в сокращении, с изменениями)
Подожди, мой внук! Шагами мерил я песчаный брег
Половину утра, глядя на волны кипучей бег,
Возвращался прямо в детство: слышал вновь бекасов крик;
Нынче к смерти я так близок: в замке Локсли – смерти лик.
Сватовство напрасным было к той, что всех тебе милей;
Ты свою любовь подростка, лепеча, сравнил с моей.
Лепетал нередко сам я, убежденьем напоён;
Лепет, лепет – в нём погибнуть может старый Альбион.
Проклинать себе подобных, навлекать на них позор?
Очи, влекшие нас в детстве, одуряют до сих пор.
На богатого польстилась! Глупым впредь не доверяй.
Целовал ты на портрете эти очи, в коих – рай.
В замке есть картина: Эми обняла меня, шаля,
Под лучами солнца дети на обломках корабля.
В жизни есть картина: Эми прежде так была нежна,
Но в тени на тех обломках я один: ушла она.
Вижу: боль твоя слабее. Сможешь ей отдаться весь?
Нет, не ты! Любовь другая у тебя: попроще днесь.
Всё ж меня любила Эми – боязливое дитя;
А меня бы не пленила Джудит, даже захотя, –
Та, что выберет бриллианты, а не перстень золотой,
И, скорей, закат зимою, чем весной рассвет живой,
Та, что смерти мужу хочет в глубине своей души
И, суля до гроба верность, вдовой зрит себя в тиши,
Та – обычная мирянка – и её отец и мать, –
Даже маленькая ферма может в чём-то поучать.
Спит в часовне, постепенно поглощаемой землёй,
Опершись о пса ступнями, храбрый воин – предок мой:
За морями бить пытался почитающих ислам;
Воин мёртв и слава тоже, и за что погиб он там.
В старину в приделе ветхом часто с Эми я стоял,
Взгляд на воина бросая: это он наш род создал.
Я стоял сегодня с нею снова рядом с алтарём
Прямо возле створ оконных, на которых щит с гербом.
Белым мрамором покрыта, сон бессрочный обретя,
Эми там лежит: при родах умерла (за ней – дитя).
Да, почила шесть десятков лет назад, и мужа нет;
Лоб из мрамора целую я – мечтатель: стар и сед.
Нет младых огней, проклятий, страстных слёз, безумств шальных:
Всё ушло огнём, потопом планетарных лет младых.
Нынче в пепел обратился тот пожар, что жёг меня:
Над вулканом мёртвым хладен отблеск меркнущего дня.
Нет тирана дней незрелых: алтарём теперь храним,
Все его заслуги – чёрным там по белому над ним.
Нет соратников: в сраженьях повстречали смертный час
Иль во старости, болезнях – как и всё уйдёт у нас.
Нет и той, с кем золотые сорок лет мои неслись,
Той, в которой прелесть женщин с широтой мужчин сплелись.
Волей, мудростью богата, Эдит – трепетный цветок –
Женщиной была из женщин с головы до самых ног.
Эдит – женщина из женщин, лекарь телу и уму –
Воссоздать смогла умело цепь ко братству моему.
Я сегодня шёл по брегу, Эми следом подошла;
Улыбающейся Эдит тень поблизости была.
…Нет матроса Леонарда: твой отец погиб в войне;
Ты один остался, мальчик, близкий к Эми и ко мне.
Нет и матери ранимой, что устала быть одна:
По супружескому сердцу тосковала так она.
Почитал отец твой Правду, Правдой был вооружён,
Добротою и отвагой; из могилы смотрит он.
Смерть мудрей тебя, однако: надо всеми – Смерти лик,
Цвета ночи ткань на гробе – драм людских финальный миг!
Смерть его была красива: корабля он не бросал,
До последнего мгновенья матерей с детьми спасал
И ушёл навек! Навеки? Нет: с тех пор, как понеслись
Расы слабой дни, людские света отблески лились (…).
…Шесть десятков лет промчалось, как встречались в свой черёд
С Эми мы: была последней встреча с нею у ворот.
