- Я вам сейчас всё объясню. Как учили. Всякое дело складывается из двух вещей: работы и материалов. Что из них бывает дороже при общей одинаковой стоимости сметы? Если работа сложна, но материалы дёшевы, то дороже выходит квалифицированный труд. Если материалы дороги, то для неквалифицированного труда можно и подешевле человека с улицы нанять, и не одного, а с десяток… Вы спросите, а не дурак ли я? Отвечу: я об этом не думаю, потому что думать об этом глупо. Если и в самом деле дурак, то никогда об этом не догадаюсь. Если нет, то как я об этом могу у самого себя узнать? Парадокс получается… Вы не сторонник парадоксов?
Пал Палыч отставил кирку в сторону и внимательно посмотрел на собеседника. Из-под козырька оранжевой каски над мокрым, почерневшим «лепестком» бумажного респиратора в его глаза вопрошающе уставились покрасневшие глаза коллеги, обведённые графитовой пылью, поднятой движущимися вдоль галереи конвейерами с коксом и агломератом. Полутораметровой ширины лента на одном из конвейеров лопнула недавно, упала с катков, и галерею засыпало под саженный потолок горячими кусками продуктов аглодоменного производства. Многотонный «завал» нужно было разгрести до конца ночной смены, чтобы освободить место для ожидаемой к утру ремонтной бригады «вулканизаторов-резинщиков», а на часах время подходило уже к половине четвертого. Это вносило в головы друзей некоторую сумятицу своей неопределённостью.
Пал Палыч, мастер шихтоподачи в доменном цехе, и Виктор Петрович Мешавкин, его бригадир, оба молодые специалисты, проявив не свойственный их возрасту производственный героизм, освободили от этого тяжкого и удушливого труда женщин-машинисток, занятых своим непосредственным «лопатным» делом на подшефных участках, и сами встали на ликвидацию аварийной ситуации.
Они работали не меньше часа: Палыч раздалбливал киркой спекшиеся куски в «завале», Витя забрасывал их совковой лопатой на метровую высоту движущегося рабочего конвейера с агломератом. Оба уже неоднократно пожалели, что взвалили на определённую группу своих мышц непривычную для них по тяжести нагрузку, но отказываться было уже поздно, и потому, понимая, что следующий за ночной сменой «отсыпной» день безвозвратно потерян, молча и сильно досадовали друг на друга.
Жёлтые лампы, чадящие с потолка закрытой от внешнего мира конвейерной галереи, едва освещали им в жаре и пыли призрачный фронт работы. Ночь или день, зима или лето не имели тут никакого влияния на окружающую среду, в том числе и на её постоянно высокие температуры и запылённость. Потому и всё вокруг, включая грохот конвейеров, представлялось молодым и здоровым мужчинам не пропущенным в «Божественной комедии» поэтическим десятым кругом ада по Данте, а скорее неудачным исполнением отрывка из оперы «Пер Гюнт» композитора Грига, точнее – музыкальной сценой «В пещере горного короля», только звучащей не две с половиной минуты, а несравнимо, неизмеримо дольше и глуше…
- Вы, Виктор Петрович, не дурак, - ответил бригадиру Пал Палыч из-под своей грязной маски. – Вы просто слишком добры к одиноким женщинам-машинисткам, которые помимо своих сложных судеб имеют в своём арсенале и целый суповой набор костей, вставляемых мне в горло каждую смену. А надо бы было вам, как командиру производства, пожурить их за то, что в начале рабочего дня данный конвейер не проверили на наличие разрывов, целостности швов, прогорания или потёртости транспортерной ленты. И, не проверив, начали подавать по ней горячий агломерат. И никто не следил за её перегревом. Ещё бы немного и все конвейеры полыхнули красным огнём! В лоб твою рать!..- вырвалось у Пал Палыча, но он вовремя сдержал неправедный гнев и продолжил назидательно: - Нужно спрашивать с работниц и говорить иногда с пролетариатками об их обязанностях, а не только о взаимопомощи и солидарности в тёмных местах с младшим инженерным составом, и… и… не выпячивать при всех свою гендерную упругую сущность. Мне кажется, в этот раз вы переоценили свои силы, Виктор Петрович. И, следуя вашим теоретическим выкладкам, с которыми я, честно говоря, не совсем согласен, позволю себе повести вашу мысль по практическому пути.
- Что ж? – с вызовом заявил Мешавкин, гордо сложив руки в рукавицах на основании черенка лопаты и опершись о них подбородком. – Проводите.
