В Харькове в далёком 1992 году незадолго до репатриации мама ученицы, которой я давала частные уроки английского, рассказала мне, что к ним приехали дальние родственники из Америки, которые по-русски не говорили, и попросила оказать услуги переводчика для общения с ними. Я с радостью согласилась, даже не предполагая, какой невероятный сюрприз меня ожидал.
Мистер Бенджамин Рахлин, моложавый, харизматичный, и очень интересный мужчина с ослепительной улыбкой был тележурналистом, а сияющая немеркнущей северной красотой элегантная миссис Астрид Рахлин была профессором литературоведом. И именно она впоследствии похвалила мой английский и назвала меня интересной собеседницей, что дорогого стоило.
М ы сидели за столом, ломящимся от гастрономических шедевров (плод героической борьбы хозяев с тотальным дефицитом). Американские гости пытались вникнуть в суть политических катаклизмов которые привели к распаду империи "империи зла", а хозяева проявляли большой интерес к жизни в преуспевающей Америке , куда они стремились перебраться.
Потом Бенджамин связался по телефону с тётей Маней, двоюродной сестрой его покойной матери. Когда он услышал доносившийся из Ташкента хриплый, дребезжащий старушечий голос, он сказал, запинаясь от волнения: "Тётя Маня, мама часто вспоминала вас. Она относилась к вам с глубоким уважением и считала вас настоящей коммунисткой".
-Что да, то, да, ну уж не из нынешних дерьмократов,- подтвердила ташкентская тётушка.
Когда я пыталась подыскать английский эквивалент этого неологизма, я увидела,
что по лицу Бенджамина текли слёзы. Его волнение передалось и мне. А тётя Маня пожаловалась проживающему на загнивающем Западе племяннику:
"Сволочи! Такую страну развалили! Сталина на них нет".
Когда наша международная встреча подошла к концу, Бенджамин тепло поблагодарил меня и хотел заплатить мне 5 долларов за оказанную услугу. Но я решительно отказалась и сказала, что получила огромное удовольствие от общения с ними, которое намного дороже денег. Мистер и миссис Рахлин недоумевали, ведь за труд и потраченное время полагалось денежное вознаграждение. Но я объяснила им, что зарабатываю на жизнь как преподаватель, а профессиональным переводчиком не являюсь. И только термин "волонтёр" объяснил им мотивы моего поведения.
Надо сказать, что в период гиперинфляции, когда вместо купюр зарплату выдавали листами бумаги, из которых нужно было вырезать быстро теряющие цену купоны, 5 американских долларов были вполне себе солидной суммой. Но мы уже отправили багаж и через три недели улетали на историческую родину. А евреи в исходном положении дышат глубже и свободнее и получать чаевые от людей, с которыми, как мне казалось, я общалась на равных, мне не хотелось.
Помню, как по прибытии в Израиль я испытала совершенно немотивированное ощущение эйфории, несмотря на трудности адаптации и туманные перспективы. Меня поражало всё: пальмы, кипарисы и другие экзотические и деревья и цветы , вид на Средиземное море из окна, а также обилие и разнообразие продуктов в магазинах. Но больше всего радовали долгожданные встречи с родными и близкими, которые окружили нас заботой и вниманием. Сомнений в том, что я попала туда, куда надо, не было.
После оформления всех документов пришла пора решать главную задачу - приступить к изучению иврита. Мы направились к ульпану, находившемуся в одном здании с синагогой. Под кустом у самых ворот я увидела нечто зеленоватое, вызывающее смутные воспоминания. И это была (Вы не поверите!) пятидолларовая купюра. Не будь я прожжённым скептиком, я бы решила, что сам Всевышний ниспослал к вратам этого храма причитающиеся мне пять долларов.
*** ульпан - курсы иврита.