Я теряю драгоценные дни.
К ногам осыпаются минуты,
как листья с осенних деревьев.
Они падают одна за другой,
оголяя надо мною синеву вечности.
Они застилают дорогу
ненужными кусочками прошлого.
Собрать бы их и засушить
для гербария памяти.
Ни на что другое они не годятся.
Они умирают, бабочки времени,
напившиеся нектара чьей-то сладкой жизни.
Чьей-то,
но не моей.
Они летели ко мне,
к горячему цветку дикого сердца,
но я их не принял,
не понял,
не пожалел.
Я их не видел, разглядывая эпохи,
эти повапленные могилы сказочных свершений.
Из осколков попранных философий,
из витражей разрушенных вер
я пытался сложить мозаику -
портрет Создателя,
засевающего ниву покоя
духовными бурями.
Я стал телескопом,
ощупывающим бездну.
О, как я радовался,
если мне удавалось
разглядеть вдали
горящую вселенную!
Я называл её костерком изгоя,
подобного мне,
ждущего, когда я преодолею ночь
и тоже сяду у его огня,
и мы вместе продолжим путь
к негаснущему счастью.
Ведь каждому искателю нужен товарищ,
чтобы дарить ему радость внезапных открытий
и помогать идти по снегу одиночества.
Увы, у кого нет человека,
тот ищет себе Бога.
У кого нет Бога,
тот становится хозяином мысли
и окружает её
частоколом самомнения.
Почему я не остался баловнем быта?
Почему не нашлось никого,
кто посадил бы моё сердце на цепь -
охранять мещанский покой?
Почему я избегал мудрецов,
что обучают детей
выгодно продавать время?
Я гляжу в небо:
оно такое прозрачное,
чистое,
как воображение ребёнка,
понятное,
как желание старика жить,
просто жить,
ещё один год,
ещё один день,
ещё один миг.
Лес моей жизни сбросил почти все листья,
но они ещё падают,
изредка касаясь моей усыхающей кожи,
и я им благодарен,
и мне их так жалко.
Эти мгновения - мои.
Это время - только моё.
И я,
процедивший миллионы чудесных событий
сквозь редеющие ветви восторгов,
любуюсь наготою такого близкого неба
и вижу в нём такого знакомого Бога,
которого тщетно искал в безднах религий,
не видя за плотным пологом времени.