Задание на курсе "Литературная мастерская" педагога, сценариста Репиной Натальи Андреевны на тему: "Анкета героя рассказа". Работа учебная, как рассказ незакончена.
Лето. Пионерлагерь. Вечер перед отбоем. Стук в дверь радиорубки. Парень, склонившись над магнитофоном, обращается к другому: «Посмотри, кто там?» - «Девчонки, просят домой позвонить» - «Хорошенькие?» - «Нет» - «Гони их!»
Да, нельзя сказать, что она была красива. В то время, как все вокруг восхищались белокурыми голубоглазыми капризными девчонками, она, невысокая смуглолицая брюнетка с карими глазами за большими линзами очков, не пользовалась особой популярностью как у мальчишек, так, будучи уже в возрасте, у солидных мужчин с проседью в шевелюрах и бесенятами в выцветших глазах.
Внешностью она походила на Сельму, героиню фильма Ларса фон Триера «Танцующая в темноте», но только внешне. Жертвенности, глубины самопожертвования и трагедийности в ее характере не наблюдалось.
Правда, природа одарила ее красивой фигуркой, тонкой талией и точеными ножками с изысканно-породистыми изящными щиколотками. Но это был скорее дар национальности: все люди чувашского народа были стройны и грациозны, но при взгляде на их лица чужак испытывал оторопь от вида улыбающегося добродушного крокодила.
Семья ее была обычной для тридцатых годов семьей крестьян, раскулаченных, попавших под судебный каток как врагов народа и бежавших в большой город с целью скрыться, затеряться в толпе от придирчивых взглядов завистливых односельчан и деревенской ленивой бедноты, радостно рванувшей грабить и разорять крепкие дома более зажиточных соседей.
Дед и бабка не нашли себя в этой новой суетливой жизни, хотя и не были особо глупы. Они не обладали врожденным нахальством, да и грамотности трех классов церковно-приходской школы не хватало для конкуренции с потомственной интеллигенцией и фабричными рабочими, чтобы как-то выбиться в люди и не прозябать в нищете среди городской бедноты. Дед работал грузчиком, бабка – лифтером, была такая профессия на заре технического прогресса.
Семья ютилась в маленькой комнатке на первом этаже кирпичного дома на окраине города около метро «Аэропорт».
Мать и отец, поженившись, сначала также вселились в эту комнату. Дочь вспоминала интерьер как два вагонных купе, расположенных друг за другом: окно, две узкие койки вдоль стен, два шкафа поперек, оставляющие узкий проход между ними, и еще две узкие койки около двери.
Но потом им повезло: матери дали комнату в ведомственном доме, с толстыми кирпичными стенами, угловую, светлую, с огромными окнами по каждой стене, с ежевечерним пламенем заката над неспешной рекой и аэродромным полем с силуэтами легких самолетов и белоснежными куполами парашютистов.
Мама после нищего деревенского и городского босяцкого детства наслаждалась ролью хозяйки относительно благополучного семейства. Отец, лишившийся родителей в войну в 16 лет, выброшенный братом из родной избы, отслуживший морпехом в Амурской флотилии 5 лет, был счастлив влиться в маленькую, принявшую его с распростертыми объятиями хоть какую-то ячейку общества.
Но что им было делать с двумя появившимися на свет бестолковыми дочерьми, они представления не имели.
Девчонки росли как сорняки на грядке. Старшая, получив в 6 классе грамоту со странным текстом: «Уважаемые родители! Благодарим Вас за воспитание Вашего ребенка и его успехи в учебе!», несказанно обиделась. Никакого родительского воспитания, даже в виде порки, на себе она не испытывала.
От матери она унаследовала несгибаемое упорство в исполнении своих желаний и отчаянный авантюризм, от отца – инфантильность, неспособность применить свои знания и умения на практике в достижении каких-либо целей и собачью доверчивость ко всем встречным.
Младшая была оторвой, не подчинялась никаким правилам, авторитета взрослых для нее не существовало.
За благосостояние семьи расплачиваться пришлось здоровьем старшей дочери. Работая с радиоактивными веществами в Научно-исследовательском институте, мать, беременная, получила дозу облучения, которая вызвала у ребенка заболевание сердца. Дети, родившиеся у сотрудниц институте в то же время, мерли как подкошенные во младенческом возрасте. У дочери порок сердца был обнаружен лет в шесть, и несмотря на любовь в семье, к ней появилось отношение как к «убогонькой», слабенькой, которая скоро покинет этот свет, и ее портрет в черной рамочке уже нашел себе место на стене над родительской постелью.
Но надо отдать должное настойчивости отца: он обратился к известному кардиохирургу, военврачу Александру Вишневскому, в то далекое время делавшему первые в мире операции на сердце, вымолил разрешение на госпитализацию, и девчонка была спасена.