В вышине Луна струила, как сейчас, зелёный свет;
Обнимались мы, давали с Эми верности обет...
Да, мертва, но днесь на замок свет её живой падёт;
Свет Луны – то свет от Солнца, а само оно уйдёт.
Близ Луны Венера светит! Над землянами смеясь,
Ближе к Солнцу, где, возможно, не иссяк цветов запас.
Получил названье Геспер "Приносящий благо в дом",
Могут все цари благие и народы жить на нём.
Если б к Гесперу-Венере, к Марсу мы имели мост,
Чтили б Землю, где стенаем, посильней вечерних звёзд.
Да могли ль нам примечтаться войны, злоба, похоть, бред,
Громовой Париж и Лондон здесь, сквозь этот мирный свет?
Можно ль, вглядываясь в небо, где прекрасная звезда,
Не шептать с тоской в молитве: «Боже, хочется туда»? (...)
…Тьма веков промчалась прежде, чем родился Человек,
Тьма веков промчится прежде, чем уйдёт с Земли навек.
Велика Земля, однако ограничена она:
Дюны, пустоши, лиманы, топи, горная стена!
Только Тот, кто сотворил нас, разумел людской прогресс,
В поле зрения людского поместил шатёр Небес,
Образ собственный бескрайний в наши души заронил,
Безграничный мир мельчайший и гигантский сочленил.
*****
Замок Локсли, внук: на входе – львов из камня четверня;
Не сегодня в замок: завтра приходи на склоне дня.
Поезд твой почти сломался? А ты звал вперёд, к борьбе.
Хорошо, коль пожелаю много радости тебе?
Хорошо ли, что ведёт нас мысль научная одна,
Что марают души дети городского гетто, дна?
Там среди глухих проулков сам Прогресс – как инвалид,
Сотни девушек бросают на панель нужда, бандит,
Забирает жадный мастер хлеб голодных швей своих,
Там убогая мансарда – кров для мёртвых и живых,
Расползается горячка на полу у бедняков
И на ветхом тесном ложе, где инцест спокон веков.
А вы всё «Вперёд!» кричите, в вас – надежды юной след,
Я ж – ослабшая собака, коей восемьдесят лет.
Слабый, старый: предстоит мне, видно, скоро умереть,
Но хотя бы вполовину вам мечтать так свет узреть.
Свет слабеющий Заката умножать, распространять?
Старый глаз способен утро и за сумерки принять.
После многих изменений, вижу я, Земля вполне
Может стать совсем другою, чем казалось вам и мне.
Наихудшее планете встретить; коль наоборот,
То сочтёт ли идеальным человеком свой приплод?
Так вперёд, но знайте: Время изменить способно путь,
На извилистую тропку неожиданно свернуть.
Не сегодня в замок, внук мой! Здесь – лишь Смерть и Тишина.
Мастера покинь в начале заключительного сна.
Он достойнее меня был: всеблагой эсквайр простой,
Неизменно отличался дружелюбьем, добротой.
Нужно, чтобы яд змеиный и безумье ты забыл;
Пусть покажет змей сражённый: не напрасно ты здесь был.
Юность, старость – то студенты из начальных школ меж тем,
И мудрец бывал порою недогадливым совсем.
Вдалеке деревня наша: там всё менее Весны;
Рост Науки и упадок Красоты – они равны!
На гостинице старинной ветер машет тем щитом,
Лишь пока не забодает чья корова "льва" на нём.
О Геральдика, уходишь, и Поэзия с тобой,
В общем том потоке тонет здравый смысл людей былой!
Глас восьмидесятилетних, что скорбят по лучшим дням!
Все мертвы, кого любил я, все шаги – по мертвецам.
На мираж весь мир походит; миражом в клубах седых
Вдаль уходят все надежды лет моих немолодых.
*****
В той гостинице старинной, помню, встретился мне он:
Я ему руки не подал (над могилой пристыжён).
У окна, где плющ снаружи обнимает этот кров,
В раннем детстве пребывал я; Эдит было шесть годков.
Укрывался я под аркой, чтобы дождь достать не смог,
Там лицо сияло Эдит, как прекраснейший цветок.
