Авторы перевода:
И. А. Селезинка – кандидат филологических наук, шекспировед, ученица известного литературоведа А. В. Чичерина. Автор монографии "Особенности творческого метода В. Шекспира", а также соавтор трех частей книги "Духовные сонеты". Награждена почетной памятной медалью участника Всероссийского литконкурса «Герои Великой Победы».
А. М. Селезинка – кандидат филологических наук, шекспировед. Автор монографии "Библейские аллюзии в творчестве В. Шекспира", соавтор монографии "Особенности творческого метода В. Шекспира" и трех частей книги "Духовные сонеты". Награжден медалью имени Л. Н. Толстого «За воспитание, просвещение и наставничество» от Международной академии русской словесности.
1
Желаем, чтоб краса давала плод
И Роза красоты не увядала:
Хотя потом расцвет ее прейдет,
Цвела бы в сыне снова, как сначала.
А ты, влюбленный лишь в свои глаза,
Питаешь свет их сердцем одиноким:
Там, где богатство – бедности слеза,
И стал себе ты недругом жестоким.
Для мира – украшенье ты сейчас,
Весеннего цветенья вестник дивный;
В бутоне пряча суть свою от нас,
Теряешь всуе клад, скупец наивный.
Мир пожалей, скупиться перестань,
Не заплати ему ты жизнью дань.
2
Когда возьмут в осаду сорок Зим:
Глубокие траншеи лоб укроют,
Наряд красы, что так неотразим,
Состарится, износится с тобою,
И зададут тебе вопрос тотчас
“Где красота и молодость былые?”
Ответ: “Во глубине запавших глаз, –
Там скрылись стыд и похвалы пустые”,
Неподобающий твоей красе,
И лучше было б, если б смог ответить:
“Мой сын счета мои оплатит все”,
Красу и жизнь наследуют ведь дети !
Сын – обновленный ты, в котором вновь,
Остывшая горячей станет кровь.
3
Скажи зеркальному отображенью:
“Пора создать подобное тебе,
На материнство дав благословенье,
Утешить мир и внять его мольбе”.
Где та краса и девственное лоно,
Вспахать, как новь, которое б не смог?
И, скинув себялюбия корону,
Дать жизнь потомству, как велит нам Бог?
Для матери ты – зеркало, в котором,
Она вновь видит день весенний свой,
Так в старости и ты окинешь взором
В окне твоем миг юности златой.
Но, если не оставишь отраженья,
Умрет с тобой твое Изображенье.
4
Зачем же, расточитель столь красивый,
Наследие красы не бережешь?
Природа дарит щедро дар счастливый
Лишь щедрым – тем, кто на нее похож.
Зачем расходуешь, скупец прекрасный
То, что дано, чтоб отдал ты – твой клад?
А труд неприбыльный ли не напрасный,
Когда не может он доходов дать?
Торгуешься всегда с самим собою,
Себя обманывая этим сам
И если смерть придет уж за тобою
Оставишь ли Отчет, желанный нам?
Ведь та краса сокроется в могиле,
Которой сына мы не одарили.
5
Тот час, что создал облик красоты,
Очаровательный для всех очей,
Все ж искажает дивные черты, –
Красу он отнимает у людей:
Так, Время Лето красное ведет,
Туда, где царствует уже зима,
Там жизни соков нет, мороз и лед,
Там пустота – в снегах краса сама.
И если б не остался след весны –
Вода, как узник в стенах из стекла,
Тогда б про светлые забыли дни,
О том, что на земле краса была:
Цветы, утратили лишь облик свой,
Но дух красы – их аромат – живой.
6
Не позволяй зиме, чтоб забирала
Твой летний день, пока ты молодой,
Сокрой сокровище внутри фиала,
Чтоб не сгубить красу своей рукой.
Не станет ростовщичеством запретным
То примененье – счастье в том для нас,
Чтоб сына вырастив, не быть бездетным,
А если – десять, лучше в десять раз.
В них ты десятикратно повторенный
Счастливее, чем был бы лишь один,
Страшна ли смерть – в потомстве воплощенный
Живым останешься, ведь жив твой сын?
Не будь упрямым, слишком ты красив,
Чтоб победила смерть, красу сгубив.
7
Когда вздымает ясное светило
Главу пылающую, люд земной
Пресветлой поклоняется той силе,
Как будто перед ним король святой.
Оно восходит ввысь на холм небесный
Подобно юноше, в расцвете сил,
И взор влечет тот пилигрим чудесный,
Который все вокруг позолотил.
Но опускается на колеснице,
Как старец немощный, оно назад,
И люди, отворачивая лица,
В другую сторону теперь глядят.
Так только сын присмотрит за тобой,
Когда уже закат наступит твой.
8
Ты – музыка, но музыке с тоскою
Зачем внимаешь, ведь приносит радость?
Зачем встречаешь с грустью ты такою
То, что ты любишь, что дарует сладость?
Когда согласье звуков мелодичных
Твой оскорбляет слух своим звучаньем,
То слышен строй укоров гармоничных:
Ты соло нарушаешь их старанье.
Заметь: одна струна и с ней другая
Едины в сладкозвучной той заботе,
Отца, дитя и мать напоминая,
Как “все в одном”, слились в единой ноте:
И песнь звучит одна, хоть звуков много:
Кто одинок, слабее тот намного.
9
Возможно, вдовьих слез боишься ты,
Что погибаешь в жизни одинокой?
Когда ж бездетным выпадет уйти,
То свет затужит в горести глубокой.
Заплачет горько он твоей вдовой,
Ведь образ свой ему ты не оставил,
А облик мужа для вдовы живой –
В глазах детей им утешаться вправе.
То, что передает растратчик в свет,
Меняет место лишь – тем мир владеет,
Но красоте не уберечь расцвет –
Со временем все юное стареет:
Любви к другим нет в сердце у того,
Кто невзлюбил себя же самого.
10
Стыдись, как можешь ты любить кого-то,
А сам красу свою не бережешь;
Хоть любят многие, но отчего-то
Ты сердце никому не отдаешь:
Так овладела ненависть тобою,
Что в заговоре против красоты,
Ты губишь храм ее своей рукою –
Тот храм, хранить который должен ты.
О, изменись – переменю я мненье
Неужто ненависть милей любви?
И с виду добрым будь, и в поведенье –
К себе ты милосердье прояви:
Пусть в сыне оживет “второе я”,
Чтоб снова в нём жила краса твоя.
11
Увянешь быстро, все же расцветая:
Хранишь в своём ребенке юность ты,
В нем кровь твоя такая же младая,
И будешь ты по-прежнему цвести.
Вот в этом мудрость, красота и прибыль,
Без этого – безумие, распад:
Мир обречет себя тогда на гибель –
Наступит лет за шестьдесят закат.
Пускай не бережет же тех Природа,
Кто неприятен, некрасив, безлик,
Кто ж ею одарен – хранитель рода,
Тому и дар хранить – прекрасный лик:
Природой вырезан ты, как печать,
И ей обязан оттиск свой отдать.
12
Когда считаю я часов удары,
Смотрю, как гаснет ночью день златой,
Фиалка вянет и теряет чары,
И серебрится локон сединой;
Те листья падают от непогоды,
Что некогда давали тень стадам,
А высохшее сено на подводе
Свисает, как седая борода;
Тебе о красоте напоминая,
Я говорю, что ей не век цвести:
Мгновенья упоительного мая
Прейдут к другим, когда поблекнешь ты:
Хотя от Времени защиты нет,
Ты в сыне вновь увидишь свой расцвет.
13
О, если б оставался ты собой!
Себе принадлежишь, пока живешь:
Чтоб не погиб твой облик молодой,
Отдай красу другим, пока пригож.
Тогда аренда хрупкой красоты
Продлится, не кончаясь никогда,
Когда же смерть придет, то в сыне ты
Останешься собою навсегда.
Кто даст разрушить дом красивый свой?
Его хозяин может сохранить
От снежной вьюги зимнею порой
И холод вечной смерти не впустить:
Был у тебя Отец, мой дорогой,
Пусть то же скажет Сын любимый твой.
14
Гадаю не по звездам в небесах,
Хоть Астрономия знакома мне,
Не знаю о плохих, хороших днях,
О голоде, беде, чуме, войне.
Не предвещу я и мгновений всех:
Когда, кому грозит небесный гром,
И Принца ожидает ли успех –
Не скажет знак на небе мне о том.
Но предсказанье лишь в твоих глазах,
Как в звездах ясных, я читаю в них:
“Пребудут правда с красотой в веках,
Коль оживут в наследниках твоих”:
А то я жребий предскажу иной:
“Погибнут Правда и Краса с тобой”.
15
Когда подумаю, что все растет,
Но совершенно на одно мгновенье,
И про спектакль величественный тот,
В котором исполняют Звезд веленье;
Что люди, как растения, растут
Под теми же святыми небесами,
Затем покинет юность свой приют
И про нее забудут все с годами:
Недолговечны жизни смертной дни,
Хоть вижу образ юный и прекрасный,
Но время с увяданием дружны
И заменяют ночью день твой ясный.
Я с ними за тебя веду войну:
Засохнет ветвь – привью еще одну.
16
Неужто лучший способ не найти,
Чтоб воевать со Временем – тираном?
Верней не защитишься им ли ты,
Чем рифмами, в боренье непрестанном?
Стоишь ты на вершине тех часов,
Когда в нетронутых садах девичьих
Согласны много вырастить цветов,
В которых видел бы свое обличье.
Твой образ, созданный моим пером
Не может оживить души и тела,
Не в состоянье стать твоим творцом,
И кисть, что облик твой запечатлела.
Себя ты сохранишь в живой картине –
В тобою созданном, любимом сыне.
17
Поверят ли в грядущем тем стихам,
Что совершенствами полны твоими?
Но видит Бог, они – гробница, там
Сокрыта жизнь твоя земная с ними.
А если б описал красу очей,
И перечислил все дары от Бога
Сказали б: “Обманул Поэт людей –
Небесных линий в лике слишком много”.
Со временем лист пожелтевший мой
Осмеян будет, как старик болтливый,
В сонетах, вдохновленных красотой,
Увидят миф Старинный, неправдивый:
Но если будет сын тогда живой,
В стихах и в нем воскреснет облик твой.
18
Тебя ли сравнивать мне с Летним днем?
Ведь ты прекраснее его, нежнее:
От ветра лепестки слетят потом
И срок аренды кончится скорее:
Сияет солнца око иногда,
Но часто, блёкнут небеса златые
И покидает нас краса тогда,
Свой путь держа уже в края иные.
Но Лето не изменится твое,
И не утратит красота владенья –
Смерть тень свою не бросит на неё,
В стихах твой образ не узнает тленья:
Пока дышать и видеть может свет,
Дарует жизнь вот этот мой сонет.
19
О Время, дай, чтоб когти стерли Львы,
И в прах ты возврати детей земли,
Клыки из хищной пасти Тигра рви
И Феникса в крови испепели.
