Восхотел натворить сущий стих
Некто скромно сидящий на кухне.
Взял страницу бумаги, чтоб штрих
Начертать на одной стороне.
И то будет знак восклицания.
Он поставивши точку там, скажет:
«Диво-дивное это чертание»,
И себе самому вверх покажет,
И любуясь, поймет, что — шедевр.
Восклицательный знак в пол-листа!
Точка: очень красивый манер!
И задумался: хватит ли места
Там еще пару слов начертать?
Но не стал, впрочем, усугублять.
Он налил себе чаю, и — баста.
А на самом же деле писательство
Очень нужное дело стране.
У него к мозгу есть домогательство,
И домогшись, он пишет на мне.
На листочке, что гладенько стелется
По кухо́нному важно столу.
И там чистенько муза имеется,
Она вся воссиявшая, и на полу
Рядом с крошкой черствеющей — таракан.
Он шевелит усами, он долго задумчив.
Наш поэт взором стиснул стакан,
И рукой его взял, и поднес, и попив,
Он поставил стакан, стукнув чуть.
Днищем бряцнув об стол, еще звякнуло,
Ложкой, видимо, что торчала как суть
Прям из самой глуби чайной жижи. Хлебало
Он еще раз поднес к тошнотворному чаю.
Он для этого медленно пал лицом в стол.
И тут муза скакнула на лист: «замечаю!» —
Она сильно тревожилась чтобы не в пол.
А по сути же — чай как чай,
Да и ложка как суть замешательства.
И на скромненький листик слагай
Непростые стихами ругательства.
***
Писать стихи? Так надо! Зрело...
Чтоб строчка сутью легкой пела,
Чтоб чай остыл уже, ты пишешь...
И даже будто бы не дышишь.
Тогда лишь смысл есть любить
Глубокомысленно и чутко, жить
Тогда охота для стиха...
Он так подумал, без «ха-ха».
Поскольку мысли часто лезли
Смешливые как чувство дня, и если
Был чист и светел не дурацкий взор,
Он начинал со смыслом разговор.
***
Садился в кухне за столом,
Лист чистый перед ним — морально;
И он берет перо, и думает о том,
Как надо суть вписать конфигурально.
И чешет лоб, еще в затылке, чуя,
Что вот сейчас из недр мозга хлынет.
Но он опять нальет бездарно чая,
И он опять перо бездарностью макнет.
Рукой, что нервно смысл в пальцах жмет.
Он выдавит его из этой «писаручки»!
Но суть на ум как прежде не идет.
Ох, выучил он эти музы штучки...
***
Он наклонялся к чашке, чтоб попить.
Но чашка, коль полна была,
То позволяла лишь губу смочить.
Отчаян, дерзок. Но — скала.
А муза прыгала в листе, и корча рожи,
Ему смеялась в мозг, а он ведь трезв?
И пальцем погрозив на потолок он лез из кожи,
Но смысл будто ярый бык, как страшный лев.
А муза нос ему казала, чтобы верил,
Что стих получится как суть, как сущий стих.
Он в жиже чая взором странно жил.
Он говорил при этом: «я же псих...»
***
Но жизнь текла своей чредой,
Жизнь затекала в уши,
Когда он утром умывался, злой,
Он злой как черт от стихотворной чуши.
Но муза тут как тут: она его достанет.
И оседлает мозг, и будет погонять:
«Аля-улю, — вопит, — стиха-то так и нет!»
А он не знает уж, молиться, или ржать.
Но стих он написал таки, душа ликует.
И мысли стали в ряд, и песня смысла — суть!
Но каждый, знамо, сам собою знает,
Где стол на кухне, дверь, где чаяния путь.
***
«...вопреки же его затвердевшему мнению
Только лишь тараканы до мозга охочи.
И в глубокой, орущей таинственно ночи,
Пьедесталом становится — самотворению.
В смысле — стих; смыслы там как река,
Она льется дерев меж и скальных намеков.
И суть грезится там из тумана, из слов
Намечается же, простодушна слегка.
Но зато прямо в точку, что под штрихом,
Коим он подчеркнет самый важный свой след.
И не будет в мозгу боле странностей, бед.
И земля в небе станет простым потолком».