4, 5, 6
В субботнем расписании значился матч между Итекой и Уинерпом. Победитель должен был сыграть с Дангатаром в финале через неделю.
Тилли Даннедж вела неустанную трудовую битву до тех пор, пока дом не засиял чистотой. Теперь все содержимое буфета было подчищено, все консервы съедены. Молли сидела в коляске на испещренной солнечными пятными веранде. Позади нее на стене уже начала распускаться глициния. Тилли поплотнее прикрыла колени матери шерстяным клетчатым пледом.
– Я знаю таких, как ты, – закивала Молли, молитвенно сложив худые прозрачные пальцы.
Хорошее питание укрепило ее тело и дух, частично вернуло ясность рассудка. Она усвоила главное: чтобы противостоять этой гадкой девице, которая прочно обосновалась в доме, потребуется хитрость, упорное сопротивление, а иногда и грубая сила. Тилли расчесала непослушные седые волосы, дала матери сумочку через плечо, водрузила ей на голову широкополую соломенную шляпу, затем надела солнцезащитные очки, спустила коляску с веранды и покатила по ковру из зубровки и веселых желтых одуванчиков.У ворот они остановились и посмотрели вниз. На главной улице сновали посетители магазинов, некоторые стояли, собравшись небольшими группами. Тилли набрала в грудь побольше воздуха и двинулась в путь. Всю дорогу до подножия холма Молли орала, вцепившись в поручни коляски.
– Ты все-таки хочешь, хочешь меня убить! – верещала старуха.
– Ни в коем случае. – Тилли вытерла вспотевшие ладони о брюки. – Другие преспокойно бросили тебя умирать, а я спасла. Теперь они попытаются убить меня.
На углу перед поворотом на главную улицу Тилли опять остановилась. Лоис Пикетт, толстуха с прыщавым лицом, и худая как палка злобная Бьюла Харриден этим утром заправляли в уличной торговой палатке.
– Что это? – встрепенулась Лоис.
– Кресло-каталка! – определила Бьюла.
– И его везет…
По соседству с ними Нэнси бросила подметать дорожку и замерла с метлой в руке, уставившись на фигуры, мелькающие в полосах света и тени.
– Она самая. Миртл Даннедж, – заключила Бьюла Харриден. – Ну и нахалка!
– Ну-ка, ну-ка…
– Это надо же!
– А с ней – Чокнутая Молли!
– Мэриголд знает?
– Нет! – рявкнула Бьюла. – Мэриголд вообще никогда ничего не знает!
– Я уже почти забыла о девчонке.
– Да уж, наглости ей не занимать.
– Вот это развлечение!
– А волосы-то…
– Крашеные!
– Сюда направляются…
– Только посмотри, как она одета!
– Ох ты, батюшки…
– Тс-с-с!
Отверженные приблизились. Лоис поспешно взяла в руки вязанье, Бьюла принялась разглаживать бумажные крышечки на банках с домашним вареньем. Отчаянно пытаясь унять дрожь в коленях, Тилли остановилась у ларька и улыбнулась соседкам в эластичных чулках и вязаных кофтах.
– Доброе утро, – поздоровалась Тилли.
– Ах, как вы нас напугали, – притворно вздрогнула Лоис.
– Да это же Молли, а с нею, если не ошибаюсь, юная Миртл, – констатировала Бьюла. – Вернулась из… откуда? – Она вперилась в солнцезащитные очки Тилли.
– Издалека.
– Как поживаешь, Молли? – изобразила любезность Лоис.
– Не жалуюсь, – отрезала Молли.
Она не сводила глаз с пирожных. Тилли окинула взглядом содержимое большой плетеной корзины под красной целлофановой пленкой: консервированная ветчина, тушенка, ананас, персики, пакетик драже, рождественский пудинг, растворимый горячий шоколад фирмы «Мило», веджимайт [3]и антисептический бальзам в круглых плоских баночках. Женщины в упор смотрели на Тилли.
– Это лотерейные призы, – сообщила Лоис, – их предоставил мистер Пратт. Средства от розыгрыша пойдут в футбольный клуб. Лотерейные билеты – по шесть пенсов.
– А, вот как. Я, пожалуй, возьму пирожное, шоколадный бисквит с кокосом, – вежливо сказала Тилли.
– Не вздумай, – громко предупредила Молли, – а не то отравимся насмерть.
Лоис скрестила на груди руки.
– Вы только подумайте!
Рот Бьюлы превратился в ниточку, брови взлетели вверх.
– Тогда, может, это? – спросила Тилли, указывая на эклер, и прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
Молли посмотрела на солнце, лучи которого, словно раскаленные стальные штыри, пронзали отверстия в ребристой металлической крыше.
– Крем наверняка прогорк. Безопаснее всего – рулет с джемом.
– Сколько стоит рулет? – спросила Тилли.
– Два…
– Три! Шиллинга! – выпалила Лоис, испекшая шоколадные бисквиты, и метнула на Молли взгляд, чреватый лесным пожаром.
Тилли передала три шиллинга. Лоис сунула рулет ей в руки и тут же отшатнулась, как от прокаженной. Толкая впереди себя коляску, Тилли вошла в универсам Праттов.