Ночью – здесь! А завтра – в замке: будет колокол звучать!
В тёмной комнате услышу ль «Я люблю тебя!» опять?
А потом – раскат: к невесте обращенье слышно там –
К той, что, вскрикнув, отстранилась вопреки моим мечтам.
Эхо тихое! Мой мальчик, жизни больше не кляня,
Познавай народ, равняйся по нему день ото дня.
Шестьдесят лет вдовым был он и собратьев не забыл:
Дом построил, создал школу и для бедных другом был.
Слышит ли он нынче в замке глас обидчика? Навряд?
Не пропасть Земле, пусть даже он – один на пятьдесят.
А пока планете нашей не достичь святых заслуг,
Должен Бог в игру вмешаться; невидимками вокруг
И внутри нас – будто силы, где и Благость, и Порок,
Источающие яды и бальзамы в сей Исток.
За Звездой иди, что светит над тропой людей вовек,
Всё вперёд, пока не узришь: чуден Высший Человек.
Следуй Свету, делу Правды – в человеке мало сил –
До тех пор, пока не узришь Херувима меж могил.
Так вперёд: пусть шторм сегодня будет с Прошлым крепко слит;
Я пришёл к нему с любовью, что в итоге победит.
Умер в восемьдесят лет ты: этих лет и я достиг;
До свиданья, лорд последний замка Локсли, светлый лик.
LOCKSLEY HALL SIXTY YEARS AFTER
1 Late, my grandson! half the morning have I paced these sandy tracts,
2 Watch'd again the hollow ridges roaring into cataracts,
3 Wander'd back to living boyhood while I heard the curlews call,
4 I myself so close on death, and death itself in Locksley Hall.
5 So -- your happy suit was blasted -- she the faultless, the divine;
6 And you liken -- boyish babble -- this boy-love of yours with mine.
7 I myself have often babbled doubtless of a foolish past;
8 Babble, babble; our old England may go down in babble at last.
9 'Curse him!' curse your fellow-victim? call him dotard in your rage?