Пору веселья грустью заменяй,
Пусть будет все тебе творить дано,
Как хочешь изменяй весенний май,
Но преступленье запрещу одно:
Морщинами не прорезай чело
И линии не проводи пером,
Чтоб навсегда лицо его цвело
Красы неизмененной образцом.
Но соверши любой поступок злой –
В сонетах друг мой вечно молодой.
20
Лик женский, нарисованный Природой,
Тебе подарен, сердца Царь-Царица,
Ты нежен, словно женщины, но с модой
Подобно им не можешь измениться.
Яснее женского и взор твой милый,
Сияющий, как солнце золотое,
Мужчина ты достойный, полный силы,
Пленяющий все души красотою.
Природа женщину создать хотела,
Но, ослепленная твоей красою,
Тебе добавив что-то, нас умело
Смогла тем разлучить она с тобою.
Раз женщинам ты отдан во владенье,
То мне дари любовь, им – наслажденье!
21
Пишу стихи не так, как тот поэт,
Кого пленили крашеной красою.
Ей дарит он восторженный сонет,
Где украшенье – небо со звездою.
И сравнивает смело он ее
С Луной, весной, жемчужиной чудесной,
Со всем, с чем упоительно бытьё
И голубой воздушный свод небесный.
Но буду верен я в любви, стихах:
Поверь мне, милая моя прекрасна,
Как дочь любимая в твоих глазах,
А не как светочи на небе ясном.
Без громких слов о милой я пою,
Чтоб мне не продавать любовь мою.
22
Не скажет зеркало мне: “Постарел”,
Пока, как юность, молод ты годами,
Но в старости – морщины твой удел,
Тогда я с юными расстанусь днями:
Пленительный покров красы твоей
Лишь моего же сердца одеянье:
Оно в груди твоей, твое ж в моей,
Я потому не знаю увяданья.
Поэтому побереги себя,
Как я, с заботливостью осторожной,
Оберегаю сердце для тебя,
Подобно няне, нежной и надежной.
Мне сердце не тревожь – умрет оно,
Твое не возвращу, ведь мне дано.
23
Как будто начинающий актер,
Который роль свою забыл в смятенье,
Иль тот, кто гнева не сдержал напор
И ослабел совсем от раздраженья,
Так я любви теряю имена,
Утрачиваю полностью дар слова,
Мне нестерпима чувства глубина –
Жар пламенный горит в его основе.
Пусть книга говорит моя с тобой,
Моленья в ней души красноречивой,
Не пылкие слова любви немой,
А откровенья строчки говорливой.
Любви безмолвной прочитай посланье,
Глазами слушай милого признанье.
24
Художником стал глаз не без причины:
Рисует в сердце красоту твою,
А тело служит рамой для картины,
Но лучшей перспективу признаю:
В самом Художнике его искусство:
Твой Образ в глубине души моей,
Как в мастерской, запечатлело чувство,
А глаз хрусталь прозрачный – окна в ней.
С тобою поменялись мы глазами:
В моих – твой образ, а твои – во мне,
У сердца стали окнами-очами,
Тебя увидит Солнце в том окне.
Но тем, что видно, глаз мой увлечен,
А сердца твоего не знает он.
25
Пусть те, к которым звезды благосклонны,
Гордятся славой, титулом своим,
Но даровать их мне судьба не склонна:
Нежданным счастлив – самым дорогим.
Любимцы Принца-солнца расцветают,
Как Бархатцы, под солнечным лучом,
Но гордые в них чувства угасают
При виде Принца с пасмурным челом.
Прославленный победами воитель,
Коль побежден врагом хоть раз в бою,
Навек теряет имя – победитель
И в книге чести славу всю свою.
Однако счастлив я – люблю, любим,
Мне не расстаться с титулом таким.
26
Властитель мой любимый, твой вассал
Тебе, достойному благоговенья,
Посольство письменное отослал
Не ради остроумья – в знак почтенья.
Но разум мой мне кажется нагим –
В слова облечь не может уваженье,
Хоть верю я, что образом своим
Его украсишь ты из снисхожденья:
Пока моя счастливая звезда
Не уделит мне ласково вниманье,
Преподнося любви убогой дар –
Наряд достойный твоего признанья.
Тогда лишь выкажу любовь мою,
А до того, ее я утаю.
27
Уставший от трудов, ложусь в кровать,
Чтоб отдохнуло от поездки тело;
Но тотчас в путь пускаюсь я опять,
И ум мой принимается за дело:
Издалека стремится мысль моя
Туда, где ты, как пилигрим бродячий,
Тогда глаза не закрываю я
Во тьме, в которой видит и незрячий.
Духовным зрением моей души
Я вижу тень твою передо мною –
Сияющий алмаз в ночной тиши,
И ночь, светлея, выглядит младою.
Так тело – днём, а ночью – разум мой
Не могут обрести от дел покой.
28
Могу ли быть счастливым я тогда,
Когда нет благодатного покоя?
Ни днём, ни ночью не прейдет беда,
А ночь, как день несёт тоску с собою?
Хоть издавна враждуют день и ночь,
Но руки жмут друг другу в единенье,
Чтоб днем мне труд тяжелый был не в мочь,
А ночью, от тебя вдали, – мученье.
Дню льщу я, говоря, что ты – светла
И освещаешь тучи в непогоду;
Ночь тешу тем, что золотится мгла:
Сияешь ты звездой на небосводе.
Но продлевает каждый день разлуку,
И с каждой ночью всё сильнее мука.
29
В немилости я у Судьбы, людей,
И слёзы, одинокий, горько лью,
Молитвы небу шлю в тиши ночей
И проклинаю долю я свою.
Мне хочется, чтоб был я словно тот,
Кто наделён талантом, красотой,
Кто приобрел друзей, снискал почёт,
И недоволен я тогда собой.
С презреньем к этим мыслям относясь,
Я вспоминаю вдруг любовь твою
И, Жаворонком в Небо возносясь,
У райских врат, счастливый, гимн пою.
С твоей любовью сладостной милей
Моя судьба, чем жребий Королей.
30
Когда на Суд безмолвных, сладких дум
Зову я прошлого воспоминанья,
Подсчет утратам дорогим веду,
Испытывая прежние страданья,
То слёзы непривычные я лью
О тех друзьях, что ночь навек сокрыла,
Оплакивая вновь любовь свою,
И все, что прежде сердцу было мило.
Тогда забытая беда гнетёт,
Считаю, сколько пережил плохого
Уже оплаченный однажды счёт
Я с горечью оплачиваю снова.
Но стоит вспомнить о тебе, друг мой, –
Утраты все восполнишь ты собой.
31
В груди твоей бесценной все сердца,
Которые я мертвыми считал,
И там царит Любовь – ей нет конца,
Там те друзья, кого земле предал.
Как много надмогильных слез святых
Любовь заставила пролить из глаз
О тех усопших, но теперь живых,
Которые в груди твоей сейчас.
Гробница ты, любовь воскресла здесь,
Где образ всех любимых вновь ожил,
Меня отдавших по частям, чтоб весь,
Был твой, но с теми кто навек мне мил.
Их облик вижу я в тебе одной –
Ты (все они) и весь во всем я твой.
32
Коль будешь жить, когда умрет поэт,
А смерть меня укроет уж землей,
И перечтешь случайно мой сонет,
Написанный усопшего рукой;
С сонетом новым мой сравни в те дни,
Хоть и уступит в совершенстве он,
Но ради чувств моих стихи храни –
Поэтами я буду превзойден.
С любовью обо мне подумай ты:
“О если б Муза друга моего,
Со временем могла бы возрасти,
То лучшим было бы и мастерство.
Хоть у других искусней стиль, слова,
В сонетах милого любовь жива”.
33
Восход чудесный видел я не раз:
Взирает на вершины солнца око,
Целует светлый лик зеленый вяз
И золотит прозрачных вод потоки.
Но вскоре позволяет облакам
Сокрыть себя под сумрачным покровом,
И скрывшись от земного мира там,
Тайком на запад он крадется снова.
Так час сиял свет Солнца моего,
Меня лучами нежно озаряя,
Но потемнел лик золотой его –
Закрыла Солнце туча грозовая.
Я не виню тебя за то, что было, –
Имеет пятна даже и светило.
34
Зачем день ясный обещала мне,
Заставила уехать без плаща,
Хоть стая туч клубилась в стороне,
И от грозы не хочешь защищать?
Пусть из-за туч и луч твой просиял,
Но угрожает дождь моим глазам,
Ведь каждый бы мужчина горевал –
От ран, а не опалы твой бальзам.
Не лечит боль души твоя печаль,
Хоть ты раскаялась, но этот жест
Не исцелит, как мне тебя ни жаль,
Того, кто тяжкий переносит крест.
Ах, жемчуг слез из глаз своих струи –
Он искупает все грехи твои.
35
Ты не грусти, твоей вины тут нет:
У нежных роз шипы и муть в ключах,
Вдруг меркнет Солнечный и Лунный свет,
А червь живет в бутонах и цветах.
Все делают ошибки, как и я,
Когда оправдываю грех в стихах,
Страдает от того душа моя,
Что не винит тебя во всех грехах.
Беру я на себя твою вину
И говорю, как Адвокат, с врагом.
Любовь и ненависть ведут войну,
Когда себя сужу своим судом.
Так соучастником стал грабежа,
Тебе же, вор любимый мой, служа.
36
Я признаю, что мы с тобою „два”,
Хотя у двух сердец любовь одна,
Так, на грехи лишь у меня права,
И мне принадлежит моя вина.
Объединяет две любви одно:
Хоть в нашей жизни и раздельно зло,
Не изменив единство душ, оно
Мгновенья счастья все ж украсть смогло.
Тебя узнать я не могу теперь,
Чтоб о моём стыде не шла бы речь,
Не нужно и меня встречать, поверь,
Чтоб имя от бесчестья уберечь.
Остановись, люблю так нежно я:
Моими стали ты и честь твоя.
37
Как немощный отец доволен тем,
Что в сыне крепнет юность удалая,
Так обездоленный Судьбой совсем,
Себя твоей я честью утешаю.
Твой ум, богатство, род и красота,
Всё или часть из этого любая,
Что занимает царские места, –
Мои, мне дарит их любовь благая.
Поэтому не беден больше я,
А так обогащен твоею тенью,
Что исчезает бедность вся моя, –
Живу я в славе под твоею сенью.
Все лучшее найдя в одном тебе,
Я в десять раз улучшил жизнь себе !
38
Моей ли Музе сочинять сюжет
Когда твой дух мой наполняет стих,
Переливая мыслей свет в сонет,
Чтоб каждый не записывал бы их?
Себя благодари, когда во мне
Заметит что-то ценное твой взгляд,
Кто б не воспел тебя и был бы нем,
Когда ты вдохновил на новшеств ряд?