– Грабеж среди бела дня! – прокомментировала Молли. – У этой Лоис Пикетт чесотка. Вдобавок она давит прыщи и ест гной из-под ногтей. Посыпает бисквиты кокосовой стружкой, только чтобы замаскировать свою перхоть. Зато мнит себя чистюлей и убирает в доме Ирмы Олменак. Кстати, на твоем месте у Бьюлы Харриден я бы из принципа ничего не брала, уж такая она сволочь, такая сволочь…
Мюриэль, Гертруда и Редж замерли, когда Тилли вкатила в магазин коляску. Они продолжали остолбенело стоять, пока Тилли изучала скудный ассортимент овощей и фруктов, а затем взяла с полки несколько пачек разной крупы и сгрузила покупки на колени матери. Когда посетительницы перешли в отдел тканей, Элвин Пратт выскочил из своего стеклянного кабинета к прилавку. На просьбу Тилли отмерить три метра зеленого креп-жоржета Элвин услужливо кивнул:
– Разумеется!
Мюриэль упаковала отрез в коричневую бумагу, Элвин прижал сверток к груди и растянул рот в улыбке. Зубы у него были темные.
– Очень необычный оттенок зеленого, – улыбаясь, сообщил он, – поэтому у нас на него скидка. Что ж, если постараться, из этого вполне можно что-нибудь пошить. Скатерть, например.
Тилли открыла кошелек.
– Сперва попрошу вас погасить долги вашей матушки. – Улыбка исчезла с лица Элвина, он протянул руку за деньгами.
Молли сосредоточенно изучала ногти на руках. Тилли расплатилась. На улице, указав большим пальцем назад, она фыркнула:
– Лживый торгаш.
Они направились в аптеку. Перл, которая поливала из шланга дорожку, обернулась им вслед, разинув рот. Фред был в подвале, и когда струя воды из шланга стала бить прямо в распахнутый люк, взревел от злости и высунул наружу голову. Он тоже заметил Чокнутую Молли с дочкой. Нэнси, вытаращившая глаза, уже и забыла про свою метелку.
Мистер Олменак стоял за кассой.
– Доброе утро, – сказала Тилли его круглой лысой макушке.
– Здравствуйте, – пробормотал он в пол.
– Дайте противоядие или слабительное. Меня травят! – крикнула Молли.
Лысая голова мистера Олменака зашевелилась, на ней появились морщины.
– Это я, Молли Даннедж, я еще не умерла. Как поживает ваша бедная жена?
– Ирма чувствует себя превосходно, – последовал ответ аптекаря. – Чем могу служить?
Вошла Нэнси Пикетт с метлой в руке. У нее было квадратное лицо, широкие плечи и мальчишеская походка. В школе она сидела за спиной Тилли, всячески дразнила и издевалась над ней, окунала косичку в чернильницу, а по дороге домой не отказывала себе в удовольствии вместе с другими детьми побить Тилли. Нэнси всегда хорошо дралась и легко размазала бы любого, кто попытался бы обидеть ее старшего брата Бобби.
– Что ты задумала? – спросила она, глядя на Тилли в упор.
– Моя еда отравлена, – громко прошептала Молли; Нэнси наклонилась к ней поближе. – Она подкладывает яд мне в пищу.
Нэнси понимающе кивнула:
– Ясно.
Тилли взяла с соседнего столика несколько порошков от изжоги и помахала ими перед лицом мистера Олменака. Аптекарь поднял худую, с разбухшими венами руку, постучал по кнопкам кассы и с силой нажал. Послышался шорох, мелодичное звяканье, потом глухой звук, и мистер Олменак привычно пробубнил:– Шесть пенсов, пожалуйста.
Тилли рассчиталась. Проходя мимо Нэнси, она вполголоса произнесла:
– Если я и в самом деле соберусь ее прикончить, то скорее всего сверну ей шею.
Перл, Фред, Элвин, Мюриэль, Гертруда, Бьюла, Лоис, а также все утренние посетители магазинов и просто зеваки наблюдали, как по дороге в парк незаконнорожденная девица везет в инвалидной коляске свою безумную мамашу, ведьму и распутницу.
– Что-то мне спину жжет, – пожаловалась Молли.
– Пора бы и привыкнуть, – сказала Тилли.
На берегу реки они остановились посмотреть на утят. Птенцы изо всех сил старались успеть за мамой-уткой, борясь с течением и флотилией листиков и веточек. Молли и Тилли прошли мимо Ирмы Олменак. Пожилая женщина с ярким пледом на коленях и обезображенными суставами, похожими на корни имбиря, грела косточки, сидя у калитки среди роз. Миссис Олменак страдала ревматоидным артритом. Постоянная боль проложила на ее лице глубокие морщины. Случались дни, когда уже от одного дыхания иссохшие кости скрипели, а мышцы горели огнем. Она предсказывала дождь, порой за целую неделю, и служила живым барометром для фермеров, практически никогда не ошибаясь в своих прогнозах. Мистер Олменак не верил в силу фармацевтических препаратов. «Лекарства вызывают привыкание, – говорил он. – Все, что нужно для здоровья, – Божье прощение, чистая душа и правильная пища, мясо и хорошо приготовленные овощи».
Ирма мечтала скользить во времени, как скользит масло по поверхности воды, грезила о жизни без боли и скрюченного мужа-зануды, который то намертво застревал в каком-нибудь углу, то проедал жене мозги, вещая о грехе – причине всех недугов.
– У тебя всегда были чудесные розы, – заметила Молли. – Что с тобой сталось?
