Я был всегда до истины охоч.
Мне говорили: ты до смыслов жадный.
И шли за мной те, кто умел помочь,
А для других я - нерукопожатный.
И, соблюдая плоский ритуал,
Я руки жал, порою стыдно было,
Пока в ладонь мою не лёг кинжал
Не рукоятью, но клинком постылым.
И я пожал его - нет в этом никакой
Иронии - настало время жатвы.
И мне с небес кричали: наш герой!
А для других я - нерукопожатный.