В диковинном и жарком Душанбе
вводились санитарные дружины.
Мы с Поляковым смолоду дружили,
и вместе оказались в этом пекле.
Главврач гонял "карету" до ж/д
(все медики боялись эпидемий,
поэтому осматривали пришлых).
"Гляди, вон тот парнишка пожелтел,
у этого - на шее гнойный прыщик!"
Писал начальству "вывезти б родных!",
но каждый месяц - просто обещали.
Другие не делились общим чаем
с больными в горбольнице, мы делились
(признательность - что не были вредны).
Недели шли, как будто в водевиле -
и песни разносортные, и шутки.
На фоне изнурительной войны
инфекции казались плёвой штукой.
В июле друга жалил гайморит.
"Юрок, загар, аж кожа золотится!" -
сцепив худые руки за затылком,
он думал о работе и дипломе.
В дымину пьяный доктор говорил:
"Валерик, Юра, пар костей не ломит!
А раненые... Надо же лечить их.
И мухи, оказалось, не враги:
разводятся стерильные личинки
для всех серьёзно раненых солдат -
прекрасны при лечении гангрены".
"Евгений Никанорович, - конкретней..."
"Конкретней - восстанавливают ткани.
И чтобы вам, ребята, не солгать,
сей метод я держал в строжайшей тайне
ещё с сорокового. Боже правый!" -
он вытащил из ящика стола
свод наскоро записанных им правил.
Мы дружно рассмеялись. Как и я
Юрок не доверял таджикским мухам.
Марина-медсестра возилась с мужем,
мы думали, личинки не помогут.
Когда солдатик начал ковылять,
клялись вовсю, поведаем потомкам.
В строй возвращались даже старожилы,
а я звонил начальству: "Как вы б**..." -
и думал о своих всё чаще: живы ль?