Десятой Музой будь и в десять раз
Прекраснее, чем девять остальных!
Пусть о тебе поэт создаст сейчас
Стих вечный, что живет в веках иных.
Моя ли Муза усладит те дни?
Хвала – тебе, а мне – труды одни.
39
О, как о совершенствах петь твоих?
Ты – половина лучшая моя.
Мне самому что даст хвалебный стих?
Хваля тебя, себя же славлю я.
Давай раздельно будем жить с тобой:
Из-за любви единой я в долгу,
А там вдали, в разлуке горькой той,
Я должное тебе воздать смогу.
Разлука! Ты бы мукою была,
Когда б не уходила горечь прочь:
Мысль о любви всегда не тяжела,
Она смогла б и время превозмочь.
Так, раза в два сильней любовь одна,
Когда разделена на два она.
40
Ты все любви, моя любовь, возьми
Получишь новое, что сердцу мило?
Любовью истинной владеем мы –
И все мое твоим и прежде было.
С любовью ты берешь любовь мою.
Тебя винить я не могу за это,
И сам тебе всегда всё отдаю,
Но обвиню, коль будет честь задета.
Прощаю, милый вор, тебе грабёж,
Хоть из-за кражи я терплю лишенья:
Для нас любви обиды хуже всё ж,
Чем ненависти явной оскорбленья.
В тебе и зло не кажется мне злым,
Убей, но лишь не будь врагом моим.
41
В проступках тех, что совершал порой,
Когда твоё я сердце покидал,
Виновны красота и возраст твой:
Соблазны всюду, где б ты ни бывал.
Ты нежен – жаждут обладать тобой,
Красив ты – поклоненьем окружен,
А сын жены, обласканный женой,
Не был ли лаской женской побеждён?
Увы, ты совладать бы с сердцем мог
И укротить заблудшую красу,
Поднявшую мятеж, но видит Бог,
Из-за двойной измены крест несу:
Ты красотою соблазнил её,
Неправдой сердце оскорбив моё.
42
То, что она твоя, не вся беда,
Хотя любил её я верно, нежно,
Но ты ведь ей принадлежишь, тогда
Твою любовь теряю неизбежно.
Обидчики, я оправдаю вас:
Люблю её – её ты любишь тоже,
Она ж тебя встречает ради нас,
И друг ей, как и мне, всего дороже.
Его утрачу, но верну любовь,
Её – то друг найдёт мою утрату,
Они вдвоём – теряю я их вновь,
Такой мой крест, плачу такую плату!
Мысль сладостная – я и друг одно:
Ей только лишь меня любить дано!
43
Во сне очам духовным все видней:
Хоть днем они смотрели без вниманья,
Твой образ ночью светел для очей –
Во тьме ночной яснее пониманье.
А ты, кто светом наполняет тень, –
Твоё лишь слабое отображенье,
Яви своё сиянье в белый день,
Когда светится тень в воображенье!
Какая то была бы благодать,
Тебя воочью видеть в день тот ясный,
Ведь тень и ночью может показать
Глазам незрячим облик твой прекрасный!
Дни без тебя мне – ночь, а ночи – дни,
Когда приходишь светлой тенью в сны.
44
Когда была бы мыслью плоть моя,
Её б не останавливала даль,
Тогда бы чрез пространство несся я
К тебе, чтоб не испытывать печаль.
И не беда тогда, хотя стою,
Я на земле, далекой от тебя:
Не сдерживают мили мысль мою –
Она с тобой везде, тебя любя.
Но дума грустная владеет мной,
Что я не мысль, летящая к тебе,
Часть большая во мне – земля с водой
И должен покориться я судьбе:
Мне счастья не дают земля с водой –
Их омываю горькою слезой.
45
Огонь и воздух – два других начала.
Они с тобою, где бы я ни был:
Огнем мечты и духом мысли стали,
Летящими к тому, кто сердцу мил.
Когда начала эти улетают
Послами нежными любви моей,
Иные два меня не покидают,
И по тебе тоскую я сильней;
Но вот четыре Элемента снова
Соединили верные Послы.
Мне о твоём здоровье те основы
Известье сладостное принесли.
О радость, но её теряю вновь,
Когда Послом к тебе летит любовь.
46
Ведут мои глаза и сердце бой,
Не могут поделить твою красу:
Глаза от сердца скроют образ твой,
А сердце не отдаст твою им суть.
В свою защиту сердце говорит,
Что в нём тебя сокрыло от очей,
Но глаз – ответчик иск не подтвердит,
Ведь он хранит портрет любви моей.
Чтоб между ними прекратить раздор,
Сзываю мысли я свои на суд.
Они такой выносят приговор
И право на владенье раздают:
Мой взор владеет внешностью твоей,
Но сердце – сердцем, что всего милей.
47
У глаз моих и сердца договор,
Друг другу милость делают такую:
Когда тебя увидеть жаждет взор,
Вздыхает сердце по тебе тоскуя,
Тогда твой образ – пиршество для глаз
И сердце радостно пирует с ними,
Потом гостит у сердца глаз не раз:
Они мечтают вместе о любимой.
Вот так твой образ и любовь моя,
Хотя тебя и нет, всегда со мною:
К тебе стремлюсь своею мыслью я,
С ней я, она ж с тобой – моей мечтою.
А если сплю, то вижу образ твой:
Взор будит сердце, чтобы быть с тобой.
48
Как бережно я собираясь в путь,
Упрятал безделушки под замок,
Чтоб никому меня не обмануть, –
Их не использовать за этот срок.
Но ты, кто всех сокровищ мне милей,
Невольно стала ты моей бедой:
Тебя, кто всех дороже и родней,
Теперь похитить может вор любой.
Тебя я не запрятал в тайнике;
Хотя в моём ты сердце навсегда:
В душе моей, в заветном уголке, –
Вольна ты выйти и зайти туда.
Боюсь, что клад такой найдут и там, –
Ведь даже праведник не чужд грехам.
49
В тот час (который, может быть, придёт)
Когда осудишь за грехи меня,
Когда любовь им подведет итог,
Меня за них заслуженно виня,
В тот час, когда со мною встретясь, ты
Едва приветишь взглядом солнц-очей,
Когда любовь успеет уж прейти,
Найдя предлог для хладности твоей,
В тот час запрячусь я лишь только тут,
Ведь у поэта нет других заслуг,
И собственный меня засудит суд,
Ты вправе поступить так, милый друг:
Зачем любить такого, скажешь ты,
И оправданий не смогу найти.
50
Как тяжко, нестерпимо мне в пути:
Я с нетерпеньем жду конца его,
Но мне теперь покоя не найти,
Ведь еду вдаль от друга моего.
Коня замучила моя печаль,
Он тащится под бременем забот,
Как будто зная инстинктивно, – даль
И быстрый бег хозяин не снесёт.
Не подогнать коня ударам шпор,
Хоть в гневе их вонзаю иногда,
Но стон ответный мне наперекор,
Больней, чем шпора для коня, тогда.
Ведь стон тот будит мысль – ты позади:
Вдали блаженство, горе впереди.
51
Моей любовью конь оправдан так,
За то, что медленным, упрямым был:
Мне от тебя спешить нельзя никак,
Назад помчусь же, не жалея сил.
О, как коня мне оправдать потом,
Когда медлительна и быстрота?
На ветер легкий сяду я верхом,
На крыльях полечу в твои места:
Моё желанье не догонит конь,
Ведь из бесплотных, сладких грёз оно.
Несёт меня к тебе любви огонь,
И сердцу извинить коня дано:
Нарочно тихо ехал от тебя,
К тебе ж помчится, не щадя себя.
52
Я, как богач с счастливым тем ключом,
С которым клад доступен сокровенный,
Его не часто вижу, чтоб потом
Ещё отрадней был бы миг блаженный.
Ведь потому такой веселый пир,
Что мало праздников в теченье года,
А ожерелье красит тот сапфир,
Который редко создает природа.
Для времени – сокровищница ты
Иль тот тайник, где спрятали уборы,
Чтоб дать мгновенью сладкому прийти,
Когда предстанет пленница пред взором.
С тобой я вижу счастье наяву,
А без тебя надеждами живу.
53
В чем суть твоя, ты создан из чего,
Что служит миллион теней тебе?
Ведь в мире тень одна у одного,
А ты все тени охватил в себе:
Прекрасного Адониса портрет –
Лишь копия не лучшая твоя.
Красой Елены восхищен поэт,
Но снова облик твой в ней вижу я.
Поговорим об осени, весне:
В дне вешнем тень твоей лишь красоты,
Твоя же щедрость в урожайном дне,
В благословенной каждой форме ты:
Частица внешней красоты во всём,
Но сердце верное в тебе одном.
54
Пленительней намного красота,
Когда наденет истины наряд!
Из многих Роз прекрасней Роза та,
Чей упоительнее аромат.
Хоть у Шиповника и цвет такой,
Каким окрашен Розы лепесток,
И он в шипах, и у него весной
Бутоны раскрывает ветерок,
Всё ж точит Червь греха цветок его,
И в одиночестве увянет он,
Но ароматно Розы естество –
В ней смертью дух красы не побежден.
Вот так твой дух сонет наполнит мой
Благоуханной истиной – красой.
55
Из мрамора и злата монумент
Могучей рифмы не переживёт;
Сиять в сонете будешь в тот момент,
Когда надгробный камень в прах прейдет.
Хоть Статуи тогда снесет война,
И кладки из камней сожжет огнём,
Но этот стих не победит она, –
Его и Марс не поразит мечом.
Не покорившись смерти, злой вражде,
Пойдешь вперед, и прозвучит хвала
Потомков, славящих тебя везде
До дня суда за грешные дела.
Пока в день судный не воскреснешь ты,
В глазах любви и здесь тебе цвести.
56
Свою ты сладость возроди, любовь,
Чтоб голод не был бы тебя сильнее,
Хоть он сегодня утолен, но вновь
Назавтра чувство голода острее.
Как он, будь ты, любовь, и напои
Глаза, что жаждут, аж до утомленья,
Но завтра очи вновь открой свои,
Чтоб дух любви не умер от томленья.
Пусть горькая Разлука – Океан,
Который разделяет двух влюбленных,
На берегах его им снова дан,
Блаженный миг любви их обновлённой.
Но назови разлуку ты Зимой,
Тогда в три раза сладостней Весной.
57
Не следует ли твоему рабу
Покорно исполнять твои желанья?
Тебе служа, благодарить судьбу,
Даря тебе всё время и вниманье.
Не упрекну за бесконечный час,
Когда я жду тебя, моя царица,
И горько не ропщу, хотя подчас
Мне без тебя приходится томиться.
Не смею, мысли вопрошать о том,
Где в этот час ты можешь находиться,
Как раб, я думаю лишь об одном, –
О счастье рядом с милой очутиться.
Моя любовь безумна – при Желанье
Вольна ты делать все без нареканья.
