Рассказ "Морошка в морском рассоле" один из самых гармоничных у Александра Антипина. На весах его уравновешены земные радости и трагические обстоятельства, выпадающие на долю людей. Прекрасная балансировка жизни и смерти выписаны автором без единой фальшивой нотки и, как почти всегда у автора, животворным языком помора.
Начинается рассказ с "лёгкого помешательства" героев морошковой порой:
"Морошка - первая ягода у нас в Поморье. Едят её круглый год и во всех видах. любят морошку мочёную и с молоком, варят из неё варенья и кисели, ставят настойки, пекут ватрушки и пироги. Но мне, признаться, больше по вкусу две морошечные крайности: бабушкин деликатес с мёдом и рядовая морошка в собственном соку. Бывало, зимой заберёшься в погреб, наколешь в миску мороженой ягода, поставишь её на шесток, а когда она отойдёт, присыплешь морошку сахарком... Уплетаешь за обе щёки, и кажется, что уж и нет ничего вкуснее!"
И вот повествователь и его друг Николай отправляются за морошкой к морю.
Тут-то впервые и затмевает морошковые радости первая тучка: море забирает берега, обжитые поморами в Семже, уносит целые прибрежные улицы, поглощает старообрядческую церковь. А старинный обетный крест пришлось перенести в глубину деревни...
Первую остановку герои делают у старого рыбка и лоцмана Семёна Тихоновича. Гостеприимный стол полнится вкуснейшей едой и монологами хозяина, чего только не видавшего и не пережившего в жизни. Колоритный старик рассказывает с жаром гостям о "суровых бородатых стариках-зверобоях, о попе Паисие, о том, как семжане выделили протопопу Аввакуму сёмужью тоню на Подпыеськом...". Яркая многошумная и многолюдная жизнь вырывается светом из прошлого в настоящее. Она полна радости и опасностей. Море не терпит озорства и легкомысленного отношения к себе.
Топонимы повествования точны, и коренной житель Мезени легко увидит и узнает всё: и Абрамовский берег, и Масляный и Аповский мысы, и Семжу, и устье Кулоя...
Да что говорить, я сам только раз бывал на Мезени, а и то что-то застряло в пазухах памяти!
Наши герои плывут за ягодой к мысу Перичному. По пути к нему рассказчик вспоминает, как он нашёл у деда Антона "Лоцию Белого моря". И поэзия обдаёт нас ароматом "тяжёлого фолианта в коричневом переплёте": дивные названия мест, течения, приливы, имена погибших кораблей, ветра, рифы, маяки - всё похоже на сказку, которой безусловно веришь!
Между тем, герои приближаются к грозному утёсу, "изали похожему на древнеегипетского сфинкса". Любуются тундрой, ищут ягод, но их пока мало: не дошла морошка, да и ветрами цвет посдувало...
И снова, так по-антипински, врывается в рассказ печаль. Перед видом моря, на высоком утёсе на него нахлынула грусть: "Я стал думать о моём теперешнем состоянии, о мимолётности счастья, о том, что никогда не сидеть мне больше здесь в таком настроении, не пробовать спелой морошки и не мечтать, глядя на тихое в этот час море. И странно жалеючи и моё одиночество, и этот единственный миг, и почему-то всю свою жизнь, я подумал внезапно, как безжалостно быстро она проходит, похожая на короткий и дивный сон".
Герою не спится, и он идёт по берегу моря, чтобы вблизи рассмотреть мыс Перичный. Белая ночь, одиночество, смутные чувства придают прогулке волшебство. Все предметы и представшие картинные полны поэзии. Вот, к примеру, описание камней: "Тут были камни всех мыслимых видов, цветов и оттенков, округлые мутновато-белые и жёлто-зелёные, хрустальные и продолговатые волшебно-синие, кофейные в золотистую крапинку и идеально круглые, как чёрный жемчуг, плоские, отшлифованные до тончайшего стального блеска. Встречались камни прозрачные, похожие на янтари, жемчужно-серые, малахитовые, с перламутровым и изумрудным отсветом, с бронзовым налётом, с белоснежной и солнечной чистотой. Меня удивило, что камни имели свой голос. Когда волна отступала, они с тихим шелестом оседали в песок, ворочались в тесноте и шептались друг с другом, сплетничая о море".
В близком теперь утёсе усматривается "какая-то страшная тайна, вековая загадка, печаль".
А кто из нас не думал о вечном, видя горы, холмы, море, валуны, рассматривая в руках отпечатки вечности!
"Эти загадочные рисунки у моих ног были каменными письменами из почти космического, невообразимо далёкого прошлого, которое мы тщимся понять, но которое так никогда и не узнаем".
Вернувшись, рассказчик не обнаруживает своего друга Николая у палатки: сманила его "манкая ягодка". Весёлая история, рассказанная ему за вечерним чаем, о том, как Николай продавал телят в Лешуконском, на время забавит повествователя, но после неё "так грустно стало сейчас без Николая одному на безлюдном и диком берегу".
Утром их настораживает и беспокоит "сумрачное и угрюмое" море, ветер, пенные хлопья.
Они пускаются в обратный путь, и их застаёт шторм. Лодка глохнет, весло теряется в пучине морской... А сама разыгравшаяся стихия явственно напоминает картину японского художника Хокусая. Только Антипин живописует словами: "Шторм разошёлся не на шутку. Ветер стал страшен. Грянул дождь. Огромные волны, похожие на живые горы с ледяными снежными шапками, уже нависали над нами со всех сторон.
Ураган подхватывал эти пенные вершины и, сдувая их с волн, поднимался к небу непроглядной метелью". Великолепное описание: краткое, динамичное и точное!
Нашим героям удаётся в конце концов запустить мотор, и возвращение к жизни и солнцу передано с такой силой, что мы сами переживаем это торжество жизни!
"Но что творилось в моей душе! Казалось, весь ликующий мир готов был принять нас в свои объятия! Солнце выпросталось из-под тёмных покровов и жарило во всю летнюю силушку. Тёплый встречный ветер небрежно трепал наши просолённые рубахи и волосы. Речные брызги от лодки, взметаясь вверх, оседали на наших лицах прохладной бронзовой пылью. И даже мудрые, всё повидавшие на веку сосны тоже приветно шумели кронами..."
Такие часы "до внезапной сердечной боли" помогают нам понять чудо прекрасной жизни, её "тихую и простую красоту".
Герои вылавливают ладонями из ведра просолённую морем морошку, и эта морошка кажется им "самой вкусной на свете!"