Брови Ирмы приподнялись, она втянула носом аромат нежных лепестков, но глаза не открыла.
– Молли Даннедж?
– Угу. – Молли вытянула руку и ткнула пальцем в лиловый, распухший кулак.
Лицо Ирмы исказилось от боли, она со свистом втянула воздух.
– Болит, да? – участливо спросила Молли.
– Немного. – Ирма наконец посмотрела на нее. – Как поживаешь, Молли?
– Кошмарно, хотя мне запрещено жаловаться. Что с твоими глазами?
– Артрит добрался и до них. – Ирма слабо улыбнулась. – Да и ты, вижу, в инвалидном кресле.
– Так удобно моей поработительнице.
Тилли заглянула в лицо аптекарши и сказала:
– Миссис Олменак, меня зовут…
– Я знаю, кто ты, Миртл. Хорошее решение – вернуться домой к матери. И очень смелое.
– Вы столько лет присылали ей еду…
– Не стоит об этом. – Ирма бросила предостерегающий взгляд на аптеку.
– Я бы тоже про это помолчала, твоя стряпня просто ужасна, – вставила Молли и с ехидцей добавила: – Муженек твой нынче еле ходит. Как ты справляешься?
Тилли в извиняющемся жесте положила легкую – легче перышка – ладонь на ледяное плечо миссис Олменак. Ирма улыбнулась.
– Персиваль говорит, на все воля Божья.
Прежде муж обвинял ее во многих прегрешениях, за которые она расплачивалась подбитым глазом или рассеченной губой. С годами, когда он усох и съежился в шаркающего калеку, побои прекратились.
Ирма перевела взор на другую сторону улицы, где покупатели магазинов и прохожие, выстроившись рядами, наблюдали за разговором трех женщин. Тилли попрощалась и покатила коляску вдоль берега в направлении к дому.
Надежно устроив Молли у камина, Тилли села на веранде и скрутила папироску. Внизу суетливо двигались люди, точно цыплята, роющиеся посреди огорода. Иногда они задирали головы, бросали взгляды на вершину холма и тут же поспешно отворачивались.
5
Мисс Пруденс Димм учила дангатарцев читать, писать, умножать и делить. Здание школы стояло через дорогу от почтамта, которым заведовала ее сестра Рут. По утрам в субботу и вечером по средам Пруденс исполняла обязанности библиотекаря. Белокожая, крупная, близорукая, она являла разительный контраст с сестрой – миниатюрной, худощавой и загорелой, с кожей цвета потрескавшегося ила на дне пересохшего пруда. Ночные смены на телефонной станции Рут делила с Бьюлой Харриден, но в одиночку отвечала за погрузку корреспонденции на ежедневный поезд, получение писем и посылок, равно как за их сортировку и доставку. Кроме того, по просьбе горожан Рут пополняла депозиты, обналичивала чеки, вносила платежи за коммунальные услуги и страховки.
Нэнси Пикетт лежала на широкой кожаной кушетке в зале почтамта. Ее голова покоилась в плавном изгибе бедра Рут. Позади беззвучно дремала коммутаторная установка – целая стенка из световых индикаторов, шнуровых пар, гнезд и наушников. Ветви бугенвиллеи настойчиво царапали стекло.
Нэнси проснулась, вскинула голову и заморгала. Она лежала голышом, молочная кожа покрылась мурашками, соски затвердели, точно световые выключатели. Рут потянулась и зевнула. На улице хрустнула ветка: Бьюла Харриден кралась вдоль стены почтамта.
– Бьюла! – прошипела Нэнси.
Схватив платье, она метнулась за коммутаторную станцию. Рут прыгнула на свое рабочее место, щелчком зажгла верхний свет и крикнула:
– С добрым утром, Бьюла!
Снаружи доносился хруст обрезанных терновых колючек и поломанных сучьев, по которым шла Бьюла. Нэнси быстро преодолела короткий отрезок улицы, пролезла между оторванными досками в заборе, через открытое окно забралась к себе и мягко спрыгнула на темно-красный линолеум.
Лоис, ее мать, лежала в постели и давила угри на носу, засунув вчерашние трусы под подушку.
Нэнси на цыпочках прошла в ванную, побрызгала на лицо водой, потом схватила сумочку и направилась на кухню, где Бобби готовил смесь для ягнят – разводил в теплой воде порошковый заменитель молока. На Рождество Нэнси подарила ему собаку, решив, что парнишка отвлечется и перестанет сосать палец. К несчастью, недавно пес, прилежно охранявший дом и имущество, умер от укуса бурой гадюки. В свободное время Бобби играл в футбол и спасал животных. Среди спасенных были многочисленные черепахи, один варан, синеязыкий сцинк и несколько тутовых шелкопрядов, от которых решили избавиться одноклассники.
– Доброе утро, сестренка.
– Привет, опаздываю. Мистер О. не любит ждать.
Бобби разлил теплую смесь в пивные бутылки, выставленные на раковине.
– Ты не позавтракала. Нужно что-нибудь съесть; вредно начинать день без завтрака.
Он натянул на горлышки резиновые соски.
– Ладно, выпью молока.
С полки на дверце холодильника Нэнси взяла бутылку, встряхнула, поднесла к губам и принялась пить, потом сунула бутылку на место и стала медленно пробираться сквозь ораву голодных животных на заднем крыльце: кормежки ожидали три ягненка, две кошки, теленок, детеныш кенгуру, голуби, сороки, куры и хромой вомбат.