58
Пусть Бог, создав меня твоим рабом,
Не даст мне проверять часы досуга,
Просить, чтоб ты дала отчет о нем, –
Раб госпожу не просит об услуге!
О, пусть страдаю (словно узник я)
И жду тебя, твоей покорный воле,
Тоскует без тебя душа моя,
Но я смиренно покоряюсь доле.
Там быть, где пожелаешь, ты вольна,
Хоть время тратишь на увеселенья,
Что хочешь делай, не твоя вина, –
Свои ты оправдаешь преступленья.
Терплю я муки ада в ожиданье,
Но для меня закон – твои желанья.
59
Когда нет нового, а то, что есть,
Давно уж было, ум наш в заблужденье
И, приписав себе открытий честь,
Рождает вновь минувшее творенье.
О, если б памяти взглянуть назад –
На пять столетий солнечных вращений,
Твой образ в книге разыскал бы взгляд
Средь первых разума изображений,
Чтоб мне узнать о том, что думал свет
О чуде совершенств твоих чудесных:
Не лучше ль мы иль изменений нет,
Как в круговом движенье тел небесных.
Но верю я, что гений давних дней
Не столь достойных восхвалял людей.
60
Как к берегу бегущая волна,
Минута к вечности спешит скорей,
И уступает место той она,
Которая идёт вослед за ней.
А Рождество, надев из звезд наряд,
Венчает в зрелости короной нас,
Затем наступит затемнений ряд,
И Время дар свой отберет тотчас.
Тогда срезает юный цвет оно,
Проводит параллели на челе:
Красу уничтожать ему дано,
Косить косою всё, что на земле.
Но Времени не погубить сонет,
Навек в нем твой изображен портрет.
61
Не по твоей ли воле Образ твой,
Сомкнуть не позволяет ночью веки?
Не ты ли хочешь в тишине ночной
Бесплотной тенью в сны войти навеки?
Свою ли душу посылаешь ты,
Чтоб вдалеке подсматривать за мною,
Свидетельство моей вины найти,
Чтоб от ревнивых чувств не знать покоя?
О, нет! Твоя любовь хоть и сильна,
Но сна в ночи моя любовь лишает:
Глаза закрыть мне не даёт она,
Тебя, как верный страж, оберегает.
Я от тебя вдали стою в дозоре –
К другим ты слишком близко мне на горе.
62
Грех самолюбия владеет мной.
Повсюду он – в моей душе, глазах,
А средства нет, чтоб совладать с собой, –
Грех в сердце, в затаённых уголках:
Мне кажется, что превзошел красой,
Достоинствами редкостными всех,
Приписываю сам себе порой
Над всеми превосходство и успех.
Но зеркало покажет облик мой,
Как постарел из-за прожитых лет,
Что льщу себе, хоть я совсем другой,
А этот грех давно уж знает свет.
Но это ты (я сам), вновь молодой,
Твоею наделенный красотой.
63
От дней, когда, как я, мой друг любимый
Состарится, согнут его лета
И Времени поток неудержимый
Иссушит кровь его, а красота,
Сменив младой рассвет на ночь старенья,
Лишит его неотразимых чар,
Предаст красу поблекшую забвенью,
Себе забрав его Весенний дар,
От этих дней я защищаю друга,
Чтоб Времени безжалостный кинжал,
Не пощадя ни жизни, ни заслуги,
Тогда б с его красой не совладал.
Но в черных оживет она строках,
Что юность светлую хранят в веках.
64
Когда смотрю, как времени рука
Уничтожает славу поколений,
Ту башню, что вздымалась к облакам,
И медь – рабыню жалкую гонений.
Когда смотрю я, как вступает в бой
С прибрежным царством Океан широкий:
То он зальёт простор береговой,
То берег гонит прочь его потоки;
Когда смотрю на измененья те,
На то, что мир подвержен разрушенью,
Я думаю о хрупкой красоте,
О Часе, что предаст любовь забвенью.
Та мысль, как смерть, и горько слезы лью –
Боюсь утратить я любовь мою.
65
Когда ни камень, ни земля, ни море
Преодолеть не могут смерти рок,
Как красоте преодолеть то горе,
Когда она бессильна, как цветок?
О, вытерпит ли аромат медовый
Осаду долгую несносных дней,
Ведь сталь литую и утес суровый
Повергнет время в прах рукой своей?
Печальные раздумья! Где упрятать
От времени пленительный алмаз?
Кто не допустит красоты утраты
Иль сдержит быстрый бег его хоть раз?
Никто, дать красоте лишь чудо в силах
Навеки в черных засиять чернилах.
66
Я смерть зову, устав из-за того,
Что в нищете достойные родились,
И для Ничтожеств всюду торжество,
И от единой веры отступились,
И честь златая – нечести раба,
И девственность поругана жестоко,
И совершенства тягостна судьба,
И сила немощна и одинока,
И у искусства стиснуты уста,
И ум у Глупости в повиновенье,
И Истина простая – Простота,
И доброта у злого в услуженье.
Устав, глаза свои навек сомкну,
Но как тебя оставлю я одну.
67
Зачем средь искушений жить ему
И украшать собою мир наш грешный,
Грехи чужие обелять к чему,
Их наделяя красотою вешней?
Зачем румянам красть его цвета,
Подделывая их своей окраской?
Зачем искусственная красота
У Розы настоящей ищет краски?
Зачем живёт, Природа ведь банкрот,
И от стыда уж не краснеют щеки?
Всё оттого, что он доход даёт,
И только в нём её богатств истоки:
Его храня, нам говорит Природа,
Что мир красивей был в былые годы.
68
Его лицо – обличье дней былых
С красой, цветущей, как цветок весенний,
Не знающей ещё мазков чужих,
Поддельной красоты изобретений.
И мертвых золотистая коса
Тогда ещё покоилась в гробницах,
Но ей теперь украшена краса,
Чтоб во второй ей жизни возродиться.
Святые те мгновенья в нем видны,
Что истинны, совсем без украшенья,
И не крадут они чужой весны –
Нарядов старины для обновленья.
Его Природа для того хранит,
Чтоб истинной красы мы знали вид.
69
Всё то в тебе, что только видит око,
Прекрасно так, что восхищён весь свет,
Везде слышны хвалебных слов потоки,
И даже у врагов упрёков нет.
Так внешность коронована хвалою,
Однако тотчас те же голоса
Тебя изобразят совсем другою,
Узнав, что это – внешняя краса.
В душе не видя красоты духовной
И судя по делам твоим о том,
Они сочтут тогда тебя греховной –
Цветок прекрасный пахнет сорняком:
Благоуханья роза лишена,
Когда доступной всем растет она.
70
Тебя чернят, но не твоя вина,
О красоте злословят, как известно,
И клеветой украшена она –
Вороной в ясной синеве небесной.
Прекрасной будь, какой ты рождена,
Ведь не затмить достоинств клеветою,
Невинна ты, как ранняя весна, –
Бутон пленяет Червяка красою.
В засады не попала с юных дней,
Победу одержала ты в сраженье,
Но всё же зависть похвалы сильней,
И возрастают с нею подозренья.
Без тени подозрений, как бы смело
Сердцами всеми ты бы овладела.
71
Когда умру, не Долго плачь о том,
Пока лишь будет слышен скорбный звон
И этот мир узнает – я не в нем,
Но в царстве у червей, – гнусней, чем он.
И если строки эти перечтешь,
Забудь ту руку, что писала их.
Я так люблю – хотелось бы мне всё ж
Не быть причиной горестей твоих.
Увидишь этот стих ты невзначай,
Когда соединится прах с землей,
Поэта имя ты не повторяй.
Пусть и любовь твоя прейдёт со мной:
Чтоб скорбь твою увидев, мудрый свет
Не возводил бы на тебя навет.
72
Чтоб рассказать не заставлял бы свет
За что меня любила нежно ты,
Забудь навек, когда умрёт поэт,
Ведь в нем тебе достоинств не найти.
Не сочиняй невинную ты ложь,
Которая прибавила б заслуг,
И память об усопшем не тревожь
Хвалою незаслуженной, мой друг.
Чтоб настоящая любовь такой
Фальшивой не казалась бы тогда,
Пусть имя погребут навек со мной,
Чтоб избежать тебе и мне стыда:
Стыжусь я созданного до сих пор,
А недостойное любить позор.
73
Во мне то время года видишь ты,
Когда лишь желтый лист висит порой
На ветках, что дрожат от наготы,
Где пели птицы сладостно весной.
Во мне ты видишь сумеречный свет,
Когда уходит Солнце на закат,
Но ночью темною его уж нет,
И ею, словно смертью, мир объят.
Во мне ты видишь зарево огня.
Оно лежит на пепле юных лет, –
На ложе смерти, отблески храня:
То, что зажгло, погасит и отсвет.
Всё это видя, любишь ты сильней, –
Кого теряешь, тот ещё милей.
74
Но успокойся: если под арест
Меня возьмут навек без промедленья,
Сонет мой принесет благую весть:
Поэта памятник – его творенья.
Когда ты вновь просмотришь этот стих,
Свою лишь часть ты обретешь в сонете,
Мой прах в земле, но дух в стихах моих –
Часть лучшая моя в твоем поэте.
Всё лучшее – тебе, земле – отстой:
Плоть бездыханная, червей владенье,
Триумф кинжала суеты мирской,
Не вспоминай о ней ты с сожаленьем,
Но дух поэта сохранен строкой
И остаётся навсегда с тобой.
75
Я мыслью о тебе так упоен,
Как ливнем сладостным земля весною,
Из-за тебя покоя я лишён,
Как и скупец из-за богатств порою:
Хотя сейчас исполнен счастья я,
Боюсь утратить клад спустя мгновенье.
Тебя не покажу – ты вся моя,
Но всё же показал бы с наслажденьем.
Взор иногда тобою напоён,
Затем от жажды, изнывает снова,
Тобой одной навеки я пленён,
Нигде блаженства не ища иного.
Так радуюсь, тоскую день за днем,
Ведь ненасытным я объят огнём.
76
Зачем нововведеньям чужд мой стих,
Далек от современных изменений?
Зачем приёмов не ищу иных
И слова дивного соединений?
Зачем всегда пишу про “всё в одном”
И облекаю мысль таким убором,
Что, оживая в каждом слове в нём,
Поэта имя предстаёт пред взором?
Пишу я о тебе, любовь моя,
Любовь и ты – в сонетах смысл единый,
И обновить слова стараюсь я,
Меняя наново убор старинный.
Любовь, как Солнце, что старо и ново,
Всё сказанное повторяет снова.
77
Покажет зеркало красы старенье,
Часы – потерю дорогих минут,
Лист белоснежный – мыслей отраженье.
Они в строках вот этих оживут.
Морщины те, что зеркало покажет,
Напоминают нам – могилы ждут.
А по часам узнаешь ты о краже –
Минуты тайно в вечность убегут.
