у его величества новый наряд —
разумеется, краше прежних.
говорят, что ткань для него
соткали из лунного света,
столь тонкую,
что не увидеть глазом,
не прикоснуться рукой —
не почувствуешь прикосновения.
говорят, что наряд вышивали
не золотом и не серебром —
лишь сиянием звезд
и солнечными лучами.
оттого невозможно узор разглядеть:
только всмотришься пристально — сразу ослепнешь.
в столице только и говорят,
что о новом наряде его величества:
о дивном покрое,
о тончайшей работе,
о том, как изысканно,
как элегантно,
как к лицу его золотому величеству…
я — судомойка
на кухне его величества.
девочка на побегушках,
подай-принеси-отойди в сторонку,
получай колотушек,
не вздумай разбить тарелку,
она дороже, чем вся твоя жизнь.
во дворце сегодня прием,
и я мою, мою, мою посуду,
руки красные и распухшие,
ноги гудят,
глаза слипаются…
нечего и мечтать,
чтоб хоть в щелочку посмотреть
на новый наряд его золотого величества.
он спускается в кухню
уверенно, по-хозяйски,
легким неслышным шагом.
так неожиданно,
что я не сразу понимаю,
КТО передо мной.
забываю о реверансе,
тарелка выскальзывает из пальцев,
из мокрых распухших пальцев —
дороже, чем вся моя жизнь…
он неожиданно улыбается
и говорит: «на счастье».
садится на стул —
такой молодой,
совсем не похожий на того себя,
которого рисуют в хрониках
и на парадных портретах.
волосы темные,
глаза светлые,
когда улыбается —
ямочка на щеке…
боже, о чем я думаю,
где главный повар,
где поварята,
куда все запропастились,
почему я одна на кухне
с его золотым величеством?..
он улыбается —
озорно, по-мальчишески,
говорит: «приемы —
это смертельно скучно,
они там прекрасно
занудствуют и без меня.
барышня,
(барышня?!
меня в жизни так не называли!)
барышня,
у вас не найдется вишневого сока?
люблю его с детства».
киваю.
так непочтительно,
но язык прилипает к гортани.
наливаю вишневого сока
в простую глиняную кружку,
подаю —
слегка задеваю пальцы,
тонкие и изящные,
как такими держать меч
и скипетр?..
он делает пару глотков
и неожиданно спрашивает:
«барышня,
как вам мой новый наряд?»
на его королевском величестве
простая рубашка,
ворот небрежно распахнут,
ткань чуть подрагивает
в такт биению сердца…
простая белая ткань,
без вышивки и без кружева…
я наконец
делаю реверанс
и сбивчиво лепечу.
что-то о ткани из лунного света,
о вышивке солнцем и звездами,
о дивном покрое,
тончайшей работе…
он досадливо морщится.
вишневый сок проливается
на простую белую ткань,
там, где она чуть дрожит
в такт биению сердца…
«барышня, барышня,
неужели вы тоже не видите…»
стук глиняной кружки
о гладкую столешницу.
стук удаляющихся шагов —
тяжелых, как вечность.
и только тогда
я понимаю,
что король — все равно что голый,
беззащитный, доверчивый,
ничего, кроме белой ткани
и бьющегося под ней сердца…
на языке горчит осознание
непоправимой ошибки.
но поздно, боже мой, поздно,
скоро придет главный повар,
а тарелки еще не домыты…
дороже, чем вся моя жизнь.
15.04.2024