Отпирая аптеку, Нэнси вновь увидела на улице Бьюлу Харриден. Голени у той были расцарапаны, к кофте прицепился лиловый лепесток. Нэнси вышла на тропинку, улыбнулась.
– Еще раз с добрым утром, миссис Харриден! – окликнула она.
Бьюла оглянулась.
– Одна из этих… – зашипела она, но вдруг охнула, прикрыла рот ладонью и умчалась.
Нэнси, одновременно довольная и озадаченная, открыла дверь аптеки, подошла к зеркалу, чтобы причесаться, и только тогда поняла, чем напугала Бьюлу: вокруг рта у нее красовались белые молочные «усы». Она хихикнула.
В понедельник в восемь пятьдесят утра сержант Фаррат уже привел себя в порядок и облачился в наглаженную до хруста темно-синюю униформу. Фуражка лихо сидела на макушке, юбка туго обтягивала бедра и крепкий зад, а задние швы на нейлоновых чулках тянулись ровно, как струны. Новая юбка из гинема, накрахмаленная и отглаженная, висела позади него на вешалке, зацепленной за дверцу платяного шкафа. Пылесос засасывал внутрь последние ниточки, красноречиво свидетельствовавшие о занятии сержанта.
Бьюла Харриден стояла на крыльце полицейского участка, прижав лицо к стеклу, вглядываясь в мутный сумрак помещения. Она барабанила в дверь, но никто не открывал.
Сержант выключил пылесос и аккуратно намотал шнур на держатель. Снял форменную юбку и вместе с юбкой из гинема убрал ее в шкаф, который предусмотрительно запер. Несколько секунд помедлил, с наслаждением оглаживая нейлоновые чулки и новые кружевные трусики, потом надел форменные брюки, носки и туфли и посмотрел в зеркало на свое отражение. Пора приступать к работе.
Продрогшая Бьюла переминалась с ноги на ногу. Сержант Фаррат бросил взгляд на часы, отпер парадную дверь. Бьюла влетела внутрь, как смерч.
– Из-за футбольных болельщиков всю ночь лаяли собаки, – захлебывалась она, – а поскольку вы их не утихомирили, сегодня утром я позвонила советнику Петтимену, и он сказал, что сам займется этим вопросом, а я опять написала вашему начальству, и уж на этот раз рассказала про все, про все. Зачем нам нужен полицейский, который не следит за соблюдением законности, а устанавливает свои порядки? Ваши часы врут, вы имеете привычку опаздывать, а по пятницам – я знаю! – уходите с работы раньше положенного.
У Бьюлы Харриден были светлые, навыкате глаза с вечно красными белками, бульдожья нижняя челюсть и крупные выступающие зубы, растущие вкривь и вкось. Из-за этого она постоянно прикусывала верхнюю губу, а в уголках ее неудачно скроенного рта собиралась и пересыхала слюна. Сержант заключил, что из-за проблем с прикусом Бьюла недоедает и по причине неполноценного питания вечно злится и бросается на людей, буквально как собака. Пока миссис Харриден продолжала свою трескотню, сержант Фаррат положил на стойку чистый бланк, заострил карандаш и вывел: «Понедельник, девятое октября. Время – 9.01»…
Бьюла в неистовстве затопала ногами.
– Ко всему прочему, в город вернулась дочка Чокнутой Молли, убийца! И молодой красавчик Уильям Бомонт – тоже, да-да! Вместо того чтобы взяться за дела или позаботиться о бедной матери, он шатается по улицам и пьянствует вместе с этим хулиганьем из футбольной команды. Уж поверьте, сержант, если ему в голову взбредет какая-нибудь блажь, нам всем не поздоровится. Знаю я, что бывает с мужчинами, которые уезжают в большие города. Некоторые вообще переодеваются в женщин и…
– Откуда вам это известно, Бьюла?
– Отец предупреждал меня, – криво улыбнулась она.
Сержант Фаррат в упор посмотрел на нее, вздернув светлые брови.
– А ему-то откуда знать?
Бьюла растерянно заморгала.
– Что у вас сегодня стряслось?
– На меня напали! Утром! Малолетние бандиты!
– И как они выглядели?
– Как, как – невысокие, чумазые…
– В школьной форме?
– Вот именно.
Сержант подробно записал показания Бьюлы. «Сержант Горацио Фаррат, начальник Дангатарского полицейского участка, принял заявление миссис Бьюлы Харриден. Миссис Харриден стала жертвой нападения мародерствующих школьников. Рано утром сего дня двое мальчиков и девочка школьного возраста незаконно проникли в частные владения миссис Харриден и были замечены ею при попытке бегства. Миссис Харриден обвиняет троих упомянутых школьников в том, что они ободрали жакарандовое дерево, растущее на участке миссис Харриден, и забросали плодами крышу ее дома».
– Это были оборванцы Максуини, я видела! – верещала Бьюла, распространяя вокруг себя острый запах пота. Капли слюны, вылетавшие изо рта, летели прямо на страницы регистрационного журнала.
Сержант забрал бланк, журнал и отступил назад. Бьюла, качнувшись, вцепилась в стойку; ее зубы опять оцарапали нижнюю губу.
– Ладно, поедем к Эдварду и Мэй, посмотрим на их выводок, – вздохнул сержант Фаррат.
