Господь нам посылает испытанья –
и я в мечтах нашла себе приют
на облаке, где ангелы живут,
и думала, что там мне легче станет;
хранитель мой, печальный добрый ангел,
пытался развлекать меня как мог –
разучивал со мной фокстрот и танго,
водил гулять по кущам и в кино;
но как-то некомфортно мне жилось –
я мучилась бездельем и тоскою,
и на душе так было тяжело,
что облако не вынесло такое –
и вот однажды были мы одни –
я думала о жизни невезучей,
и тут просвет возник внезапно в тучах
и с ангелом мы полетели вниз –
и, падая на землю с облаков
на грани где-то между сном и явью,
я плакала у ангела в объятьях,
а он помог мне встать и был таков;
я с болью вспоминаю наш полёт
и трепетанье пожелтевших крыльев
из шёлка что ли, то ли из акрила,
и глаз его голубоватый лёд –
ведь я, когда б не камень на душе,
не стала бы для ангела обузой,
тяжёлой ношей, неподъёмным грузом,
порхала бы в обычном кураже –
но рада я, что вышло так как вышло:
мой ангел был какой-то никудышный –
худой, поблекший, с белой шевелюрой,
давно не бритый, щёки в кракелюрах –
он был похож на нашего соседа –
душеспасительные вёл беседы
и вообще казался человеком –
но что реально было в голове-то
я знать не знала: он грозил перстом,
плёл что-то о законе бумеранга –
он был довольно строгим, этот ангел –
то хмурился, то осенял крестом,
читал морали мне и жить учил,
воспитывал, нудил и зуб точил,
порой читал стихи на португальском,
на греческом изысканно ругался,
ворчал, бурчал, не подпускал к бутылке,
в башке моей усердно делал дырку –
и нет, чтоб пожалеть меня, бедняжку,
взломать весь этот ужас леденящий –
а он себе раскладывал пасьянс,
держался абсолютно по-людски –
но был один единственный нюанс:
он знать не знал ни горя, ни тоски,
ни гнева, ни любви, ни бранных слов,
а нас держал за куриц и козлов...