- Вы упустили одну важную деталь в оценке работы, - продолжил Палыч, замахиваясь для очередного удара киркой, - ух-х… Это производительность. То бишь время, на работу потраченное. Вам не кажется, что состав спасателей пора увеличить? Мы вдвоём, хоть и специалисты, и бесспорно молодые, по крайней мере лет на пятнадцать моложе нами руководимого пролетариата, эту Джомолунгму до утра не разгребём. Или я не прав?.. ух-х…
- Правы, - равнодушно согласился Виктор Петрович, глядя на разлетающиеся в разные стороны куски. – Её и десять таких молодых специалистов не разгребут. Но я сдаваться не намерен… Я покаюсь… Я…
- О вас отдельный разговор утром будет, на пересменке с начальником цеха, - жёстко прервал его Палыч, вгрызаясь очередным ударом кирки в гору. - А пока извольте пригласить сюда в принудительном порядке дюжину баб пролетарского происхождения со своею посудой, то бишь ломами и лопатами, на коммунистический «разгрёб» их горячего «завала», и резину водой залейте… ух-х… вон гидрант!.. а то, не ровен час, и вправду полыхнёт… Андерстенд?!
- Да, шеф! – склонил голову Виктор Петрович. – Слушаюсь и повинуюсь!
- То-то же!
Бригадир неспеша заменил защитную маску на новую, белоснежную, и негромко посоветовал Палычу, если он утомится в его отсутствие долбить «завал», на самом деле осуществить детальное орошение транспортерной ленты водой из гидранта, (местонахождение которого указано на схеме), во избежание возможного возгорания дорогого (его беспокойному сердцу и грядущей квартальной премии) резинового материала.
Пал Палыч дал не сильного пинка Виктору Петровичу, и тот удалился на охоту за дремлющей мягкой, но дремучей рабочей силой, прячущей свою нежную и настырную мощь под грязной фуфайкой в конвейерных лабиринтах шихтоподачи…
Первой из облака удушливого пара явилась маленькая желтокожая шорка Маша Пяткова, следом – сёстры Юдины, похожие на увядших сестёр-вишенок, потом с дальних участков подтянулись и строгая дама по фамилии Комендант, и новенькие шахтёрские вдовы Тонких, Гладких и Плохих, и, наконец, гордость центрального конвейера мадам Завгородняя с целым причтом элтэпэшников-бункеровщиков, коих считали десятками, но по ночам на работе, обычно, не находили, так как возвращались колдыри в мойку только к утру, чёрные, заспанные и полупьяные.
Последним из бригады вернулся Витя Мешавкин и был сильно удивлён такому скоплению подчинённых, не обнаруженных им в своих блужданиях по галереям. (Это по просьбе заждавшегося помощи Палыча Нина-операторша собрала всех аврально по громкой связи).
Виктор Петрович, тут же приняв на себя командование «разгрёбом», без лишних слов вновь опёрся подбородком на черенок вертикально поставленной между ног лопаты и то и дело сыпал междометиями то вправо, то влево, успевая рукой в рукавице указать направление очередного броска лопат своих спасителей.
Каждый час, засекая время по секундомеру на ручном хронометре, он делал трёхминутный перерыв для соблюдения питьевого режима. Люди пили из ведра воду по очереди, посыпая край алюминиевой кружки солью, дабы не нарушать водно-солевой баланс в организме и роняли в питьё капельки грязного пота из трепещущих от тяжелого дыхания ноздрей.
Курящим женщинам Виктор Петрович делал короткое внушение о вреде никотина для нежной дамской кожи, попросив Пал Палыча отойти со своей трубкой в сторонку. Грязные женщины смеялись, блистая зубами на диких физиономиях менад, вынырнувших где-то в Эритрее, и бригадира не слушались. Виктор Петрович показательно не обижался на пролетарок. Отходил к элтэпэшникам и начинал убеждать их, что алкоголь есть не что иное, как добровольное сумасшествие. Ханурики сплёвывали ему под ноги художественно гнутые бычки от «Беломора» и мочились у неосвещенной стены галереи в проломы бетонного основания. Струи падали с шестиметровой высоты на железнодорожные пути или на состав со шлаковыми ковшами, не долетая до самого ковша с раскалённым шлаком, испаряясь в полуметре от расплава. Подсвеченные снизу оранжевым всполохом, фигуры колдырей смотрелись загнанными греческими сатирами с древних амфор: с бледными, вялыми причиндалами спереди; каской, напяленной на шапку с оттопыренными, как рога, ушами над головой; и оборванным сзади фуфайки хлястиком, походившем в дрожащем отсвете на хвост фавна, с кисточкой на конце.
К утру, часам к семи, завал-таки разгребли, перекидав всей бригадой на конвейер тонн двадцать агломерата и отправив его по назначению в доменную печь. Пролетариат разбежался по запущенным рабочим местам, наводить порядок для сдачи смены. Пал Палыч и Виктор Петрович вернулись в операторскую, чтобы заполнить сменный журнал и подвести итог ночи.