Он привез Бьюлу к ее дому, где сразу же было установлено, что все круглые коробочки с семенами жакаранды, забившие водосточные желобы по периметру крыши, исчезли: должно быть, их сдуло ветром. Сержант на медленной скорости повел автомобиль дальше в поисках обвиняемых. Нэнси, опершись на метлу, болтала с Перл, которая поливала дорожку из садового шланга. Ирма Олменак сидела у ворот. Лоис и Бетти глазели на витрину универсама, на локте у каждой висела плетеная корзинка. Мисс Димм стояла посреди школьного двора в окружении детворы. На другой стороне улицы Рут Димм и Норма Пуллит, выгружавшие из красного фургончика мешки с почтой, взяли короткую передышку. Все видели Бьюлу в машине сержанта, видели, как она тявкала на беднягу Фаррата. Горожане улыбались и махали полицейскому автомобилю, который ехал по главной улице, время от времени сигналя, чтобы освободить путь.
В семье Максуини понедельник выдался славным. Ветер дул с востока, и, стало быть, их обветшалое жилье находилось с подветренной стороны от свалки. Эдвард Максуини восседал на старом автомобильном сиденье и чинил сетку на ловушках для птиц, заделывая рваные мелкие ячейки новой проволокой и оборачивая ее вокруг ржавых стальных колец. Трое ребятишек гонялись по двору за квохчущими цыплятами, а поймав, отнесли к колоде для рубки мяса, где Барни стоял в неуклюжей позе с топором в руках. Его рубаха была заляпана кровью, окровавленные перья налипли на лезвие. По щекам Барни текли слезы. Видя это, Принцесса Маргарита вручила ему кочергу и отправила поддерживать огонь под большим медным котлом, в который опускали убитую птицу, а сама взялась за топор. Мэй доставала цыплят из котла и ощипывала, после чего Элизабет укладывала розовые сморщенные тушки на пень и рывком извлекала внутренности.
Джек-рассел-терьеры принялись беспокойно лаять, бегая по кругу и заглядывая в глаза Мэй. Та на секунду задержала взгляд на автомобиле.
– Фараоны, – заключила она.
При слове «фараоны» Эдвард, по натуре тихий и спокойный, вскочил, как ужаленный, и рванул прочь вместе с сеткой. Охотники за цыплятами, две девчушки в штанах с нагрудниками и мальчуган лет трех в полосатой пижаме, помчались к воротам. Малыш держал ведерко, наполненное стеклянными шариками, каждая из девочек – палку. Та, что повыше ростом, начертила палкой на земле круг, мальчик высыпал в него шарики, и оба увлеченно бухнулись на коленки. Их сестренка подправила клетки старых «классиков», когда-то давно расчерченных на сырой красной глине перед воротами, и запрыгала по ним на одной ножке. К тому времени, когда черный полицейский «холден» остановился перед воротами, дети были заняты игрой. Сержант Фаррат посигналил, однако его проигнорировали. Он посигналил снова. Высокая девочка неохотно открыла ворота. Эдвард вернулся обратно и с невинным выражением лица уселся на скамеечку возле своего дома-фургона.
Бьюла выскочила из машины. Сержант Фаррат предложил гомонящей ребятне леденцы из пакетика. Зажав угощение в ладошках, они побежали к матери, которая спешила навстречу с окровавленным топором в руке. Маргарет и Элизабет шли по бокам от нее, взметая за собой шлейф из белых с алым перышек. Руки Элизабет были красными по локоть, Маргарет несла горящую, как факел, ветку.
– С добрым утром, – дружелюбно поздоровался полицейский и улыбнулся ребятне.
Дети улыбнулись в ответ, демонстрируя пухлые щечки и подбородки, перемазанные липкой слюной.
– Скажите, миссис Харриден, эта троица – те самые дети, которых вы видели? – задал вопрос сержант Фаррат.
– Да! – взвизгнула Бьюла. – Они самые, мерзавцы!
Она замахнулась для удара. Сержант Фаррат, Эдвард, Мэй и старшие дочери одновременно сделали шаг вперед.
– Выходит, было две девочки и мальчик?
– Да, да, я прямо как посмотрела на них, так и вспомнила.
– А как же школьная форма?
– Скинули, поди.
– Я еще не хожу в школу, – заявил мальчуган, – и Мэри не ходит. А Виктория пойдет через год.
– Виктория, ты хочешь поскорее пойти в школу? – спросил сержант.
Все трое ребят в один голос отозвались:
– Не-ет, лучше уж на свалке рыться!
Сержант Фаррат оглядел выстроившихся перед ним грязных карапузов. Дети не сводили глаз с пакетика леденцов, который высовывался из его нагрудного кармана.
– Значит, сегодня утром вы все рылись на свалке?
На этот раз ответы прозвучали один за другим:
– Не-а, тут бездельничали. На свалку мы ходим по пятницам, когда привозят новый мусор…
– Сегодня мы ловили цыплят.
– Затря на речку дунем, рыбу ловить.
– А ну, не коверкай слова! – строго сказала сыну Мэй.
– Врут они, врут! – неистовствовала побагровевшая Бьюла. Она вся взмокла, от нее резко воняло по;том. – Они швыряли семена на мою крышу!
Дети переглянулись:
– Сегодня? Не-ет.
– Мы этого не делали.
– Хотите, покидаемся?
Бьюла, вне себя от злости, топала ногами и верещала, брызгая слюной:
– Это они! Они, говорю!
