я тебя не убил
но остался причиной лица
растворенного в толщи веков
за такую цену
я ребенка не стану просить
отвернуться от плесени стен
я жену не рискну
убеждать
или в боль извергать
искрящие губы
как свои
так и её
в свет уходили полки
и становились светом
скорченным крюком во сне
говорящим цветком
пламенющим в бедне тебя
попроси нас остаться людьми
и мы вымолим
истекающий кровью плоти комок
и пустоты земли
от которых нам
в пропасти нужно бежать
не обращаясь
не поворячиваясь
с нас догоняющим соляным
столбам
полным талого солнца
говорящих полей
ветра переносящего пыль
от вершины к стопам
этот стон в свернушийся
в исходную точку разлуки
кто нас сможет любить
или нам дать телесную влагу
ту или эту щемящую боль
золотой волос
извращенье стыда
я вернулся с тобой в никогда
но свернувшись калачиком
в полный забвенья порог
я видел как ты дрожишь
как спадают мгновенья с висков
как листвой хороводит капель
а в потоках нисходит любовь
темным потомком
желанья от мира сего
я решил никого не бросать
не искать прощенья
ни прощать изумленья
в полых глазах
но сражаться с собой
до конца
видеть как разрывается скатерть
на тысячи спелых стволов
как женщины бегут говорящею стаей
не могут остановиться
тонут в жилистых сугробах
но спасенья им нет
и никогда не будет
в них заговорил дух всемогущей земли
возвращенье в которую
исцелило не одно поколенье
знанье которой
дало им прохладу весенней воды
но утверждать чтобы это принесло
им облегченье
я не буду
и не могу
и когда наши затылки
перестанут отражать наше же
будущее
а воры отдадут бедным вдовам
все награбленное
за их неприметную скрытую в серых гримерных
и примерочных комнатах пыль
мы сможем снова любить
пусть хотя бы поры весеннего солцестояния
когда полы рассыхаются
и духи наших предков становятся зеркалами
убегая от своей собтсвенной тени
ты наверно заметишь
чем больше ты стараешься тем и она величавее
рано или поздно вы обратитесь друг в друга
но вы не поменяетесь местами
но вернешься ли ты в свою собтвенную плоть
и сможешь ли вновь насладиться едой
или простым поцелуем
не известно
извини меня
но я только будда а не пророк
я не могу впрок тебе приготовить
прохладительные напитки и бутерброды
я не могу почистить твои
разлезшиеся на самих себя ботинки
но утешить твою жену
словом или в постели
я могу
и просить меня об этом не надо
никогда не надо
я надеюсь
ты меня понимаешь ?
а если нет
то на мне же клином
ни одна судьба не сомнулась
есть и другие могилы
в которых ты можешь проснуться
осмотреться по сторонам и увидеть
это твой дом
это дорога на твое же клад=бище
а это мои дети
с твоим именем но моими лицами
и облаками в ногах
высота тебе не соврала
она подарила тебе прозрачные дни
любви надежды
чего-то там радостного или земного
но не притворяйся
ты никогда не был доволен судьбой
ты всегда искал лазейку в если бы
да кабы
вот бы время вернулось вспять
и я женился на этой девчушке
вот бы судьба ко мне улыбнулась
и миллиционер не арестовал меня
а выписал мне тонну рыжья
как наказание за мое немыслимое поведение
вот бы земля расступилась
и признала меня единственным
и всемогущественным фараоном
канады и всей россии
вот бы
вот бы
хватит
я сам себе надоел
эти шпунтики-винтики не в моем вкусе
эти одежды пахнут знакомой
влюбленной в меня плесенью
и вчерашним скандалом с женой
и вовсе не потому
что вы друг друга больше не любите
а потому что уже поздно
а оставлять вчерашнее жаркое на после завтра
уже не имеет никакого смысла
тогда вообще
что вы спросите впросонок
что имеет смысл
и будете правы
все на свете имеет смысл
ибо сколько зиме не кружить
нас не трогают её жалобы и пререканья
мы выдавливаем из тюбиков
свои заботы
красим щеки голубиным пометом
и уходим один за другим
в те края и те небеса
о которых если что-либо знаем
все благодатная ложь
лопнувшая лампочка в моей изумрудной комнате
пролилась молоком мне в горло
женщина прошла мимо
и напоила меня степенью сравнения
женщин и желанием
я наверно что-то не понял
в данной конструкции мироздания
потому что когда я пришел за билетами
в свой собтсвенный сон
на столе валялись только часы с кукушкой
но они были сломаны
кукушка сбежала за границу
с директором сберегательно кассы
жена моя ушла совсем на базар
продавать уху и копыта кобыл
а я забился в рваный матрасс
в опустевшей комнате
напился какого-то лилового компота
и беспокойно уснул
мне снились водопады
и открученные головы вешнего света
ветряки и рыбий фарш
текущий прямо из моего горла
но когда я проснулся
был только яркий свет
чьи-то озабоченные лица
а меня больше нет
или почти что нет
вернулась жена из никогда
она была беремена моим двойником
и головастым диктатором суши
мы разложили пикник на полу
от него несло прокисшим молоком света
а от нее свежемолотой спермой
вы наверно помните
мы уснули в охапке завтрашней травы
долго спали
открыли глаза
а перед нами густые толщи воды
и перепуганное груди утопленницы
в церкви нас отпевали
со слезами в стоптанных голосах
девки урчали как фордовские моторы
парни угали как хлебокосилки в нашем огороде
и хотя этими инструментами я никогда не пользовался
я помнил что они кусючие и взрывоопасные
в городе царила кутерьма
королевич запретил алкоголь
а для подтвеждения его плохого внияния
на организм
занимался по пъяне онанизмами
с фортепиано и сирыми душами
коровьих выкидышей
а когда они отказались ему помагать
он всех их всех казнил публично
на полных молоком грудях
он написал
заряженной динамитом кисточкой
это вам господа не линолеум
это суьезное испытание исповедью
и вряд ли кто из выс выживет
но мы выжили
мы сожгли сначала его на бледном огне
а потом его сожженный прах
на черном огне
красный и яркий настырно предлагал
свои услуги но он еще раньше
скомпроментировал себя
продавая поддельную валюту
мы его конечно простили
потому что из-под тишка никогда не прощали
и он слонялся не солоно хлебавши по пустым таверном
где его кормили но виски не наливали
я никого не убивала
это я могу сказать совершенно точно
все они были уже мертвы
она произнесла
и сняла малиновые подштанники
а что потом с ней произошло
и сколько раз мы её поимели
в течение праздника благодарения
земледельцам и их пасынками
то это
ни в сказке не сказать
ни пером описать
дуло комиссара еще дымилось
а тело преступника отбивало
чечетку умирания на линолевом полу
на котором я написал сие
осиновое парусиновое откровение
в день заросших бакенбардов
и электрических баллерин
на моем загустевшем от зимней тоски
потолке