Гниёт! Гниёт беспечный мир,
А мерзкие личинки, что называются «словами»,
Шрам от общения на лице
Наполнят. И снова взрыв — они ссыпаются речами
Речами, чей характер носит боль,
Страх, унижение, обиду,
Но собеседник не подаст и виду,
Лишь зубы облизнув кровавым языком
И заглушив отчаянье хлопком
От пули, разыгравшейся с виском
Любимого когда-то друга...
Ах, друга-друга-друга-друга...
Кого ещё же, как не друга, швырять в углы, столы, и в раз
Бесчисленные реки фраз
Утопят вплоть до панихиды
Бесчестную такую гниду,
Что смела за моей спиной
Украсть, забрать мою любовь
Так пусть ответит! Кровь за кровь!
Пока «любовь» глядит за сим,
Ехидно скалясь молодым,
Через площадку, прям в окно,
А вот соседнее окно
Испуганно трещит по швам,
Минутно содрожась от ран
Всё наносимых злым отцом,
Что пьяным вновь вернулся в дом.
Безжалостно хрустит ремень по багровейшей коже,
Но больше гадко выраженье той синей, страшной рожи:
«Он сына выучит.. Молчать!!
Как уважать отца и мать!
Он сделает из сосунка
Как надо, с силой мужика!
Гордиться будет за застольем
Своим чудесным взрослым Борей!
Ну... А пока, он не Борис,
Давай, борись! Борись! Борись!»
Но вот, Бориса били дома,
И школьный день встречал разгромом,
И шрамы, шрамы на душе
Вскормили ненависть.. Клише:
«... С ним в детстве грубо обращались,
И жертвы «блудно» одевались,
А потому, теперь, за сим
Борис Давыдов вновь судим
За приставанья, кражи.. В век
Убил он сорок человек».
И только ангел, помрачнев,
Воскликнул: «Ох, каков же грех
Творится на земле большой!..
Когда же воцарит покой
Густой, отрадной пеленой
На головы людей мирских?..»
Отец Святой ему в ответ:
«Послушай, Сын, надежды нет,
Что суть Вселенной осознав,
Они поймут — пророк был прав:
В свои юные тридцать три
Познал закон Святой Земли..!
Давно уже похоронили
Библейские писания святые..»
И тут же Бог, махнув рукой,
Чтоб обрести в душе покой,
Собрал все силы на мели
В рождение другой Земли.