Дети озадаченно смотрели на нее, затем мальчуган изрек:
– Миссус, у тебя печенка от злости трещит. Видать, ты вчера злобственных порошков объелась.
Мэй наградила юного Джорджа подзатыльником. Его сестры усердно изучали собственные башмаки.
– Вы уж извините, – сказала Мэй, – это они от других всякой гадости набираются.
Сержант Фаррат кратко объяснил миссис Максуини необходимость искоренять дурные наклонности в зародыше и подавать хороший пример.
Мэй скрестила руки на груди.
– Да знаем мы, сержант, только тут уж ничего не поделаешь.
Сержант Фаррат обернулся к Бьюле:
– Миссис Харриден, достаточно ли вам будет слышать крики этих детей из-за фургона, где я преподам им надлежащий урок, или вы желаете, чтобы я выпорол их до полусмерти прямо здесь, у всех на глазах?
Максуини согнулись пополам от хохота. Сержант Фаррат вручил Виктории пакетик с леденцами, Бьюла нетвердой походкой вернулась к машине. В ярости она треснула кулаком по фаре и едва не разбила ее, а потом так сильно хлопнула дверцей, что в вагончиках Максуини задребезжали стекла. Наклонившись к месту водителя, Бьюла стала без перерыва давить на клаксон.
Сержант Фаррат вывез свою пассажирку за ворота и остановился. Он перегнулся через Бьюлу, чтобы открыть ей дверцу. Оказавшись вплотную к ней, сержант продолжал спокойно, ровно дышать. Бьюла вжалась в сиденье.
– Миссис Харриден, я не еду в вашу сторону – не имею права расходовать казенный бензин. Высажу вас здесь. – Он нажал на ручку.
На вершине холма Тилли Даннедж, опершись на лопату, наблюдала, как Бьюла Харриден вываливается из черного полицейского авто. Тилли улыбнулась себе под нос и вернулась к работе: она перекапывала мягкую почву под огородные грядки.
6
Уильям припарковал «триумф-глорию» перед универсамом Праттов и зашагал по залитой утренним солнцем тропинке. Улыбнулся Мюриэль, которая перекладывала магнитные подковы и стенные крюки, учтиво приподнял шляпу перед Лоис – та, почесываясь, искала на полках консервированный горошек, – махнул Реджу и Фейт в мясном отделе. Фейт ожидала, пока для нее нарежут два стейка из говяжьего филе, и негромко напевала: «Ты вскружил, вскружил мне голову…»
– Нравится эта песня, да? – проговорил красавчик мясник, сверкнув белозубой улыбкой.
Фейт покраснела и накрыла ладонью пышный бюст. Блеснули золотые перстни.
– У вас приятный голос, – сказал Редж и спрятал длинный острый нож в жесткий чехол на поясе. На его широкой груди под накрахмаленной белой сорочкой перекатывались мускулы, синий полосатый фартук облегал плоский живот. – Желаете еще чего-нибудь, Фейт?
От волнения у нее едва не отнялся язык. Указав на полку с мучными изделиями, она попросила:
– Булочку с повидлом, будьте добры.
В кабинете Гертруда, склонившись над стеклянной перегородкой, стирала пыль.
– Простите… – обратился к ней Уильям.
Она выпрямилась и одарила его широкой улыбкой.
– Здравствуй, Уильям.
– Здравствуйте, ми…
– Меня зовут Гертруда, Гертруда Пратт. – Она протянула пухлую ручку, но Уильям ее не заметил, так как озирался по сторонам.
– Не подскажете, где мне найти мистера Пратта?
– Конечно, – выдохнула Гертруда и указала на заднюю дверь. – Он… – хотела продолжить она, но Уильям уже ушел.
Мистер Пратт выгружал коробки из телеги Эдварда Максуини.
– Вы-то мне и нужны, – произнес Уильям.
Мистер Пратт сунул большие пальцы рук под завязки фартука и поклонился.
– А-а, вернулся наш эмигрант, – со смехом произнес он.
– Мистер Пратт, можно вас на пару слов?
– Разумеется.
Мистер Пратт открыл дверь кабинета и крикнул дочери:
– Гертруда, принеси счета «На семи ветрах»!
Он снова поклонился, пропуская Уильяма вперед.
Гертруда передала отцу толстую папку.
– Нам надо переговорить с глазу на глаз, – сказал он ей.
Выходя из кабинета, Гертруда слегка задела Уильяма рукой, однако все его внимание было сосредоточено на папке со счетами, которую мистер Пратт прижимал к груди.
– Я бы хотел купить несколько рулонов проволочной сетки и дюжину связок металлических колышков… – Уильям осекся, видя, что Элвин Пратт решительно качает головой.
Гертруда стояла у колбасного прилавка. Она видела, как молодой человек теребит шляпу и переминается с ноги на ногу, как вытягивается его смуглое худощавое лицо. Когда ее отец с ухмылкой произнес: «Триста сорок семь фунтов десять шиллингов и восемь центов», Уильям тяжело опустился на стул. Гертруде показалось, что твидовый пиджак вдруг стал велик ему в плечах. Она отправилась в туалет и накрасила губы красной помадой.
Мужчины стояли у парадной двери: Уильям хмуро смотрел в землю, мистер Пратт довольно улыбался солнечному зимнему дню. Гертруда бочком приблизилась к ним.
