Тот день до вечера был день как день,
довольно длинный. Персонажи фильма
не знают: день изменит всё, как
будто будут продолжаться вечно
обычные дела о деньгах,
и работе, и праздное хотение
чего-то, и проч. - но прочь!
Была позёмка,
везде сосульки динь-динь-динь,
я их не слышал, а они важны здесь.
Ушли все праздники, чернели крыши,
Москва готовилась к весне,
но спутала позёмка подготовку:
мела по всей Никитской
от Моховой и до бульваров,
чертила с детства позабытым мелом
по тротуарам, манкой таяла по мостовой,
и меломаны, выйдя покурить
с Чайковским, тёрли пальцы -
назад, в антракт за чаем с коньяком.
А в «Кофемании» ещё курящий зал
был; я в некурящем окопался
и тайком смотрел на вход, и вот -
вот тут-то ты вошла, ища глазами,
светящимися даже сквозь дверной проход;
и бабочки летали по дублёнке,
и волосА, и попа, и весь мир твой.
Двух капучино нам не хватило, но
хватило мне понять что я не мёртвый
и что мужчина. После много
было всякого за десять лет.
Но до сих пор позёмка,
и твои глаза, и ими я согрет,
и не боюсь зимы;
и ты всё та же
и апрель тот - тоже.
И мы.