Знаток поэзии басил,
Гнул пальцы в каждой фразе.
Был подшофе, колюч как ёрш –
такого горлом не возьмёшь:
не хватит воздуха и сил
в словесном парафразе.
– …Хорош – Есенин. Блок – хорош.
Владимир Маяковский.
А бесфамильных на Руси –
читать их – боже упаси! –
по крайней мере, тыща рож…
Особняком – Высоцкий...
Стоял – ну, вылитый трибун! –
а бар – не стены Рима:
здесь – кто отглажен, кто помят –
под пиво власти матерят
да чередой идут в гальюн.
К чему им пантомима?
– …Семёныч – гений, мой кумир!
но речь не об актёре:
он был поэтом и певцом,
мог ковырнуть одним словцом.
Как мастер жизненных сатир,
он – лучший. Априори…
Знаток так складно говорил:
ни дать, ни взять – Гораций!
И он без пафоса не мог,
и вёл свой страстный монолог,
и за поэтов пиво пил,
но не было оваций.
– …Ушёл Володя… Ни-ко-го
нет выше Губермана.
Но Игорька пора в утиль –
он смылся, падла, в Израиль,
и будто не было его.
Остались графоманы…
Терялся пафос под пивко,
и лексикон менялся.
В гальюн по-малому сходив,
он выдал вслух ненорматив:
что стало, мол, ему «легко»,
что чуть не обломался.
– …А графоманы – сплошь ворьё! –
никто своё не пишет:
воруют мысли тут и там,
и каждый – Осип Мандельштам.
Но Осип миру дал своё –
он на порядок выше…
Надутым всадникам богем
не внять сознаньем плоским:
родился стих – тебе легко!
душа! взлетает высоко.
И люди пишут не за тем,
чтоб встать в линейку с Бродским.