Послушай! Те, что не запомнить, знанья,
Доверь странице чистой и тогда
Они затем детьми воспоминанья
В душе твоей воскреснут навсегда.
Чем чаще будешь вглядываться в них,
Тем будет глубже смысл стихов твоих.
78
Тебя так часто Музой называл
И вдохновлен был помощью прекрасной,
Что и Чужой поэт её искал,
Чтоб не была бы песнь его напрасной.
Твои глаза учили петь немых,
А неучей – летать в дали небесной,
Добавив перья знаний в крылья их,
Всех наделяя милостью чудесной.
Гордись же сборником стихов моих –
Рожден тобой сонет мой, вдохновенный,
Ведь только стиль стал лучше у других, –
Благословен тобой он, несомненно.
.
Но всё моё искусство – это ты:
В нем свет твоей духовной красоты.
79
Пока лишь я о помощи просил,
Сонет мой пел о всех твоих дарах.
Теперь он, немощный, тебе не мил, –
Другой уж о тебе поёт в стихах.
Я признаю (любовь) твоя краса
Заслуживает лучшего пера,
Но он возвел тебя на небеса,
Вернув тебе ж, что у тебя украл:
Достоинством тебя он наделил,
Но у тебя похитил он его.
Твой лик украсил, не жалея сил,
Красой живой обличья твоего.
Поэта не одаривай хвалой –
Его долги уплачены тобой.
80
Когда я о тебе пою, слабею,
Твоё ведь имя славит лучший бард.
И заставляет песнею своею
Меня неметь, теряя слова дар.
Твоя душа (как Океан широкий)
И гордый парус по нему плывет,
Но чёлн мой своевольный, одинокий,
Находит путь свой средь просторных вод.
Я на плаву держусь с твоей поддержкой,
Но гордо реет он над глубиной,
Я часто на мели, иду с задержкой,
А он несётся вольно над волной.
Имеет он успех, иду на дно –
Мне без тебя нет жизни всё равно.
81
Тебе ли посвящу Надгробный Стих
Иль будешь жить, когда меня не будет,
Жива здесь память о дарах твоих,
Однако обо мне весь мир забудет.
Об имени твоем стихи поют,
Моё же будет предано забвенью –
Земля мне предоставит свой приют,
Но для тебя в сонете прославленье.
Твой памятник – поэзия моя,
Прочтут её иные поколенья,
И о тебе услышат все края,
Когда других забудут, без сомненья.
Ты будешь вечно жить в моих стихах,
Там, где души дыханье, – на устах.
82
Не в браке с Музою моею ты,
Поэтому читаешь без стесненья
Другого, что воспел твои черты,
Наполнив похвалою посвященья.
Красой и знаньями ты так богат,
Что моего достойней восхваленья,
И потому сегодня был бы рад
Найти поэта, чьи новей сравненья.
Но для других Риторика милей,
А суть – в приёмах вычурно красивых.
Однако правду о красе твоей
Расскажет верный друг в словах правдивых.
Тебе не подойдут румяна их, –
Цвет алой розы на щеках твоих.
83
Твоей красе румяна не нужны,
Ее не приукрасил мой сонет;
Я знаю, милый друг, ей нет цены –
Не смог ей должное воздать Поэт.
Поэтому тебя не прославлял,
Ведь в состоянье объяснить ты сам,
Зачем успеха бард не достигал,
Хоть о тебе рассказывал он нам.
Моё молчанье не считай грехом,
Всё для того не нахожу я слов,
Чтоб мне не умалить красы пером,
Не дав ей жить средь будущих веков.
Ведь жизни блеск в одних твоих глазах, –
Ее Поэтам не воспеть в стихах.
84
Кто скажет лучше? Больше чья хвала,
Чем в фразе этой: все в тебе одной?
Кому природа дар такой дала,
Чтоб красотой сравниться мог с тобой.
Пером убогим пишет тот поэт,
Кто славой образ свой не одарил,
Но был бы сладостным любой сонет,
Когда б тебя тобой изобразил.
Пускай поэт срисует то с тебя,
Чем облик твой природой одарён,
Той копией прославит он себя,
В которой стиль тобою вдохновлён.
Чтоб сохранить прекрасный образ свой,
Не обольщайся лестной похвалой.
85
Моя безмолвна Муза и скромна,
Меж тем тебе везде звучит хвала.
Написана златым пером она, –
Всех Муз в себе объединить смогла.
Я в мыслях добр, другие ж на словах,
Как неуч-дьяк “Аминь” тогда пою,
Когда поэты в Гимнах и стихах
Искусно славят красоту твою.
Внимая им, твержу: “Всё это так”
И добавляю к их хвале свою,
Но мне её не высказать никак,
И в мыслях я любовь мою таю.
Поэтов уважай за их слова,
Меня ж – за мысль, ведь в ней любовь жива.
86
Его ли стих, что мчит на парусах
За (всё в тебе одной) наградой милой,
Не дал мне мысли выразить в стихах,
Их лоно тотчас обернув могилой?
И не его ли дух меня сразил,
Ему писать позволив лучше смертных?
О нет, никто мой стих не поразил:
Ни он, ни друг его средь сил бессмертных.
О нет, ни он, ни тот бесплотный дух,
Что ночью лжет ему, восстав из праха,
Не могут похвалиться, что потух
Огонь поэзии моей от страха.
Когда его стихи, тобой полны,
То, потеряв тебя, мои – бедны.
87
Прощай! Ты для меня всего дороже,
Цену себе ты знаешь, без сомненья,
Срок обязательства истек, похоже,
И отдаю я право на владенье.
Как удержать мне дар твой добровольный?
Есть у меня для этого заслуги?
Себе присвоив дивный дар невольно,
Тебе назад я возвращу услуги!
Дарила ты себя иль безотчетно,
Иль ошибалась в том, кому дарила,
А потому твой дар возрос бессчетно
И возвращается к хозяйке милой.
Я, как Король во сне, владел тобою,
Но, пробудившись, расстаюсь с мечтою.
88
Когда ты пренебречь захочешь мной
И осмеять меня с пренебреженьем,
То буду осуждать себя с тобой, –
Ты невиновна в клятвопреступленье.
Все слабости мои известны мне,
И сочинять могу я сам рассказы
Про тайный грех, невидимый извне,
Чтоб оправданья ты нашла бы сразу.
От этого я прибыль получу,
Тебе даруя мысли все с любовью,
Твоею пользой раны залечу –
Моим двойным доходом от злословья.
Любовь свою отдав твоей красе,
Стерплю, любимой ради, скорби все.
89
Скажи, что виноват, любовь моя,
Твои я оправдаю оскорбленья,
Скажи – хромой и захромаю я:
Всё от тебя приму без возраженья.
Унизить так меня не сможешь ты,
Придав измене форму по желанью,
Как сам я, хочешь от меня уйти,
Противиться не буду расставанью.
Не встречу на прогулке я тебя
И имя сладкое твоё забуду,
Чтоб не обмолвиться, тебя любя,
И о былом не говорить повсюду.
Я против самого себя с тобою, –
Твоей любви, как и своей, не стою.
90
Что ж, если хочешь, ненавидь меня,
Когда весь мир стал поперек дороги,
Сейчас с судьбой согни, меня виня,
Но только не усиливай тревоги.
Ах, сердце не избавилось от грез,
Не приходи, чтоб принести мне горе,
Ночь бурную сменить на утро слез,
Оставь меня, чтоб не расстаться вскоре:
Не стань последней горестью моей,
Когда пройдут другие огорченья.
Будь первым злом, покинь меня скорей, –
Нет тягостнее для меня лишенья:
Мне беды не покажутся бедой,
Когда навек расстанемся с тобой.
91
Тот родом хвалится, а тот уменьем,
Тот роскошью, тот силою, что в нём,
Тот одеяньем с модным украшеньем,
Тот Соколом и Псом, тот Скакуном.
У каждого такое увлеченье,
Что радости не ищет он иной,
Но у меня другое измеренье –
Все это нахожу в тебе одной:
Твоя любовь дороже, чем корона,
Богатств, нарядов дорогих ценней,
Отраднее, чем Соколы и Кони,
Всё то, чем хвалятся, обрёл я в ней.
Но как бы бедным мне не стать опять,
Когда захочешь всё назад забрать.
92
Хоть можешь ускользнуть ты от меня,
Моя ты навсегда, пока живой,
И жив я буду до того лишь дня,
Пока мы не расстанемся с тобой.
А потому я не боюсь обид, –
Меня убьёт малейшая из них;
Но наше счастье мне принадлежит,
Оно не знает прихотей твоих:
Капризами не можешь досаждать,
Ведь от тебя зависит жизнь моя.
О, смерть блаженством я могу назвать –
Умру счастливым ради милой я!
Но где найдешь красу ты без пятна?
Хоть изменяешь, верю, что верна.
93
Живу надеждою, что ты верна,
Но я обманут обликом твоим,
Мне кажется, что ты любви полна, –
Со мною ты, а сердцем уж с другим.
Но ненависти нет в твоих глазах,
И перемены я не вижу в них,
Хоть повесть о лукавости в сердцах,
Читают ясно на челах людских.
Но так тебя создали небеса,
Что на твоем лице живет любовь.
Что б не было в душе, твоя краса
Любви обличье принимает вновь.
Сорвала Ева яблоко одно,
Как ты, прекрасно с виду лишь оно.
94
Кто никому не причиняет зла,
Хоть обладает властью безграничной,
Кто душу трогает, но, как скала,
Стоит в соблазнах с твердостью привычной:
Тот, унаследовав небесный дар,
Не расточает милости природы,
Тот своего лица и слова Царь,
Ему покорны люди и невзгоды.
Пленительны весенние цветы,
Хоть для себя они живут весною,
Но, если червь им не дает цвести,
Бурьян их превосходит красотою.
Из-за греха горька услада нам,
А лилия подобна сорнякам.
95
О, как пленителен в тебе порок,
Он, словно червь, что в Розе ароматной
Младое имя опорочить смог,
Скрыв грех под оболочкою приятной!
Те, кто толкует о делах твоих,
Твердят нам о любовных увлеченьях,
Хвалой звучит неодобренье их –
С тебя снимает имя обвиненья!
Ты, будто дом роскошный, полный зла,
Которое душой твоей владеет.
Грех красотой своей ты облекла,
И кажется он мне всего милее!
Храни (любовь моя) ту красоту,
Испортясь, нож теряет остроту.
96
Кто говорит, что молодость – твой грех,
Кто говорит, что Божий дар она,
Но грех твой очаровывает всех, –
Становится достоинством вина.
На Царском пальце камушек простой
Нам кажется Алмазом дорогим.
Так всякий грех, содеянный тобой,
Нам грезится деянием святым.
Как много Волк Овец бы погубил,
Когда бы мог он выглядеть Овцой!
Как много взор бы твой сердец пленил,
Когда бы обольщала всех красой!
