ПЕВЕЦ ТАУКАН
(из карачаево-балкарского эпоса "Нарты")
Днесь восславлю Аллаха и речь поведу.
То случилось в Баксане в далеком году.
Видел с гор Апсаты, что беглянка в село
Притекла и рожает она тяжело.
На поляну пришел он у края села.
Видит: мальчик родился, а мать умерла.
Наклонился он, на руки поднял дитя
И еще постоял над умершей грустя.
Жаль ее – молодой и красивой была…
Стукнул посохом – тело земля приняла.
Подошла оленуха на зов Апсаты:
- Он твой сын, и должна его выкормить ты.
А в охрану поставлен был страшный медведь,
Чтоб обиды никто не чинил ему впредь.
Слушал клекот орлов он, плесканье ручья,
Ветра шум и задумчивый свист соловья.
Звуки в песню сливались – и мальчик запел –
Песней души зверей он тревожить умел.
Звезд и радуг любил он игру в небесах,
Рысь ему показала тропинки в лесах.
Волк учил, как избегнуть стрелы и силка.
Но не знал ни людей он, ни их языка.
Часто с грустью смотрел на него Апсаты:
- Как же быть мне с тобой? Кем же вырастешь ты?
Ты рожден от людей, ты дитя, а не зверь.
Должен чей-нибудь дом отворить тебе дверь…
Был удачливый ловчий в долине Курму –
Прямо в руки добыча давалась ему:
Полюбил Апсаты зверолова Хату
За умелость его, за его доброту.
Но была у Хату молодая жена,
И пришлась Апсаты не по нраву она…
Раз увидел Хату, и увидел другой,
Как резвится с козлятами мальчик нагой.
И, как только приблизился он,Апсаты
Грозным голосом молвил ему с высоты:
Знай, что если моей не уступишь мольбе,
То охотничье счастье изменит тебе.
Этот мальчик дикарь, он не знался с людьми –
Ты ж его как любимого сына прими.
Приодень его и говорить научи.
Не приму от тебя возражений – молчи!
Сразу мальчика принял Хату в сыновья –
Но жена зашипела на них, как змея.
А охотник питал к мальчугану любовь,
Звал его Таукан – значит Горная Кровь.
Так случилось – избит он хозяйкою был.
Страж-медведь подошел и злодейку сгубил.
Хоть и злую, любил ее сильно Хату.
Видеть свет ему сделалось невмоготу.
Взял кобуз он однажды, коснулся струны –
Сразу понял, что звуки ему не верны.
Таукан улыбнулся: «Я тоже бы смог!»,
И вдовец согласился: «Попробуй, сынок».
Несравненные звуки исторглись из струн…
В дни, когда Таукан был совсем еще юн,
Слух о нем по селеньям уже пробежал,
Как певец он себе уже равных не знал.
Вечно люди толпились у дома ловца –
Всем в Баксане хотелось послушать певца.
Только струн он, бывало, коснется слегка –
И в горах замедляет теченье река.
А начать ему стоило песни свои –
Замолкали тотчас на ветвях соловьи.
А когда его голос поддержит струна –
Остановится солнце, а ночью луна.
Если ж плач об убитом слагал он, тогда
В облаках становилась соленой вода.
Думал мир: сын Хату он от первой жены.
Но узнали потом, что с чужой стороны
Притекла и почила давно его мать.
Как хотел он печальную тайну узнать!
Петь совсем перестал он, и слезы он лил,
Поклонясь у косого креста, он молил:
- Золотой Апсаты, к людям полный любви,
Встань, утешь меня, матери образ яви!
- Рад я сбросить с души твоей тягостный груз –
В дом ступай и достань из-под спуда кобуз.
И когда заиграл и запел Таукан,
Вдалеке над горами растаял туман,
Заблестел золотистый над скалами луч,
И прекрасная женщина вышла из туч.
«Ты!» - издал Таукан торжествующий крик,
Но видение в тот же растаяло миг.
Знатный князь Жумулбай жил в ауле в те дни,
Много слуг он имел, и друзей, и родни.
Но в селе не избегнул он славы худой:
Бедняков обижал он, гонялся за мздой
И любил похвалу получать от людей.
Как-то в дом он созвал отовсюду гостей.
Таукана он тоже позвал и велел,
Чтоб о подвигах предка его он пропел.
Этот предок его был кощунник и вор,
На достойных людей навлекавший позор.
И гостям Таукан поклонился: «Друзья,
Петь сегодня не буду, не в голосе я».
Диким зверем на юношу кинулся князь:
«Попрошайкино семя, долой с моих глаз!»
Рот его как навозная яма смердел.
Но в застолье просили певца, чтоб он пел.
- Предок твой, Жумулбай, негодяй был и трус! –
Так сказал Таукан и разбил свой кобуз.
- Так умри! – в грудь вонзил ему стражник кинжал.
Полумертвый в крови у ворот он лежал.
Но к рассвету дополз он до края села,
К той поляне, где матерь его родила.
А она опустилась к нему с высоты,
Подняла его и повела к Апсаты.
Вышла к ним Джансиюр, покровителя дочь.
- Вот кто любит его, вот кто должен помочь!
И она воспарила, ушла в свой предел.
Жив и здрав Таукан, и кобуз его цел!
Что до князя – не знать ему радостей впредь.
Всю скотину его перерезал медведь.
Волчья стая гнала его белых коней,
И срывались они в водопады с камней.
Апсаты же кусок от скалы оторвал
И разрушил ту башню, где князь пировал.
Все, кто был там, погибли по воле Тейри,
И ветра бушевали всю ночь до зари.
И мужчины искать Таукана пошли,
Но ни в доме, ни в чаще его не нашли.
И сиянием вдруг озарился Эльбрус,
В Белой Башне звучал на вершине кобуз!
И надежда людей посетила в тот час:
Жив певец Таукан, Апсаты его спас!
И поныне он радует песней своей,
Все, кто слушал его, становились добрей.
Зверолов говорил, будто дочери скал
Выходили на танец, когда он играл.
И зверей от охотника песня спасла:
Сразу падала, не долетала стрела.
Сыном став Апсаты, на Эльбрусе он жил.
Много песен еще он пропел и сложил.
Взять Хату захотел Таукана домой,
Но сказал Апсаты: «Таукан теперь мой!»
В дом вернулся охотник, приняв свой удел,
А к утру на коня деревянного сел *.
Скорбной песней отца Таукан проводил.
Царь его утешал, а потом наградил.
Он дворец песнопевцу подарит весной,
И тогда Джансиюр ему станет женой.
*О смерти
(С балкарского, подстрочник Мурадина Ольмезова)