10 Eyes that lured a doting boyhood well might fool a dotard's age.
11 Jilted for a wealthier! wealthier? yet perhaps she was not wise;
12 I remember how you kiss'd the miniature with those sweet eyes.
13 In the hall there hangs a painting -- Amy's arms about my neck --
14 Happy children in a sunbeam sitting on the ribs of wreck.
15 In my life there was a picture, she that clasp'd my neck had flown;
16 I was left within the shadow sitting on the wreck alone.
17 Yours has been a slighter ailment, will you sicken for her sake?
18 You, not you! your modern amourist is of easier, earthlier make.
19 Amy loved me, Amy fail'd me, Amy was a timid child;
20 But your Judith -- but your worldling -- she had never driven me wild.
21 She that holds the diamond necklace dearer than the golden ring,
22 She that finds a winter sunset fairer than a morn of Spring.
23 She that in her heart is brooding on his briefer lease of life,
24 While she vows 'till death shall part us,' she the would-be-widow wife.
25 She the worldling born of worldlings -- father, mother -- be content,
26 Ev'n the homely farm can teach us there is something in descent.
27 Yonder in that chapel, slowly sinking now into the ground,
28 Lies the warrior, my forefather, with his feet upon the hound.
29 Cross'd! for once he sail'd the sea to crush the Moslem in his pride;
30 Dead the warrior, dead his glory, dead the cause in which he died.
31 Yet how often I and Amy in the mouldering aisle have stood,
32 Gazing for one pensive moment on that founder of our blood.
33 There again I stood to-day, and where of old we knelt in prayer,
34 Close beneath the casement crimson with the shield of Locksley -- there,
35 All in white Italian marble, looking still as if she smiled,
36 Lies my Amy dead in child-birth, dead the mother, dead the child.
37 Dead -- and sixty years ago, and dead her aged husband now --
38 I this old white-headed dreamer stoopt and kiss'd her marble brow.
39 Gone the fires of youth, the follies, furies, curses, passionate tears,
40 Gone like fires and floods and earthquakes of the planet's dawning years.
41 Fires that shook me once, but now to silent ashes fall'n away.
42 Cold upon the dead volcano sleeps the gleam of dying day.
43 Gone the tyrant of my youth, and mute below the chancel stones,
44 All his virtues -- I forgive them -- black in white above his bones.
45 Gone the comrades of my bivouac, some in fight against the foe,
46 Some thro' age and slow diseases, gone as all on earth will go.
47 Gone with whom for forty years my life in golden sequence ran,
48 She with all the charm of woman, she with all the breadth of man,
49 Strong in will and rich in wisdom, Edith, yet so lowly-sweet,
50 Woman to her inmost heart, and woman to her tender feet,
51 Very woman of very woman, nurse of ailing body and mind,
52 She that link'd again the broken chain that bound me to my kind.
53 Here to-day was Amy with me, while I wander'd down the coast,
54 Near us Edith's holy shadow, smiling at the slighter ghost.
55 Gone our sailor son thy father, Leonard early lost at sea;
56 Thou alone, my boy, of Amy's kin and mine art left to me.
57 Gone thy tender-natured mother, wearying to be left alone,
58 Pining for the stronger heart that once had beat beside her own.
59 Truth, for Truth is Truth, he worshipt, being true as he was brave;
60 Good, for Good is Good, he follow'd, yet he look'd beyond the grave,
61 Wiser there than you, that crowning barren Death as lord of all,
62 Deem this over-tragic drama's closing curtain is the pall!
63 Beautiful was death in him, who saw the death, but kept the deck,
64 Saving women and their babes, and sinking with the sinking wreck,
65 Gone for ever! Ever? no -- for since our dying race began,
66 Ever, ever, and for ever was the leading light of man (…).
177 …Here we met, our latest meeting -- Amy -- sixty years ago --
178 She and I -- the moon was falling greenish thro' a rosy glow,
179 Just above the gateway tower, and even where you see her now --
180 Here we stood and claspt each other, swore the seeming-deathless vow. . . .
181 Dead, but how her living glory lights the hall, the dune, the grass!
182 Yet the moonlight is the sunlight, and the sun himself will pass.
183 Venus near her! smiling downward at this earthlier earth of ours,
184 Closer on the Sun, perhaps a world of never fading flowers.
185 Hesper, whom the poet call'd the Bringer home of all good things.
186 All good things may move in Hesper, perfect peoples, perfect kings.
187 Hesper -- Venus -- were we native to that splendour or in Mars,
188 We should see the Globe we groan in, fairest of their evening stars.
189 Could we dream of wars and carnage, craft and madness, lust and spite,
190 Roaring London, raving Paris, in that point of peaceful light?
191 Might we not in glancing heavenward on a star so silver-fair,
192 Yearn, and clasp the hands and murmur, 'Would to God that we were there'? (…).
205 …Many an фon moulded earth before her highest, man, was born,
206 Many an фon too may pass when earth is manless and forlorn,
207 Earth so huge, and yet so bounded -- pools of salt, and plots of land --
208 Shallow skin of green and azure -- chains of mountain, grains of sand!
209 Only That which made us, meant us to be mightier by and by,
