Судебная исповедь заводского слесаря

Владимир Давыденко
   

Записали наш завод  в  «Вечер поэтический»,
С цеха взяли  весь народ,  дали электричество,
Пригласили твёрдо так  к мягкому сидению,
И какой-то хмырь сказал, – Просьба - шоб без пения!

У бригады за калым,  семь бутылок «Красного»,
Так сказать нектар «Олимп» под коня  Парнасного.
Пусть кругом звучат стихи - нету возражения,
Можем слушать без  «хи-хи» ихни  выражения.

Сменщик «килечку» открыл, закус  распрекрасную,
А на сцене чудик ныл,  про любовь  несчастную.
За такого не пойдут  бабы, если трезвые…
Тост подняли, как салют – мы ребята резвые.

Старший мастер подошёл, цыкнул для приличия,
Но за ним самим грешок – пьёт до безразличия.
Мы ж сидим без пантомим, рюмка  не торопится,
Тут, понятно - не интим, ну  чего  ж  суропиться.

А  на сцену, (во дела!)- в юбке выше пояса!
Ну такая поднялась -  щас бы  познакомился!
И глаза  её  на  нас  долго так  сигналили –
Я ей хлопал целый час, хорошо, шо налили.

Замесили «дурака»,  табачком  попыхали.
У кого  жизня  легка? Раздавай по-тихому.
Только славно стало мне, только чуть расслабилось,
Как в последнем флаконЕ, донце оскалабилось.

До звонка я досидел  не  без удовольствия.
Кто-то Бродского трындел, кто-то пел нам  Дольского.
Так хотелось «Мойдодыр» с места декламировать!
Не позволил бригадир – «чо  людей нервировать».

Объявили перерыв - это к облегчению,
А в буфете две муры  – кофе да печение.
Мы  наладили гонца в магазин-стекляшечку,
Взять пяток-другой винца,  «Приму», да беляшечки.

После третьего звонка творчество продолжилось.
До чего же мужикам хорошо с художества!
Не ругается жена, не видать милиции,
Жизнь дана всего одна, уж-то не напиться ли?

Поднялся какой-то гад непонятной  странности,
Объявил про авангард  стихосложной   бранности,
Ну и что, что награждён  Бунинскою премией –
Бить таких скупым рублём  по плешивой темени!

Да какая ж рифма-то - с матюгом  рифмуется?
Уходи, Пегас в пальто, вишь – народ волнуется,
Даже задние ряды  заперекорёжило,
Ну, дождался, блин,  беды,  выйдешь - с битой рожею.

Сцену тётя заняла - килограмм! - неведомо!
И такое  понесла!  Чую - до победного…
Если б не было ещё  у Петра  «ноль пятого»,
Тоб  меня бригада вся, в жёлтый дом упрятала.

Тут пришёл какой-то тип, стал рычать с оказией,
– Я заслуженный артист!  Пить здесь - безобразие!
После третьей окосел, рукавом занюхался,
На сиденье плотно сел  и уже не рухался.

Рядом вдруг возник «пожар», помню морду борзую,
С ним  ходили  в  бенуар  погутарить  прозою.
Там сказали, – За билет  деньги возвращаются.
Ну, а я в ответ, – Нет-нет, театру причитается.

Помню  лазил на балкон  спорить ритмо-метрами,
А на стеночке дракон  предложил – «До ветру мне».
И открылся  энурез из-за той   рептилии.
Потому и не залез –  кончилась идиллия.

Напоследок говорил с кем-то в бельэтаже  я,
Чтобы рот он свой закрыл – «критикесса»  вражия.
Ну а сменщик, охламон, весь от смеха корчился.
А потом вбежал ОМОН - праздник и закончился.

Ставят мне теперь на вид, за такие промахи,
Я ведь был передовик, а теперь как в омуте.
Притащили вот на суд - жизнь позором кажется,
На поруки вон берут, мастер  вон  куражится.

Эх, какое тут житьё, Ваша Честь - собачие,
Хорошо шо есть питьё, повод для безбрачия,
Потому живу один,  нет ни слёз, ни  шмона,
Проходная - магазин, и... клиент ОМОНА.

Пусть меня высокий суд  не корит за этику,
Но, бывает - так «несут» разную поэтику!
Что берёт  желанье нас пить дурное  зелие.
Пусть приходит лучше в цех клоун для веселия.
               
                ***