Остановись, люблю так нежно я, –
Моими стали ты и честь твоя.
97
Зима – разлука для меня с тобой,
Отрадой милой мимолетных лет!
Как холодно душе! Дни скрыты мглой!
Везде Декабрь, когда любимой нет!
Но это было летнею порой
И Осенью, несущей в лоне плод,
Казавшейся беременной вдовой,
В чьём сыне Муж усопший оживёт:
Казался этот плод обильный мне
Любви отца лишенным Сиротой,
Ведь без тебя нет радости весне,
И соловей теряет голос свой.
А запоет – то с грустию такой,
Что лист бледнеет, словно пред Зимой.
98
Весною от тебя уехал я,
Когда Апрель нарядный был младым,
Он юный дух вдохнул во все края,
И, прыгая, Сатурн смеялся с ним.
Но пенье птиц и сладкий аромат,
Цветы пленительные, краски их
Без милой ни о чем не говорят,
И о весне не сочинял я стих.
Не удивляла Лилий белизна,
И не хвалил я Розы алой цвет,
Как твой отсвет им красота дана,
Ты – образец всего, чем красен свет.
А если ты вдали, кругом Зима,
И, словно тень твоя, краса сама.
99
Фиалке бросил я упрек нежданный:
У губ любимой не украла ль ты
Дыханья аромат благоуханный?
А у крови – оттенок красоты,
Окрасив им свой лепесток багряный.
Судил я Лилию за цвет руки,
За цвет волос – бутоны майорана,
Одна из Роз бледнела от тоски,
Другая стала от стыда румяной.
Украла третья роза краски их,
Добавив к ним твоё благоуханье.
Ее же за грабёж даров твоих
Червяк до смерти точит в наказанье.
Пленяют взор цветы своей красой,
Себе присвоив цвет иль запах твой.
100
Где, Муза, ты, безмолвна отчего,
Забыла ль, кто дарует вдохновенье?
Иль твой огонь пылает для того,
Чтоб песне низкой дать благословенье?
Вернись, забывчивая, возмести
Свою утрату времени стихами.
Для уха чуткого пой песни ты,
Его пленяя дивными словами.
Проснись и рассмотри любимый лик,
Коль Время проведет на нем морщины,
Его пред всеми высмей в тот же миг,
Чтоб им пренебрегать не без причины.
Прославь красу моей любви скорей,
Чтоб времени косы избегнуть ей.
101
Чем ты искупишь, ветреная Муза,
Пренебреженье истинной красой?
В моей любви красы и правды узы:
Она облагородит образ твой.
Ответь мне, Муза, скажешь ли, возможно:
“Прекрасной правде краска не нужна,
А красоту не нужно красить ложно,
Без примесей красива ведь она”?
Молчишь, излишней похвалу считая?
Но этим не оправдывай себя.
Его не скроет урна золотая,
Но будут петь о нем, его любя.
Свой долг пред ним исполнишь лишь тогда,
Когда увековечишь навсегда.
102
Любовь сильней, но кажется слабей,
Люблю, но петь об этом я не буду.
Торгует лишь любовью тот своей,
Кто о цене её твердит повсюду.
Для нас любовь была нова весной,
Когда её встречал я песней нежной,
Как Соловей весеннею порой,
Но все ж потом умолк он неизбежно.
Не оттого, что стало холодней,
Чем в час ночной, когда звучали трели,
Но гимн его привычен для ветвей;
А то уже не сладостно, что спели.
И потому тебе, как соловей,
Не буду петь я о любви моей.
103
Увы, моя поэзия бедна,
Хоть для неё ты гордости предмет,
Бесценна лишь краса твоя одна,
А не хвала – в ней надобности нет.
О, не вини за то, что не пою!
Лик, отраженный в зеркале твоем,
Превосходя фантазию мою,
Затмит и то, что создано пером.
Не грех ли, искажая, украшать
Твой образ, совершенный без прикрас?
Ведь мой сонет стремится рассказать
О дарованиях твоих сейчас.
Красу твою покажет не сонет,
А зеркало, – и лучше, чем поэт.
104
Ты не состаришься, мой друг прекрасный,
При первой встрече ты была такой,
Как ныне. Трижды Зимний день ненастный
В лесах убор стряхнул уж золотой.
Весна три раза превратилась в Осень,
Когда менялись года времена,
Июньским зноем стала свежесть вёсен,
Но не менялась только ты одна.
Всё ж стрелка лёгкая по Циферблату
Скользит, тайком обкрадывая нас,
И не заметишь красоты утрату
В движенье, что невидимо для глаз.
Чтоб не бояться этого, узнай:
Пока ты в мире, в нем весенний май.
105
Моя любовь не знает поклоненья,
Она не стала Идолом моим,
А все мои стихи – души творенья,
В которых об одной я пел одним.
Сегодня, как и завтра, неизменна,
Добра и совершенств полна она,
И мой сонет не знает перемены, –
Воспета в нем моя любовь одна.
“Добра, верна, прекрасна” – суть сонетов,
“Добра, верна, прекрасна” – их слова.
Не сочиняю я иных сюжетов, –
Тремя в одной поэзия жива.
Слились краса и верность с добротой,
Хоть никогда не жили три в одной.
106
Встречая в Хрониках минувших лет
Изображенья дивные людей, –
Старинной рифмой созданный портрет
Прекрасных Дам, их Рыцарей и фей,
Я вижу, что в обличье красоты
Их белых рук, чела, очей, ланит
Описана Пером античным ты
И твой прелестный облик в них сокрыт.
Поэтому и описанья их –
Предвиденье о наших временах.
Но, преклоняясь пред красой, тот стих
Не мог сказать о всех твоих дарах.
Так дивно чудо красоты твоей,
Что молкнут и поэты наших дней.
107
Ни страх поэта, ни душа пророка,
Что о грядущих ведает мирах,
Любви моей не установят сроки,
Не скажут о её последних днях.
Но всё ж Луна пережила затменье,
А предсказанье высмеял Пророк;
Короне не грозят теперь волненья,
Оливу мир зеленой уберёг.
И от бальзама времени такого
Любовь воскресла, смерть покорена.
В сонете этом оживу я снова,
Когда прейдут немые племена.
Твой памятник пребудет здесь – в стихах,
А герб тирана превратится в прах.
108
Не всё ли записал я про тебя,
Что мне поведал вдохновенный дух?
Что нового сказать, тебя любя,
Для прославленья всех твоих заслуг?
Как на молитве чистой и святой,
Пою одно, тебя в душе храня,
И повторяю вновь: ты – мой, я твой,
Твоё святится имя для меня,
В оправе новой вечная любовь
Не замечает вековечный прах,
Морщины и хладеющую кровь,
В слугу старенье обратя в веках.
Найдешь любви прекрасный образ там,
Где мертвою она казалась нам.
109
Не говори, что разлюбил тебя,
Огонь любви в разлуке не слабей.
Ведь нелегко уйти мне от себя –
От сердца моего в груди твоей.
Она – обитель всей любви моей,
Где б я ни странствовал, вернусь домой.
Очищусь здесь от пятен и страстей
Живой водой, что принесу с собой.
Вовек не верь тому, хоть у меня
Немало слабостей волнуют кровь,
Что, впав в грехи и верность не храня,
Покинул зря бесценную любовь.
Ты – Роза милая моя, мой Свет,
В тебе одной все то, чем жив поэт.
110
Да! Правда, что бывал и тут и там,
Шутом прикидывался ради смеха,
То, что всего дороже, продал сам,
Твою любовь меняя на утехи.
Не понимая верных чувств твоих,
На них смотрел тогда я с подозреньем,
Но вновь обрел я сердце дней былых,
Тебе оказывая предпочтенье.
Все кончено! Навек владеешь мной,
Мне не нужны иные увлеченья,
Богиня ты – открыл мне опыт мой,
Тебе я буду верен без сомненья.
И на земле с тобою словно рай,
Любовью чистою меня встречай.
111
О, за меня фортуну ты брани,
Виня её во всех моих грехах,
Из-за неё доходы так скудны,
Что жизнь свою я провожу в трудах.
На имя оттого клеймо легло,
Характер мой занятьем изменён,
Его, как краской, метит ремесло,
Так пожелай, чтоб был он обновлён.
Для исправленья выпью, как больной,
И Уксус, чтобы победить недуг,
Не будет горек ни напиток мой,
Ни кара горькая, когда есть друг.
Поэтому меня ты пожалей:
Излечишь раны жалостью своей.
112
Сотрут твоя любовь и состраданье
Клеймо скандала с моего чела;
На осужденье обращу ль вниманье,
Коль хвалишь ты за добрые дела?
Ты Весь мой мир и приложу старанья
Чтоб слышать приговор из уст твоих;
Внимать другим нет у меня желанья,
Я будто мертв для порицаний их.
В Пучину кину я иные мненья
И не услышу, словно мудрый Змей,
Ни голос критика, ни восхваленья.
Причина этого в любви моей:
Так важно всё, что сказано тобой,
Что умер для меня весь мир иной.
113
Глаза в разлуке в сердце у меня,
Не в состоянье указать мне путь,
Глядят, не видя свет, при свете дня,
Ослепнув, не хотят на мир взглянуть.
Не различает очертанья глаз
Цветов и птиц, мелькающих пред ним,
Душа не ведает о них сейчас,
Их облик для очей неуловим.
Смотря на вид, что убегает прочь,
Красивый иль бесформенный предмет,
Голубку и Ворону, день и ночь,
Лишь лик любимой видит в них поэт.
Тобой я полон – мне наперекор
В разлуке изменяет верный взор.
114
Душа ль моя, в которой ты царица,
Злой лестью, словно царь, опьянена
Иль глаз правдив, не верит небылице
И им Алхимия изучена,
Чтоб создавать из монстра херувима,
Такого же прекрасного, как ты,
Его лучами озарив своими
И наделив сияньем красоты?
О, это лесть, нет у меня сомненья,
По-царски пьёт её моя душа,
И глаз мой, ведая её влеченья,
Готовит чашу эту, не спеша.
А если есть в ней яд, то меньше грех,
Ведь из неё пьёт взор мой прежде всех!
115
Писал неправду я в своем сонете,
Что не могу тебя любить нежней,
И на вопрос не находил ответа:
Зачем огню любви пылать сильней.
Но я считал тогда, что час жестокий
Разрушит клятвы, Короля указ,
Красу святую, замысел высокий
И, изменяя мир, изменит нас.
Но опасаясь времени - тирана
Не говорил: “Любовь моя сильна”,
И пребывал в сомненье непрестанно, –
Не знал, навек ли мне она дана.
Любовь – Дитя. Не мог сказать так я,
Чтоб выросла теперь любовь моя.
116
Я никаких помех не признаю,
Когда вступают в брак два сердца верных,
Любовь не изменяет суть свою
И не сгибается от бед безмерных:
О нет! Любовь, как стойкий в шторм маяк,
Навеки устоит несокрушимой;
Она – звезда, что озаряет мрак,
Но остается все ж непостижимой.