Это маленькое недоразумение никак не сказалось на ее характере. Будучи задиристой и отчаянной по натуре, она верховодила мальчишками во дворе, с открытой душой дружила с девчонками, подтрунивала над ябедами, подхалимами и лжецами, лазила по заборам, сбивала в кровь коленки и локти, летом купалась в реке до посинения на съемных дачах в подмосковных и украинских поселках, читала по ночам с фонариком Гайдара, Жюль Верна и Дюма и восхищалась «Неуловимыми мстителями» и «Дубравкой».
А выпады детей и взрослых с тыканьем пальцем в шрам на груди, испуганными шараханьями и глупыми вопросами «а что это у тебя?», ее раздражали, но не более. Сильнее всего она боялась врачей, сознательно и безжалостно, иногда с видимым наслаждением делавших ей больно и запрещавших жить обычной девчачьей жизнью с догонялками и салочками, вышибалами и прыгалками.
Повзрослев, она начала свято верить в передачу наследственности по крови: она чувствовала, что донор, отдавший ей кровь и плазму во время операции, оставил ей частичку своей интеллигентности, жажду знаний, стремление к вечному развитию, какой-то неутоленный, необъяснимый, непонятный зов будущего и прошлого.
Училась с легкостью. Иногда вредничала, не давая списывать домашние задания и вызывая раздражение одноклассников.
Она запросто могла, объединив какой-либо идеей всю команду, выступить против идеи и против команды.
В институте, с удивлением обнаружила, что однокурсники, сдирающие у нее все курсовые, выбились в круглые отличники и получали повышенные стипендии, в то время как она прозябала в среде безалаберных троечников. Она вдруг резко рванула в учебе, заставив преподавателей заговорить о себе с недоверием и восхищением.
- Твоя мама – учительница? – иногда спрашивали ее.
- Нет.
Это казалось странным, но видимо, уровень случайно нахватанных ею беспорядочных знаний приводил окружающих к такому неоднозначному выводу.
Иногда ей говорили странные комплименты: «Ты как гуано: сколько тебя жизнь не топит, ты все равно всплываешь…» Она смеялась: всегда ценила юмор, любой: и тонкий английский и черный незамысловатый, всегда находила смешное в обыденном, в любой нечаянной нелепой фразе, хихикала, хохотала, а вслед за ней начинали смеяться и окружающие.
Она никогда не была центром компании, но становилась как бы незримой аурой, окружающей друзей. Ее исчезновение не замечалось, но чувствовалось внезапно наступавшей пустотой.
На отдыхе в Мармарисе туристы брали ее в оборот для похода по базарам: «Ты единственная среди нас знаешь английский, будешь переводить!» И когда после получаса азартного торга с турком-продавцом он, потирая руки, считал выручку, все были безумно рады приобрести абсолютно ненужные им бутылки с оливковым маслом по пять долларов вместо двенадцати. Как результат ее поездок, невероятное количество импульсивных и бессмысленных покупок поражало воображение: кремы, шампуни на основе чего-то немыслимого: грязи, улиток, червяков и мидий; макароны с черными водорослями и даже банка с вазелином, прихваченная на бегу в маленьком турецком магазинчике.
Она умела с таким увлечением рассказывать о своих путешествиях, что слушатели сразу же изъявляли желание отправиться вместе с ней в любую страну, да хоть на край света.
На 4 курсе вылетела замуж за такого же олуха, маменькиного любимчика, избалованного сынка из военной семьи. Глава семьи – подполковник, шифровальщик штаба, был окутан незримым флером таинственности. Во время войны он знал все секреты разведки и мог бы много порассказать внукам, но хранил молчание всю жизнь, так и унеся с собой в могилу воспоминания о фронте. Мать – наседка-домохозяйка с непередаваемым талантом к кулинарии. Два старших сына служили, закончив военные академии. Младшенький, сероглазый блондин с носом, как у Сирано де Бержерака, направил свои плоскостопые стопы (причина невыбора семейной традиции военной судьбы) в гражданский институт и ухлестывал за каждой юбкой. Некоторое время по жизни им оказалось по пути, но два осла в одном стойле не уживаются, и они с чувством вновь обретенной свободы разбежались.
Роковая закономерность: все ее мужчины: и бывший муж и отвергнутые поклонники, посланные ею в свободный полет мощным энергетическим пинком, спустя некоторое время становились достаточно богаты, покупали машины, квартиры, отдыхали на европейских курортах, присылали в чаты фотографии из Греции и с Лазурного берега.
А у нее на второй день после получения пенсии деньги заканчивались. Но ее это не волновало. Наверное, девизом ее жизни можно было назвать песню Гарика Сукачева «Моя бабушка курит трубку». «У нее ни черта не осталось, у нее в кошельке три рубля…» Внуки приходили в восторг, когда она начинала ее напевать. Внучка летом бегала в разных носках, напоминая то ли Пеппи Длинный чулок, то ли родную бабушку.
Но дети и внуки имеют обыкновение вырастать и уходить в свою взрослую жизнь, оставляя после себя одиночество, грустную привязанность к рыжему коту и легкую ностальгию по прошлому.
2021