятным чудом, ведь Радости я не знала совсем. С вами и матушкой я обрела Радость Веры в Бога. Мне не надо было притворяться перед вами. Конечно далеко не всё могла я вам рассказать, но не могла я даже капелькой грязи своей смутить вашу чистую душу. А потом вы предложили мне петь в церковном хоре. Это было полное счастье бытия!
В тот год мы с Ванечкой обвенчались. Жизнь в Вере улыбнулась нам широко и искренне! Мне казалось это будет всегда. Но откуда что берётся? Откуда подползает сокрушительная темнота!? Будто кто-то следит за тобой и завидует твоему счастью и твоей кротости… Чёрным облаком тебя кто-то накрывает вдруг, прорывается в твои чувства, мысли, и что-то нашёптывает гнусным голоском, что-то крутит, вертит и не даёт опомнится, и сеет в душе сомнения. И тут появляется желание на минутку вернуться к прежней «безнаказанности», когда Бога нет, и всё позволено. От этой мысли не отделаться. И хочется чуть-чуть вернуться туда, где было темно, но сладостно. На пути к Богу надо работать, а там, в темноте, только получать удовольствия. И в той темноте есть наслаждение сладким чувством вседозволенности, и ты почти не сопротивляясь, поддаёшься этим нападкам, чтобы выйти из рамок благочестия, чтобы опять дерзнуть против Правды Бога. А липкие мыслишки змейками вьются в истерзанном сердце, и шепчут на ухо:
«Ну не одна ты такая грешница… Свят только ОН, ГОСПОДЬ! Ты же обычная женщина, без греха разве можно прожить? Ну последний разочек отступись, а там и замолишь грешок свой. Да проскочим! Никто ничего и не заметит…»
О, как страшны, как ужасны эти отступления от покаяния, ростки которого только начинают зеленеть в твоей неокрепшей душе. Откуда в человеке верующем, вместо благой христианской кротости, поднимается эта волна гордого возбешания? Почему это всё происходит незаметно глазу и душе? Непонятно и страшно. Не могла я вам это рассказать, батюшка. Стыд великий крутился вокруг меня. И я снова начала жить двойной жизнью. А Ванечка молчал. Трусость – самый страшный грех в этой жизни.
Незадолго до самоубийства мужа, враги Спасения нападали особенно грозно. Безрассудное своеволие вернулось ко мне. Я вновь стала унижать моего Ванечку. Однажды он спросил меня исповедала ли я вам последнюю нашу ссору, в которой ударила его. И во мне что-то забурлило так страшно и мерзко, что я поняла - моему гневу не будет границ. А успокоить себя не было возможности. Как? Он, этот пигмей, это ничтожество, будет указывать о чём мне говорить на исповеди? Как смеет он? И начался ужас...
Кажется сначала я вновь распустила руки. Подробностей не помню. Всё скрылось за пеленой чёрного гнева. Вместо меня ходило по комнате и рычало в вечность страшное звероподобное существо. Остановил меня выстрел. Обернувшись на звук я увидела страшную картину. Ванечка лежал на полу с простреленной головой. С разнесённой надвое головой.
Прибежали соседи. Вызвали милицию. За хорошее вознаграждение, меня уговорили составить акт, в котором было написано о неосторожном обращения мужа с оружием. Вот так я убила сразу две души. Что мытарь? Что блудница? Что разбойник? Да они праведники рядом со мной! Они были такими как есть, а я только притворялась. Даже будучи верующим человеком, я жила двойной жизнью.
Как разбойник, убила я своего мужа, как мытарь издевалась над ним, требуя подати подчинения. А уж что до блудницы. Так и тут есть мне чем «похвастаться». У меня ведь, батюшка, любовник тогда был. И Ванечка знал об этом. Только не говорили мы вам. Втайне я держала эту пакость. И от него, от любовника, убила я, во чреве своём, двух неповинных ангелочков.
Вот какую змею пригрели вы у себя на груди. Вот какую нечисть видели пред своими чистыми глазами. Однажды сильное мне устрашение было, прямо во время службы. Тогда уже толпами бегали вокруг меня враги Спасения, и затягивали, затягивали в пропасть мерзости. Прямо из-за иконы выскочил однажды чёрный рогатый мерзавец, да и рожи стал корчить! Страшно было до обморока, но и вам постыдилась сказать, ведь тогда надо было всё рассказывать. Перед Богом не стыдно, а перед человеком стыдно?! После того видения я очень надеялась на выздоровление. Но не получилось.