– Рада вашему возвращению домой, Уильям, – проворковала она.
Он посмотрел на нее пустыми глазами.
– Благодарю… И вам спасибо, мистер Пратт, я подумаю, что можно сделать. Всего доброго.
Уильям медленно побрел к машине, сел за руль и невидящим взглядом уставился на приборную доску. Мистер Пратт обратил внимание на дочь, которая смотрела на Уильяма влюбленными глазами.
– Иди работай, – велел он и степенно направился в дом, бормоча себе под нос: – Надо же, что вообразила себе… Толстая клуша, никому ее не сбагрить… и уж конечно, не Уильяму Бомонту.
Мюриэль подошла к дочери и встала у нее за спиной.
– Бал в честь футбольной команды состоится через две недели, в субботу, – сообщила она.
Табличка на двери библиотеки гласила: «Открыто по средам и субботам с 12.00 до 17.00. За справками обращаться в офис Совета графства». Тилли с прищуром посмотрела на главную улицу, по которой, точно муравьи, сновали люди, и решила прийти в среду. Она отвернулась. На глаза ей попалось здание школы, расположенное через дорогу. На площадке было полно детей: мальчишки играли в футбол, девочки прыгали через веревочку, малышня просто бегала и скакала. Мисс Димм подошла к столбу и подергала за шнурок. Звонко запел колокольчик, дети гурьбой хлынули в класс. Тилли не спеша пересекла улицу и вошла в парк. Под перечными деревьями все так же стояли низкие скамеечки, где она обычно съедала школьные завтраки… Заметив вытоптанный клочок земли перед верандой, Тилли улыбнулась: школьники, как и прежде, собираются здесь по утрам. У реки она села на берегу, скинула сандалии, опустила ноги в янтарную воду и стала рассматривать кончики пальцев. Мимо проплывали листочки эвкалипта, над головой вились насекомые. Небо роняло в воду мелкие дождевые капли.
Когда Тилли училась в школе, они заходили в класс неровным строем, высоко поднимая колени и размахивая руками в такт барабанному бою. В барабан старой колотушкой увлеченно стучал Стюарт Петтимен, крупный, плотный десятилетка. Маленькая девчушка рядом с ним в такт извлекала звуки из треугольника, а мисс Димм громко командовала: «Напраа-во! Шаа-гом ‘арш!»
Дети подходили к партам и маршировали на месте позади коричневых стульев, пока мисс Димм не отдавала приказ: «Стой, рраз-два! Садитесь и не скребите стульями по полу!» Какое-то время слышался скрип и лязганье, потом наступала тишина. Дети сидели за партами, сложив руки перед собой, и ожидали, что скажет учительница.
«Миртл Даннедж, за вчерашнюю драку, которую ты устроила после уроков, я опять назначаю тебя дежурной по чернильницам. Все остальные, откройте тетради и возьмите карандаши». – «Но я дежурила только вче…» – «Миртл Даннедж, ты будешь дежурить столько, сколько я скажу». В тот раз мисс Димм лупила ее по пальцам ржавой линейкой с криком: «Я не разрешала тебе распрямлять руки!» Белые следы от линейки еще оставались на пальцах Миртл, когда она готовила чернила. Стоя у умывальника, она смешала черный порошок с водой, а потом медленно, осторожно двинулась от парты к парте с кувшином. Наливать иссиня-черную жидкость в чернильницы было трудно. Требовалось сделать это, не пролив ни капли, но Миртл не видела, какая чернильница еще полная, а в какую нужно добавить чернил. Она подошла к Стюарту Петтимену. Чернила, налитые доверху, запузырились на белом ободке чернильницы, и тогда Стюарт толкнул парту. Чернила выплеснулись, потекли по столу, закапали прямо на его голые коленки. «Мисс Димм, она облила меня! Испачкала меня чернилами!» – заверещал Петтимен. Мисс Димм подошла к Миртл, ударила по голове, а потом за косу выволокла на улицу. Дети гроздьями повисли на окнах, громко хохоча. Целых полдня Миртл просидела на веранде, на всеобщем обозрении. Когда уроки закончились, она опрометью побежала домой, но ее настигли. Загнав жертву в угол, одноклассники сперва несколько раз сделали ей «крапивку». Потом Стюарт Петтимен велел держать Миртл за руки с обеих сторон, а сам, словно бешеный бык, с разбега ударил головой ей в живот. Она охнула от боли и, скрючившись, упала на землю. Мальчишки стащили с нее трусы и принялись тыкать пальцами, делая вид, что морщатся от запаха. Девочки припевали: «Дура Даннедж – дочка шлюхи! Шлюхино отродье! Миртл Даннедж – сучка! Миртл Даннедж – сучка!»
* * *
Мэриголд Петтимен сидела возле мягко светящейся радиолы, уложив прямо поверх папильоток пузырь со льдом, и ждала своего мужа Эвана. Тихонько бормотало радио – заканчивались шестичасовые новости. «А теперь о погоде. Сегодня ожидается небольшой дождь».
– О господи, – вздохнула Мэриголд.
Она взяла с журнального столика маленький коричневый пузырек, вытряхнула на ладонь три таблетки, разом проглотила, откинулась на спинку кресла и потерла виски. Это была худая, нервная, похожая на гончую женщина. От постоянного возбуждения на ее щеках горели красные пятна. Услышав, как в замке двери-ширмы повернулся ключ, Мэриголд резко выпрямилась и с беспокойством крикнула:
– Эван, это ты?