Любовь не служит Времени шутом,
Хоть на щеках увянут розы мая;
Любовь, не изменяется ни в чем,
И в смертный час, как прежде, молодая.
А если неправдивы строки эти,
То нет стихов и нет любви на свете.
117
Вини меня: на всё скупился я,
Чем за добро был должен отплатить.
Забыл я, где живёт любовь моя,
Где незабвенных уз и дружбы нить;
Встречаясь с недостойными людьми,
В ущерб тебе был ими увлечён;
Не виделись давно с тобою мы, –
Мой парус вдаль был ветром унесён.
Ошибки и вину не забывай,
В проступках обоснованно виня;
Своим пренебреженьем покарай,
Но ненавистью не казни меня.
Ответь мне на мольбу. Тогда она
Докажет, как любовь твоя сильна.
118
Чтоб возбудить пропавший аппетит,
Употребляем острые приправы,
А чтоб болезни нам предотвратить,
Пьём горькие лекарственные травы;
Была такою сладостною ты,
Что мне пришлось прибегнуть к “горьким травам”,
Устал я от безмерной доброты,
Решил больным прикинуться лукаво.
Уловкой отвратить хотел притом
Беду, которой не было на деле,
За то, что доброту лечил я злом,
Теперь больной всерьёз лежу в постели.
Извлёк из этого я поученье:
В любви лекарства – яд, а не леченье.
119
Какие зелья пил из слез Сирены,
Что превратили жизнь в кромешный ад,
Надежде посылая страх на смену,
Так что победе мнимой был не рад!
Ошибок много сердце совершило,
Когда себя считал счастливым я!
Глаза как будто бы с орбит сходили,
В безумье страсти чувства не тая!
О благо зла! Воистину я знаю,
Что лучшим станет лучшее от бед,
Любовь воскресшая подобна раю:
Другой такой любви на свете нет.
Так счастье принесло мне наказанье, –
Счастливей стал в три раза от страданья.
120
Мне помогает твой проступок прежний, –
Из-за него скорбел так тяжко я,
Что грех и мой печалит неизбежно:
Не кованая сталь – душа моя.
А если он гнетет тебя так сильно,
Как твой меня тогда, ты, как в аду,
И я стремлюсь, хоть это непосильно,
Ещё раз оценить свою беду.
О, пусть напомнит эта ночь страданья,
Как тяжело изведать горе нам,
Чтоб я, как ты тогда, из состраданья,
Подал тебе целительный бальзам.
Однако грех твой для меня – прощенье,
А мой – тебе приносит искупленье.
121
Уж лучше быть, а не считаться грешным,
Чтоб зря нам не выслушивать укоры,
Пренебрегая развлеченьем здешним,
Сносить неодобрительные взоры.
Зачем в глазах порочных и фальшивых
Моей крови горячей осужденье?
Зачем винят в поступках нечестивых
Те, кто меня грешней, без снисхожденья?
Я – это я, винят те обличенья
Самих же их, в грехах изобличая,
Я, может, прям, а судей криво мненье, –
Пускай не судят, правду искажая.
А если б были все, как судьи эти,
То зло тогда царило бы на свете.
122
Твой дар – твои таблицы в голове,
Записан памятью моею он
Не на страницах – в сердце он навек,
Пока я жив, там будет сохранён:
Иль до тех пор, пока душе, мозгу
Природа милостиво жизнь даёт,
В них от забвенья я оберегу
Твой образ, что хранит подарок тот.
Но многого в себя он не вместит,
И запись о любви мне не нужна,
Поэтому твой дерзостный пиит
Считает – в сердце быть она должна:
Чтоб помнить, нет нужды дневник вести,
Ведь это значило б – забыта ты.
123
Не изменюсь я, Время, не хвались:
Не удивлюсь и новым пирамидам, –
Они вздымались прежде так же ввысь,
Величье придавая древним видам.
Жизнь коротка, и мы восхищены,
Любуясь на старинные созданья,
Тобой, как новь, подкинуты они,
Хоть слышали о них не раз преданья.
Тебе и хроникам доверья нет;
Не изумлен я прошлым, настоящим,
Ведь ложно то, что нам являет свет, –
Твои деянья в мире преходящем.
Не изменюсь и вопреки тебе
Навеки верен буду я себе.
124
Была б любовь дитятей положенья,
То стала б для фортуны сиротой,
И, исполняя времени веленья,
Была б цветком иль сорною травой.
Не на песке любви моей основа,
Насмешка гордости ей не страшна,
И не падет от ветра штормового,
Снесет капризы времени она.
Не признаёт любовь благоразумья,
Сдающего в аренду счастья миг,
Но чуждо всё же ей самой бездумье, –
Её в ненастье ливень не застиг.
О том гласит временщика присяга,
Во зле живет он, а умрет на благо.
125
Носил бы балдахин я над тобою,
Чтоб внешний оказать тебе почёт
Иль вечной славой одарил такою,
Которая со временем прейдёт?
Ужель не видишь, что любитель формы
В убытке, ведь расплата велика:
При соблюденье усложненной нормы
Теряет смысл простой его строка?
Нет, сердцу твоему я предан буду,
Прими ты евхаристию мою,
Она скромна, но всё ж, подобна чуду, –
Себя как плату за тебя даю.
Прочь Клеветник! Над верною душой
Не властвуешь своею клеветой.
126
Ты, милый Мальчик, обладаешь властью,
И Время в зеркале меняешь, к счастью;
Взрослея, ты лишь расцветаешь в нем,
Иные ж вянут с каждым новым днем.
Когда Природа, что идет на спад,
Твой ход вперед всё ж возвратит назад,
То сохранит она тебя потом,
Чтоб время победить ей с мастерством.
Но берегись, о фаворит Природы!
Она не сбережет младые годы:
С задержкою, но ты придешь на Суд,
Когда тебя ей в жертву принесут.
127
Цвет черный не был в старину прекрасным
Иль не был назван именем таким,
Но с тем, что он красив, теперь согласны, –
Он стал Красы наследником прямым:
Ведь начали подкрашивать Природу,
Уродство прикрывать иным лицом,
Живёт краса без имени и рода, –
Её святой утерян ныне дом.
Поэтому черны глаза Любимой,
Что с горя в траурный оделись цвет,
Скорбя о красоте поддельной, мнимой,
Которую все ж превозносит свет.
Но траур так идет твоим глазам,
Что образец красы являют нам.
128
Когда, о музыка моя, играя,
Касалась звучных струн и клавиш ты,
Руками сладостными создавая
Гармонию нездешней красоты,
Завидовал я клавишам певучим,
Целующим ладони нежных рук,
Как их ласкал бы поцелуем жгучим,
И из-за ревности не знал бы мук!
А губы б поменялись положеньем
С танцующей под пальцами струной
И замирали бы от наслажденья
Под легкою и ласковой рукой.
Меня, как струны, счастьем напои,
Им руки дай, а мне – уста свои.
129
Потери Духа, при бесстыдства тратах –
Вот похоть в действии. Тогда она
Груба, виновна в тягостных утратах,
Убийственна, жестока, неверна;
Услада та приносит отвращенье,
Безудержно охотясь на неё
И проглотив наживку, в исступленье
Теряют вмиг спокойствие своё:
Безумствуют в погоне, обладанье;
Поймав, владея и гонясь за ней;
Она – блаженство, что несёт страданье:
Чем больше радость, горе тем сильней.
Хоть знают всё, никто не обойдет
Небесных, но ведущих в ад, ворот.
130
Не Солнца свет в глазах любимых, нежных,
Коралл её уста затмил красой,
И груди смуглые не белоснежны,
Как проволока, локон смоляной.
И россыпь Роз дамасских, белых, алых,
Ты не увидишь на ее щеках,
И ароматов в мире есть немало,
Приятней дуновенья на устах.
Хотя ласкают слух слова Любимой,
Но звуки Музыкальные милей,
Не стала поступь и богини зримой, –
У Милой шаг земной, не схожий с ней.
Моя любовь сравнится все ж с любой,
Воспетой словом ложным красотой.
131
Ты, словно те красавицы горда,
Которые жестокосердны, властны;
Ведь знаешь, что для сердца навсегда
Ты стала даром дорогим, прекрасным.
Всё ж говорят, что милый облик твой
Не так красив, чтоб воспылать любовью:
Хоть не сказал об этом с прямотой,
Клянусь тебе, – не верю я злословью.
Доказываю клятвы правоту
Стенаньем, думая о лике милой
И называя светлой черноту,
Которой сердце ты моё пленила:
Черна не внешность, но черны дела, –
Злословью повод этим ты дала.
132
Люблю глаза твои. Скорбят они,
Узнав, что причиняешь мне страданье:
В цвет траурный они облечены,
Полны пленительного состраданья.
Так Солнце ласковое по утрам
Не красит щеки бледные Востока;
Так Звезды Запада по Вечерам
Не озаряют Небеса далёко,
Как красят скорбные глаза тебя,
О, пусть и сердце в грустном одеянье
Горюет обо мне, меня любя,
Чтоб ты была полна очарованья.
Тогда скажу, что красота черна, –
Коль не смугла, уродлива она.
133
Будь проклято то сердце, что мученья
От раны мне и другу принесло!
Ужель не только мне терпеть презренье
И друг мой обречен на то же зло?
Сам у себя похищен я тобою,
Моё “второе я” пленил твой взгляд:
Покинутый тобою, им, собою,
Я трижды мукой на кресте распят.
Держи меня в своей груди из стали
В залог за сердце друга моего:
Чтоб уберечь его мне от печали,
В Тюрьме томиться буду за него.
Всё ж не уберегу – я в заточенье,
И всё моё со мной в твоем владенье.
134
Итак я признаю – теперь он твой,
А я в залоге под твоею властью,
Отдам себя, чтоб друг мой дорогой,
Моё “второе я”, вернулся, к счастью.
Но не отпустишь, не вернется он,
Ведь ты скупа, а друг мой добр и честен, –
Не будет договор им изменен,
И в заточенье он со мною вместе.
Возьмешь ты плату за свою красу,
За всё потребуешь вознагражденье.
От долговой темницы не спасу,
Утрачу друга из-за небреженья.
Его утратил – мы в твоем владенье,
Хоть платит он, я всё же в заключенье.
135
Вилл первый исполняет все желанья,
Второй – добавка, третий – лишний Вилл,
Не заслужил я твоего вниманья,
Я – Вилл излишний и тебе не мил.
Твоё желанье велико, безмерно,
Моё желанье спрячешь ли в твоём?
Хоть любишь ты желанья, всё ж, наверно,
Моё не встретит ласковый приём?
Морские воды, ливни поглощая,
Становятся богаче от дождей,
И так же Вилла к Виллу добавляя,
Твоё желанье станет лишь сильней
Недобрым “нет” не причиняй страданья,
Пусть будут все и я в одном Желанье.