***
В операторской они застали целующимися саму операторшу Нину и электрика Гришу, не слишком молодых местных специалистов, прошедших свой путь на шихтоподачу из разных жизненных концов. Нина была в разводе с жестоким уголовником-мужем, тянущим очередной срок; Гриша, вернувшийся недавно с отсидки за нанесение тяжелых телесных повреждений супруге, искал нового семейного счастья лишь бы с кем. Оба этим сибирским весенним утром были чисты и одеждой, и помыслами в отличие от пришедших, а также не сильно обескуражены неожиданным появлением грязного и грозного молодого начальства.
Виктор Петрович сразу выразил своё недовольство поведением Нины, даже не покрасневшей от его слов, потому как была уже красной и немного пьяной.
Побледневший от гнева электрик Гриша отверг его неприличные домыслы об их с Ниной отношениях и матом пригрозил бригадиру скорой расправой. Въехавший в тему Палыч встал на защиту друга и его профессиональной чести, задав рецидивисту Грише прямой вопрос:
- А где вы, Григорий, были в то время, как вся бригада разгребала ваш косяк?
На что бледный Гриша сквозь зубы отвечал:
- Почему же мой?.. Я тут лампочки вкручивал.
И Нина, которую он ущипнул ниже поясницы, утвердительно кивнула и отвернулась к панели с ключами управления. Вроде как ни при чём.
Виктор Петрович кинулся к ней, а вошедший в раж Палыч не унимался.
- Уклончивый ответ… А почему концевик на порванном конвейере не сработал, и тот не остановился? Почему Нина ленту с пульта не могла отключить? Почему автоматическая система пожаротушения сразу не залила горячий агломерат водой?
Пал Палыч уселся на стул, откинувшись к спинке, и назидательно продолжил, забросив ногу на ногу:
- И что вы тут, Григорий, до сих пор делаете, когда пора давно готовить тельферы для ремонтной бригады, чтобы поднимать ленту? Когда вы будете проверять концевики? Датчики пожарной сигнализации? У вас час остался, Григорий! Я уже не говорю о том, что вы не участвовали в ликвидации аварии, а это решительно выявляет ваше неуважение к коллективу в ярко выраженной форме. Поймите, Григорий, вас, специалиста, профессионала, коллеги… да что там!.. вся бригада тоже уважать перестанет! Как вы с этим дальше жить будете? Это вам не зона какая-нибудь, это серьёзное советское производство, где один за всех и все за одного! У нас мирное сосуществование, но…
В этот момент Григорий зашёл за спинку стула, на котором сидел Пал Палыч, и длинной тонкой отверткой, продырявив гнилую фанеру спинки, припечатал Палыча к ней, вогнав стальную часть инструмента под правую лопатку мастера по самую деревянную ручку. Нина и Витя, занятые выяснением своих сложных отношений, не заметили бесшумного подлого тычка электрика и позволили Грише спокойно удалиться за дверь операторской.
Они отвлеклись от своего разговора минут через пять, увидев в очках неподвижно сидящего мастера вместо отражения сигнальных лампочек пульта управления конвейерами пики неведомых заснеженных горных вершин с проползающими под ними облаками, на фоне аквамаринового неба трепетала блестящая льдышка солнца и напротив него могучий золотистый пик дарил миру своё богоподобное великолепие.
- Что-то с Пал Палычем… Гляди! – толкнула Нина Витю локтем в живот.
- Ага… - отнимая от её груди руку, откликнулся Виктор Петрович и подошёл к мастеру. – Палыч, что случилось? Палыч!
Тот поднял руку перед собой и указал пальцем в пространство:
- Джомолунгма!
***
Отвёртка оказалась коротковата. Она проткнула только мышцы между рёбрами, не дотянувшись до диафрагмы и не задев лёгкого с правой стороны.
Очнувшись от шока, тихий и умиротворённый, мастер сам дошёл до мойки, разделся, принял душ и сдал грязную и мокрую спецовку в прачку. Витя Мешавкин осмотрел место ранения в раздевалке и пожал в недоумении плечами: так, точечная ранка, даже не кровоточит.
Палыч успокоился. Подвигал правой рукой, плечом – всё работает. Претензий Грише-электрику предъявить было не за что: никто ничего не видел, а спину мастера, получалось, просто большой комар укусил…
Они проработали в одной бригаде вместе ещё года два, словно ничего и не случилось. Григорий жил уже у Нины, как ни в чём не бывало. Виктор Петрович выиграл творческий конкурс среди молодых специалистов к сорокалетию Победы в ВОВ, продвинулся по комсомольской линии, вступил кандидатом в обновлённую партию и получил квартиру в чистом микрорайоне.
Мир царил во всём. И Палыч чувствовал себя причастным к этому. Мало того: он гордился тем, что, в отличие от многих, видел не в каком-то Непале, а с высоты конвейерной галереи самую его вершину.