Какая мать ублюдков родила,
Звероподобных, в образе людском?
Что эта мать вложить в них не смогла,
Как стали эти ироды зверьём?
Насколько нужно кровожадным быть,
Зверюгой, убивавшим хладнокровно.
Людей невинных, взять и застрелить,
Избрав сафари, для себя условно.
Душой и сердцем это не принять.
И, до сих пор, мороз идёт по коже.
Так просто жизни у людей отнять…
Как допустил ты это, святый Боже?
Там, матери, собой закрыв детей,
Всё осознав, с детишками прощались.
И там, в аду, детишки к матерям,
С надеждой на спасенье, прижимались.
Что пережили матери в тот час?
О чём подумать, бедные, успели?
Молились, зная, что в последний раз,
Чтоб в том аду их дети уцелели.
Представить страшно этот жуткий ад:
Толпа людей, напуганных, бегущих,
Не находящих, нужных им, дверей,
И помощи извне, конечно, ждущих.
И за пятнадцать адовых минут
Зверюги, мрази с человечьим ликом,
Людей невинных, жизни заберут,
Сопровождая зверства диким криком.
Простите нас. Простите, не сумели,
Простите, не успели, не спасли.
Вы все, родные наши, жить хотели,
Но выхода из ада не нашли.
И трогательный журавлиный клин,
Поднявшись к небу, машет нам крылами.
В безмолвии тяжёлом мы стоим,
Их провожая скорбными слезами.
Летит по небу журавлиный клин,
А в горле ком. Не передать словами.
Мы отпускать вас в небо не хотим,
Простите нас, что расстаёмся с вами.
Все ваши палачи уже на нарах.
Как они жалко выглядят сейчас.
Господь, пошли же им такую кару,
Чтобы в аду прошёл их «звёздный» час.
Хотелось бы, чтобы рукой народа,
Прилюдно, их позволили казнить,
Чтобы камнями каждого урода,
У «Крокуса» позволили забить.
Чтоб родственники сами их казнили
За матерей, за внуков, за детей,
Чтоб до смерти камнями их забили,
Чтоб, каждый, в муках корчился злодей.
******
ЗАТАИ ДЫХАНИЕ, СТРАНА,
И, В МИНУТЫ СКОРБНОЙ ТИШИНЫ,
ТЫ ОБЪЕДИНИТЬ НАС ВСЕХ ДОЛЖНА,
МЫ ПРОСТИТЬ ТАКОЕ НЕ ДОЛЖНЫ.