– Да, дорогая, – донеслось в ответ.
– Сними туфли и стряхни пальто, прежде чем входить, хорошо?
Башмаки Эвана застучали по дощатому полу веранды, клацнули сдвинутые прищепки. Эван отпер дверь и шагнул на кухню, вымытую и продезинфицированную не хуже операционной.
Эван Петтимен, плотный светловолосый толстяк с желтоватым цветом лица и маленькими пронзительными глазками, любил потрогать женщин. В разговорах он имел привычку близко наклоняться к собеседнице, облизывал губы, а во время танцев крепко обнимал партнершу, прижимаясь к ней бедром. Женщины в Дангатаре были вежливы с советником Петтименом – как-никак, глава графства и супруг Мэриголд, – однако, завидя его, тут же отворачивались и начинали разглядывать витрины либо вспоминали, что забыли купить кое-что важное в магазине на другой стороне улицы. Мужчины тоже его избегали, хотя пожимали руку со всей сердечностью. Советник Петтимен потерял сына, да и вообще в жизни ему досталось – чего стоит хотя бы его жена, невротичка Мэриголд. Как чиновник, Эван Петтимен хорошо справлялся со своими обязанностями, решал многие вопросы, не понаслышке знал, что такое зарабатывать на хлеб собственным трудом.Когда Эван появился в Дангатаре, Мэриголд была невинным созданием, хрупким, застенчивым цветком. Ее отец возглавлял Совет графства и оставил дочери в наследство кучу денег. Эван Петтимен женился на ней, легко вскружив девушке голову. У нее начали пошаливать нервы, с годами состояние ухудшалось, но окончательно надломила Мэриголд трагическая смерть их сына – Стюарта Петтимена убили.
Эван направился прямиком в ванную. Снял одежду, положил в корзину для белья, аккуратно закрыл крышку. После душа облачился в чистую накрахмаленную пижаму, которая лежала тут же на скамейке, свежевыстиранный халат и суконные тапки, почти новые.
– Добрый вечер, голубка моя, – поздоровался он и чмокнул жену в щеку.
– Ужин в холодильнике, – сообщила она.
Эван Петтимен поел за кухонным столом. Холодная говядина, томаты, очищенные от семечек, ровные кругляши свеклы без лишней жидкости, аккуратная горка тертой моркови, отварное яйцо, разрезанное надвое. Два ломтика белого хлеба, щедро намазанные маслом. Зная, что со стола посыплются крошки, Мэриголд подстелила под стул мужа газетку. Золотистый апельсин из собственного сада Эван почистил и съел над мойкой, не забыв выбросить корки в мусорное ведро. Мэриголд убрала со стола. Вымыла тарелку, вилку и нож в кипятке с мыльной пеной, залила мойку чистящим гелем, тщательно смыла, ополоснула и вытерла насухо, потом протерла все ручки и дверцы, на которых могли остаться следы от пальцев мужа. Эван вымыл лицо, причесал усы в ванной и вернулся на кухню.
– Завтра будет дождь, – сказала Мэриголд с истерическими нотками в голосе. – После него нужно будет мыть все стекла, да и дверные ручки с оконными задвижками пора как следует почистить.
Эван улыбнулся жене:
– Голубка моя, сейчас не время…
– Весна на дворе! – взвизгнула Мэриголд и прижала пузырь со льдом к вискам. – Я уже помыла стены и плинтусы, вытерла пыль с потолков и карнизов. Теперь пришел черед заняться дверями и окнами, надо только, чтобы ты снял ручки и задвижки.
– Избавь себя от лишних хлопот, дорогая, вымой вокруг них, да и все. Я очень занят.
Мэриголд сунула в рот кулак, забилась в угол, где стояла радиола, и закрыла глаза, вновь водрузив пузырь со льдом на макушку.
Эван наполнил грелку горячей водой.
– Пора в постельку, – пропел он и налил в ложку укрепляющую микстуру, которую жена принимала перед сном.
Мэриголд сжала губы и отвернулась.
– Дорогая, нужно выпить микстуру.
Она зажмурилась и отрицательно помотала головой.
– Ну хорошо, завтра я встану пораньше и перед завтраком сниму все дверные ручки и задвижки.
Мэриголд открыла рот. Эван дал ей микстуру, помог лечь в кровать.
– Двадцать лет назад Стюарт упал с дерева… – произнесла Мэриголд.
– Да, дорогая.
– Двадцать лет назад я потеряла моего сыночка…
– Ну-ну, птичка моя, успокойся.
– Я его не вижу.
Эван передвинул фотографию улыбающегося мальчика, их погибшего сына.
– Двадцать лет…
– Да, дорогая.
Эван налил в ложку еще микстуры, дал жене выпить. Когда Мэриголд уснула, он разделся и наклонился над ней, облизывая губы, потирая руки. Откинул одеяло, задрал ее ночную сорочку. Уложил безвольное тело так, как ему удобно: раздвинул колени жены, руки закинул за голову. Встал на четвереньки у нее между ног.
Наутро Мэриголд Петтимен, защищенная от опасного дождя крепкими стенами, стояла у кухонной мойки, погрузив красные, как копченая колбаса, руки в горячий мыльный раствор, и тщательно отмывала все дверные ручки и оконные задвижки.
Розали Хэм