Ах, как горит у меня всё внутри, батюшка! Какие муки предвижу я за свой будущий грех и за свои прежние грехи. Я чувствую то возмездие, которое последует взамен моих гадких падений также, как когда то, чувствовала иной Ленинград, метафизический, суровый, страшный. Но я иду на это сознательно, ибо нарушающим Волю Божию надо уметь отвечать за содеянное. Знаю, что на Страшном Суде услышу: «А вы, предатели, идите в муку вечную!» Но иду на это, ибо жить не получается. Во мне всё умерло. На миг, вчера, показалось, что вернулась ко мне та частичка души, которую когда-то отобрал Ленинград. Но было поздно. Надо уходить. Так получилось. Вчера полгода было, как Ванечку я убила.
Сейчас поставила портрет его перед собой, и говорила с ним. Прощения просила. Может быть и увидимся скоро. Дают ведь Там, наверное, свидание перед тьмой кромешной, которую я заслужила. В последний день свой умоляю вас, помолитесь о нас с Иваном в домашней молитве, если можно молиться за несчастных, нарушивших Волю Божию.
Одно радует меня, батюшка, одно утешает: где бы я не была за грехи свои мерзкие, в какой бы тьме ни сидела душа моя, знать она будет точно, как знает теперь, что Господь, наш Спаситель есть, и помогает хорошим людям. И тот факт, что ОН есть, и когда-то, на Земле, видела я Его Чистейший Лик на иконах, хотя бы на миг утешит боль мою. Где бы я не была, когда бы меня не освободили, лишь Господу отдам я своё сокрушенное сердце и израненную душу. Только Ему.
Простите меня за всё батюшка. Слезами своими омыла бы я сейчас руки ваши за вашу доброту и кротость, за помощь и молитву. Да уж не смогу. Решение моё твёрдое. Многим я в этой жизни зла сделала, значит и расплата такова. Простите меня, ради ХРИСТА! И у матушки попросите прощения, хоть я и волоска на её седой головушке не стою. Да хранит вас ГОСПОДЬ! Катя».
Дочитав письмо, отец Андрей быстро вышел во двор, сел в старенькую пятёрку и поехал к дому, где жила Екатерина. Не доезжая до него, он увидел группу людей у второго подъезда. Жаром обдало лицо.
- Опоздал.
Пройдя через толпу, батюшка подошёл к подъезду. На толстом красном ковре лежала Екатерина. Руки её были сложены крест накрест, ладони плотно прижимали к груди икону Спасителя. Открытые глаза смотрели в небо безразлично и безучастно.
Отец Андрей перекрестился.
- Глаза надо закрыть, - сказал он тихо.
- А зачем, батюшка? Катя жива - живёхонька. Только от шока пока не отошла.
- С нами БОГ и крестная сила! - перекрестился отец Андрей, - как живёхонька?
- Да вот Петьку моего благодарить надо, если бы не такое событие, получил бы он у меня на бутылку! Я их с дружком его,Федькой, попросила ковёр вытряхнуть, за оврагом, а оне, огольцы, чтобы далеко не ходить, пристроились под балконами. Только открыли ковёр, а Катерина прямо на него и ухнула. Ну хорошо, вес у неё бараний, а будь дама покрепче, может и не удержали бы.
- Если бы не мы с Федькой, не было бы уже вашей Катерины!- сказал довольный Петька. До плеча батюшки кто-то дотронулся:
- Скорую бы надо вызвать и милицию,- тихо сказал законопослушный гражданин.
Отец Андрей посмотрел на него строго и жёстко:
- Не надо. Это моя прихожанка. Сейчас я отвезу её домой, матушка с ней побудет.
Священник наклонился к Екатерине:
- Ты сможешь подняться, чадо?
Катя кивнула. Батюшка протянул ей руку:
- Давай мне икону, а потом я подниму тебя.
- Не могу руки разжать,- прошептала Катя.
Отец Андрей оглянулся:
- Петр, помоги мне.
Женщину подняли, довели до машины и усадили на заднее сиденье.
- Как ты чадо? Сейчас с ветерком домчимся! Матушка с утра пироги затеяла. Чай с травами заварим, да пирогов откушаем.
И машина тронулась с места. Потрясённый до глубины души священник едва сдерживал слёзы. «Дивны дела Твои Господи! – думал он,- и сколь велика Милость Твоя к человеку, коли снова и снова даёшь Ты ему время на покаяние. Вот ведь как бывает: назначит себе человек день последний, разработает план по своей воле, и хочет его воплотить, будто он что-то может сделать без Бога. Какое заблуждение! Только Тебе, Господи, Иисусе Христе, известны наши дни: и первый, и последний. Только Тебе, Господи!»
2012 год.