Я утверждаю, свечи белые сжигая,
что встрече следующей быть,
и что ни утро, я сама едва живая
твоё лицо ищу навзрыд.
Меня трясёт молитвенным тягучим плачем.
Весь мир пустыня, что ни есть,
в сравнении с ненастностью моих горячих
дождей из глаз на медный крест.
Объединяются уже совсем не странно
все тени в целостную тварь,
лишь видят, как плетутся вдоль хребта лианы.
«Начнётся Одиссея в рай
в моей пещере» — путешественница шепчет
ушедших навсегда времён,
задумалась которая о бесконечном.
Она есть я. Мой крик стеснён.
Я кто? Голубка, исчезающая в кольцах
из пышной стаи облаков?
В лугах бескрайних лань, бегущая за солнцем?
А может, тишина из снов?
Я собираюсь выйти, и никак иначе.
Я думаю, не глядя вверх,
среди себе подобных, слёз своих не пряча,
хочу идти как белый снег.
Ребёнок всё смотрел, как я переступаю
босыми стопами себя
с холодно-синими колдуньи волосами,
душой надколотой скребя.
Весь мир тогда разлит был снами между нами,
но время перестало течь.
(Sulma Montero. De mujer con mu;ecas)