210 Set the sphere of all the boundless Heavens within the human eye,
211 Sent the shadow of Himself, the boundless, thro' the human soul;
212 Boundless inward, in the atom, boundless outward, in the Whole.
* * * * * * *
213 Here is Locksley Hall, my grandson, here the lion-guarded gate.
214 Not to-night in Locksley Hall -- to-morrow -- you, you come so late.
215 Wreck'd -- your train -- or all but wreck'd? a shatter'd wheel? a vicious boy!
216 Good, this forward, you that preach it, is it well to wish you joy?
217 Is it well that while we range with Science, glorying in the Time,
218 City children soak and blacken soul and sense in city slime?
219 There among the glooming alleys Progress halts on palsied feet,
220 Crime and hunger cast our maidens by the thousand on the street.
221 There the Master scrimps his haggard sempstress of her daily bread,
222 There a single sordid attic holds the living and the dead.
223 There the smouldering fire of fever creeps across the rotted floor,
224 And the crowded couch of incest in the warrens of the poor.
225 Nay, your pardon, cry your 'forward,' yours are hope and youth, but I --
226 Eighty winters leave the dog too lame to follow with the cry,
227 Lame and old, and past his time, and passing now into the night;
228 Yet I would the rising race were half as eager for the light.
229 Light the fading gleam of Even? light the glimmer of the dawn?
230 Aged eyes may take the growing glimmer for the gleam withdrawn.
231 Far away beyond her myriad coming changes earth will be
232 Something other than the wildest modern guess of you and me.
233 Earth may reach her earthly-worst, or if she gain her earthly-best,
234 Would she find her human offspring this ideal man at rest?
235 Forward then, but still remember how the course of Time will swerve,
236 Crook and turn upon itself in many a backward streaming curve.
237 Not the Hall to-night, my grandson! Death and Silence hold their own.
238 Leave the Master in the first dark hour of his last sleep alone.
239 Worthier soul was he than I am, sound and honest, rustic Squire,
240 Kindly landlord, boon companion -- youthful jealousy is a liar.
241 Cast the poison from your bosom, oust the madness from your brain.
242 Let the trampled serpent show you that you have not lived in vain.
243 Youthful! youth and age are scholars yet but in the lower school,
244 Nor is he the wisest man who never proved himself a fool.
245 Yonder lies our young sea-village -- Art and Grace are less and less:
246 Science grows and Beauty dwindles -- roofs of slated hideousness!
247 There is one old Hostel left us where they swing the Locksley shield,
248 Till the peasant cow shall butt the 'Lion passant' from his field.
249 Poor old Heraldry, poor old History, poor old Poetry, passing hence,
250 In the common deluge drowning old political common-sense!
251 Poor old voice of eighty crying after voices that have fled!
252 All I loved are vanish'd voices, all my steps are on the dead.
253 All the world is ghost to me, and as the phantom disappears,
254 Forward far and far from here is all the hope of eighty years.
* * * * *
255 In this Hostel -- I remember -- I repent it o'er his grave --
256 Like a clown -- by chance he met me -- I refused the hand he gave.
257 From that casement where the trailer mantles all the mouldering bricks --
258 I was then in early boyhood, Edith but a child of six --
259 While I shelter'd in this archway from a day of driving showers --
260 Peept the winsome face of Edith like a flower among the flowers.
261 Here to-night! the Hall to-morrow, when they toll the Chapel bell!
262 Shall I hear in one dark room a wailing, 'I have loved thee well.'
263 Then a peal that shakes the portal -- one has come to claim his bride,
264 Her that shrank, and put me from her, shriek'd, and started from my side --
265 Silent echoes! You, my Leonard, use and not abuse your day,
266 Move among your people, know them, follow him who led the way,
267 Strove for sixty widow'd years to help his homelier brother men,
268 Served the poor, and built the cottage, raised the school, and drain'd the fen.
269 Hears he now the Voice that wrong'd him? who shall swear it cannot be?
270 Earth would never touch her worst, were one in fifty such as he.
271 Ere she gain her Heavenly-best, a God must mingle with the game:
272 Nay, there may be those about us whom we neither see nor name,
273 Felt within us as ourselves, the Powers of Good, the Powers of Ill,
274 Strowing balm, or shedding poison in the fountains of the Will.
275 Follow you the Star that lights a desert pathway, yours or mine.
276 Forward, till you see the highest Human Nature is divine.
277 Follow Light, and do the Right -- for man can half-control his doom --
278 Till you find the deathless Angel seated in the vacant tomb.
279 Forward, let the stormy moment fly and mingle with the Past.
280 I that loathed, have come to love him. Love will conquer at the last.
281 Gone at eighty, mine own age, and I and you will bear the pall;
282 Then I leave thee Lord and Master, latest Lord of Locksley Hall.
Произведение «Замок Локсли шестьдесят лет спустя» было написано Теннисоном в 1886 году на закате жизни и явилось преемственным по отношению к раннему произведению: «Замок Локсли».