136
Когда душа препятствует сближенью,
Скажи, что твой я Вилл душе слепой,
Желанья многие в твоём владенье
И буду, как они, любим тобой.
Пополнит Вилл твоей любви обилье, –
Одно желанье он добавит к ней,
А там, где чисел многих изобилье,
Один – ничто по ценности своей.
Среди тех чисел буду неприметным,
Хоть по твоим подсчётам и одним,
Я, если хочешь, буду безответным,
Ничем, но только сердцу дорогим.
Пусть любит имя лишь душа твоя,
Но с ним – меня, ведь Вилл – желанье я.
137
Слепая, безрассудная любовь,
Что сделала с глазами ты моими:
Добро и зло рассматривая вновь,
Они не видят разницы меж ними.
А если взор пристрастных глаз моих
На якорь стал в доступном всем заливе,
Зачем ты выковала крюк для них,
Пленяя сердце красотой фальшивой?
Зачем моим считает сердце дом,
Который во всеобщем достоянье?
Но и глаза мои молчат о том,
Красу увидев в ложном обаянье:
Глазами истина искажена,
И стала ложью для души она.
138
Любимая клянется, что честна,
Я верю ей, хоть знаю, – это ложь,
Пусть думает, что молод я, она,
Доверчив, как обычно, молодежь.
Себе я льщу, что юн в её глазах,
Хоть знает, – в прошлом юные года,
Я ж верю лжи, что на её устах,
И скрыта нами истина тогда.
Зачем не признает, что неправа?
Зачем не говорю, что я в летах?
Доверьем показным любовь жива,
И старость забывает о годах.
Хоть я ей лгу, она мне лжет подчас,
Нам кажется, что нет грехов у нас.
139
О, не ищи во мне причины ты
Для оправданья нелюбви своей;
Вольна ты словом раны нанести,
Но только взглядом сердце не убей.
Скажи, что полюбила ты опять,
Но от меня не отводи очей;
Зачем лукавством сердце поражать,
Когда во власти полной я твоей?
Позволь простить тебе, любовь моя:
Твой взор красивый стал врагом моим,
Но от него спасен тобою я,
Когда других ты больно ранишь им.
Не делай так, ведь я почти убит,
Пусть взор убьёт и боль мне облегчит.
140
Будь мудрой, коль жестокосердна ты,
Не мучай онемевшее терпенье,
Чтоб горю слов ответных не найти,
От боли приносящих облегченье.
Хоть нет любви, молил бы, если б мог,
Сказать, что любишь, лишь из снисхожденья.
И перед смертью тот, кто занемог,
С Врачом толкует о выздоровленье.
Ведь, впав в отчаянье, с ума сойду,
Тебя злословить буду в помраченье,
А свет теперь так грешен, на беду,
Что клевете поверит, без сомненья.
Чтоб злоречивым мне не стать таким,
Не прячь очей, хоть сердцем ты с другим.
141
Поверь, глаза не влюблены в тебя, –
Изъяны видят все без исключенья,
Но сердце, недостатки те любя,
Не может им выказывать презренье.
Я звуком слов твоих не восхищен,
Не будит нежных чувств прикосновенье,
Ни вкус, ни аромат не приглашен
На сладострастный пир для поклоненья.
Но ни уму, ни чувству не дано
Уверить сердце в тщетности служенья,
Тебе покорно, словно раб, оно,
Попав душе надменной в подчиненье.
Одно беде той служит оправданьем –
Искуплен грех мой горестным страданьем.
142
Любовь – мой грех, отвергнут он тобой,
Ведь ненавидишь чувство, что грешно,
Но ты сравни мою с твоей душой, –
И ей от Бога многое дано;
А если заслужил упреки я,
То не из нечестивых уст твоих,
Которые любовь свою тая,
Украли поцелуи с губ чужих.
Твоя любовь не менее грешна, –
Прельщаешь ты его, как я тебя,
Всё ж жалость проявить ко мне должна,
Чтоб и тебя жалели так, любя.
Коль состраданья к чувствам нет другим,
Его не будет к чувствам и твоим!
143
Так, как хозяйка, что стремглав бежит
За убегающим цыпленком вдаль,
Хоть у её ребенка грустный вид,
Но ей тогда его совсем не жаль;
Дитя охоту хочет задержать,
Без устали крича за нею вслед,
Но беглеца словить стремится мать,
А до ребенка ей и дела нет;
Так за летящей ты бежишь мечтой,
Меня вдали оставив, как дитя,
Поймав её, все ж возвратись за мной,
Сыграй роль нежной матери шутя.
Слови своё Желанье поскорей,
Вернись и сердце нежностью согрей.
144
Мне две любви несут покой и горе,
Из-за моей души вступая в бой:
Мужчина светел, словно ангел горний,
А женщина черна, как ангел злой.
Чтоб в ад попал я, зло в её обличье
Прельщает друга моего красой,
Стирая меж добром и злом различье,
Чтоб превратился в демона святой.
Но станет демоном ли ангел чистый?
Ответа я пока что не найду,
Всё ж оба далеки, и дух нечистый,
Возможно, держит доброго в аду.
Однако не узнаю, – там ли он,
Пока мой друг не будет изгнан вон.
145
Слетели с губ Любви моей
Слова: “Я ненавижу” вдруг
К тому, кто сердце отдал ей;
Но всё ж заметив мой испуг,
Прониклась жалостью она
И обуздала язычок,
Чтоб к фразе, что изменена,
Иной конец добавить смог;
“Я ненавижу”, но потом
Слова другие уж звучат,
И ночь, сменившись ясным днем,
Как демон злой, спустилась в ад:
“Я ненавижу” и себя
Поправила, “но не тебя”.
146
О, бедная душа, – центр плоти грешной,
Которую одел роскошно грех,
Зачем, раскрашивая стены внешне,
Беднеешь ты из-за расходов тех?
Зачем такая дорогая плата
За этот увядающий уж дом?
Ужель из-за греховной той растраты
Поглотит тело червь? Смысл жизни в том?
Живи душа за счет утрат телесных,
Страдай, чтоб стать счастливою вполне,
Бессмертье обретя средь сил небесных,
Внутри богаче будь, скромней – извне.
И Смерть поправ, что смертному дана,
Живою будешь, мертвою – она.
147
Моя любовь – недуг, и я томим
Неутолимой жаждой, как больной,
Жива она томленьем лишь своим,
Из-за желанья потеряв покой:
Ум-Лекарь – средство от любви моей
Строптивостью больного был задет;
Признал он, что любовь Лекарств сильней, –
Смертельна страсть, ей излеченья нет.
Неизлечимы Разум мой и я,
Безумны и наказаны сполна:
Помрачена настолько мысль моя,
Что уж не видит истину она:
Я думал, – ты прекрасна и ясна,
А ты, как ад, черна, как ночь, темна.
148
О! Что за очи у любви моей,
Ведь взгляд её не отвечает зренью!
Но если видит то, что перед ней,
Куда девалось верное сужденье?
Коль влюблены глаза в красу твою,
Зачем же у людей иное мненье?
А если нет, тогда я признаю, –
У глаз влюбленных истина в забвенье.
Да может ли быть взор любви правдив,
Когда нередко ослеплен слезою?
Но не дивись, что взгляд несправедлив, –
И солнце слепнет из-за туч порою.
Любовь лукавая! Слепишь слезами,
Чтоб не увидели, что ты с грехами.
149
Зачем ты говоришь, что не люблю,
Ведь враг себе я заодно с тобой?
Забыл тебя, а сам себя гублю
Любимой ради, словно деспот злой?
Кто ненавистен милой, друг ли мой?
Кого не одобряешь, льщу тому?
В немилость впав, доволен ли собой?
Тогда не мщу себе я самому?
Горжусь ли я заслугой хоть одной,
Чтоб службой верной пренебречь своей,
Когда боготворю изъян я твой,
Лишь по велению твоих очей?
Но ненавидь, раз повод есть такой:
Ты любишь зрячих, я ж теперь слепой.
150
О, где взяла ты столько дивных сил,
Чтоб слабостью своей пленить меня?
Чтоб истину я ложью подменил,
Тьму называя ясным светом дня?
Зачем тебя так украшает зло,
Что даже черные твои дела
Оно покровом белым облекло,
И мнится – ничего нет лучше зла?
Но всё же, чем любовь моя сильней,
Тем больше есть для нелюбви причин;
За то, что грешница всего милей,
Да будет не судим поэт один:
Заслуживаю тем любовь твою,
Что недостойной душу отдаю.
151
Любовь млада, чтоб ведать угрызенья?
Но совесть ведь любовью рождена,
Тогда не доводи до прегрешенья,
Чтоб не лежала на тебе вина:
Ты предаёшь меня, я ж изменяю
Душе – тому, что лучшее во мне;
Когда влеченью плоти подчиняясь,
Её победой счастлив я вполне.
При имени твоём плоть, поднимаясь,
Стремится сладостный добыть трофей,
И рада, ради милой унижаясь,
Вставать и падать, словно раб, пред ней.
Мне угрызенья совести знакомы, –
В любви узнал паденья и подъемы.
152
Любя тебя, давал я клятвы ложно,
Но дважды клятвы нарушала ты,
Когда, предав супружеское ложе,
Ещё одной любви дала взрасти.
Виню тебя, что дважды изменила,
А сам нарушил клятву двадцать раз,
Когда, давая обещанья милой,
Немало говорил я ложных фраз:
Я уверял тебя, что ты прекрасна,
Добра, верна, нежна и лучше всех,
И озарял тебя я светом ясным,
Чтоб не увидели глаза твой грех.
Так клялся часто я, что ты чиста,
Но не была правдивой клятва та.
153
Свой факел отложив, спал Купидон,
Его взяла одна из нимф Дианы
И погрузила в воду, чтобы он
Не наносил бы сердцу больше раны.
Студеный ключ нагрел святой огонь –
Жар ослепительный Любви извечной;
Так подарила нимфина ладонь
Дар излеченья водам тем навечно.
Но факел взор её зажег опять,
Огнем коснулся сердца Бог жестокий,
И я спешил, чтоб боль души унять,
К источникам, печальный, одинокий.
Однако исцеленье не в ключах,
А, где Амура жар, – в её очах.
154
Вблизи от факела спал Бог-дитя,
Воспламеняющий сердца мечтою,
А Нимфы непорочные, шутя,
Приблизились, и нежною рукою
Взят факел той, кто дев иных милей,
Чтоб сердце излечить от страстной муки,
И Генерала пламенных страстей
Разоружили Девственные руки.
Огонь любви тогда в ключе угас,
Нагрел родник студёный до кипенья,
Целительной водой он лечит нас,
Но от любви мне нет в ней исцеленья:
Любовь нагрела воду навсегда,
Но в ней не остывает никогда.